Знаменитые авантюристы XVIII века, стр. 50

— Я читал и перечитывал ваши книги, и в особенности те места, в которых я не согласен с вами. Ваша господствующая страсть — любовь к человечеству. Эта любовь — ваше слабое место; она ослепляет вас. Любите человечество, но любите его таким, каково оно есть на самом деле. Оно неспособно воспользоваться теми благодеяниями, которые вы ему сулите; эти благодеяния станут источником его бедствий, они развратят его окончательно. Оставьте ему этого пожирающего зверя; он дорог ему. Ничто меня так не смешило, как то затруднение, в которое попал Дон Кихот, когда ему пришлось обороняться от каторжников, им же самим освобожденных.

— Мне очень грустно, что у вас осталось такое дурное мнение о ваших ближних. Но, кстати, скажите мне, пожалуйста, свободно ли живется у вас в Венеции?

— В полной мере, в какой только это возможно при аристократическом правительстве. Положим, мы не так богаты свободою, как, например, англичане, но мы довольны.

— Даже и при заточении в «свинчатке»?

— Мое заточение было актом деспотизма, но я сам злоупотреблял своею свободою и иной раз бываю склонен думать, что правительство имело право не церемониться со мною.

— Однако же вы бежали из тюрьмы? — Я пользовался своим правом, так же как они пользовались своим.

— Чудесно! Но ведь если так, то у вас в Венеции никто не может назвать себя свободным.

— Пожалуй. Но согласитесь, что для того, чтобы быть свободным, достаточно считать себя свободным.

— Ну, с этим я не так охотно соглашусь. Мы с вами смотрим на свободу с разных точек зрения. У вас даже ваши правители, аристократы, и те не свободны; они, например, не могут без разрешения выезжать за пределы Республики.

— Это так, но ведь этот закон они же сами и установили совершенно добровольно. Здесь, в свободной Швейцарии, например, в Берне, тоже существуют законы, которые стесняют свободу граждан, но которые установлены по доброй воле ими же самими.

— Да это только и желательно…

На этом Вольтер быстро и разом оборвал политическую тему беседы. Он начал расспрашивать Казанову о том, где он побывал, кого видал. Узнав, между прочим, что он виделся с Галлером, Вольтер рассыпался в похвалах этому ученому и поэту, выразился даже так, что, мол, перед этим человеком «надо становиться на колени».

— Я того же мнения, — ответил ему Казанова. — Мне очень приятно, что вы отдаете ему должное, и в то же время я очень сожалею, что он далеко не столь справедлив по отношению к вам.

— Увы, — вздохнул Вольтер, — может быть, мы ошибаемся.

Эта ядовитая выходка, надо заметить, многократно приписывалась Вольтеру и все по разным случаям.

Глава XIX

Приключение на водах в Э. — Гороскоп m-lle Роман. — Отъезд из Швейцарии, путешествие по Южной Франции и Италии. — Проделка русского принца Карла Иванова и изгнание Казановы из Флоренции. — Путешествие его по Италии. — Свидание в Риме с папою Климентом XIII. — Проделка Казановы со старою маркизою Дюрфэ.

Из Женевы Казанова отправился на воды в Э, в Савой. Здесь случай свел его с молодой монахиней (на ловца и зверь бежит!), очутившейся в положении поистине ужасном. Ее кто-то соблазнил, и для того, чтобы скрыть результаты увлечения, она прикинулась больною и уговорила монастырское начальство отправить ее на воды. Ее отправили, но, разумеется, в сопровождении старой монахини, которая не спускала с нее глаз. В этом происшествии сошлось все, что только могло заинтересовать и завлечь нашего героя — и тайна, и опасность, и романтичность происшествия, и красота несчастной жертвы. Он принялся за ее дело, как за свое собственное. Надо было во что бы то ни стало скрыть «последствия» несчастного увлечения, каковым, по ходу событий, надлежало обнаружиться в самом непродолжительном времени, а затем отправить монахиню обратно в ее монастырь. Все это и удалось благополучно, но мимоходом пришлось совершить нечто, наполнившее отважную душу нашего героя некоторым небезосновательным беспокойством. Дело в том, что ради успешного заметания следов было необходимо елико возможно устранить надзор старой монахини, которая не подозревала истины. С этой целью Казанова распорядился усыплять старушку опиумом; она мирно спала, в то время как Казанова, с помощью подкупленной им хозяйки квартиры, где жили монашенки, оборудовал все, что требовалось по ходу дела. Но в один прекрасный день старая монашка, преотменно крепко спавшая всю ночь от опиума, утром не проснулась; не проснулась она и в полдень, и к вечеру. Когда ее наконец внимательно исследовали, она оказалась уснувшею навеки. Женщина была старая, и потому ее смерть в первое время не возбудила никакого шума; ее похоронили с честью. Но все же надо было поскорее покинуть места, где разыгралась такая драма; Казанова снялся с якоря, как только все было благополучно окончено.

Казанова отправился на юг Франции. Прежде всего он остановился на некоторое время в Гренобле. Здесь он познакомился с адвокатом Мореном, у которого была красавица племянница, которую представили Казанове под именем m-lle Роман-Купье. Казанова, тотчас принявшийся ухаживать за красавицею, просил позволения составить ее гороскоп. Звезды предсказали интересной барышне самую блестящую будущность. Ее ожидало в Париже исключительное и завидное счастье. По условиям гороскопа, она должна была туда прибыть до наступления восемнадцати лет. Если в это время она будет иметь случай представиться королю, то монарх будет увлечен ее красотою и плодом его любви к красавице будет отпрыск королевской крови, которому суждено осчастливить Францию. Замечательно, что сам Морен, его жена и племянница — все были в одинаковой мере поражены этим предсказанием и все одинаково убеждены в его несомненности. Еще удивительнее то, что впоследствии все так и сбылось, как предсказывал Казанова; неизвестно только, в какой мере интересный потомок m-lle Роман осчастливил Францию; Казанова о нем потом не упоминает.

Казанова посетил Авиньон, Марсель, Тулон, Ниццу, Геную, Ливорно и Флоренцию. Трудно было бы передать, что он делал в этих местах; просто-напросто, широко пользуясь своими прерогативами богатого и совершенно праздного человека, он переезжал с места на место и жил всюду в свое удовольствие: ухаживал за женщинами, ел и пил, ходил в театр, играл в карты. Ничего особенно замечательного с ним в это время не случилось, кроме только торжественного изгнания его из Флоренции. Здесь какой-то проходимец выдавал себя за русского принца «Карла Иванова» (Charles Ivanoff). Он встретился с этим субъектом еще раньше во Франции. В то время этот интересный принц занимал деньги направо и налево и, между прочим, обращался и к Казанове, предлагая в обеспечение какие-то фамильные бриллианты, показавшиеся нашему герою несомненно фальшивыми. Теперь во Флоренции этот же Иванов состряпал какой-то подложный документ на имя Казановы, и губернатор города, к беспредельному удивлению и негодованию Казановы, заставил его уплатить по этому документу. Казанова отказался наотрез. Тогда губернатор приказал ему выехать из Флоренции в трехдневный срок, а из Тосканы — в пятидневный. Казанова был вынужден повиноваться и уехал в Рим.

Он имел рекомендательное письмо к кардиналу Пассионеи. Это был оригинальный господин. Он принял Казанову в обширной комнате, в которой было не на чем сесть: не было буквально ни одного стула, кроме того, на котором сидел у стола и писал сам хозяин. Некоторое время он продолжал писать, не обращая никакого внимания на гостя. Наконец положил перо, подошел к Казанове, взял письмо и прочел его. В этом письме папский аудитор Корнаро просил Пассионеи представить Казанову папе. Сам Корнаро был венецианец, и, ввиду счетов Казановы с правительством Республики, он уклонялся от прямого предстательства за нашего героя.

— Мой друг Корнаро, — сказал Пассионеи, прочтя письмо, — напрасно избрал меня для такого дела; он знает, что папа меня не любит.

— Он предпочел человека, которого уважают, такому, которого любят.