Мираж, стр. 99

Пришлось лгать, что прежде, чем закончить дело с коврами, надо обязательно посоветоваться с Мансуровым, опытным в коммерческих конфликтах. Через генерала Лонжина созвонился с Александром Валерьяновичем и был радушно приглашён. Собирался, как на первое свидание, мучился, подыскивая подарок и не нашёл ничего лучшего, чем роскошное издание сказок Пушкина с иллюстрациями, сданное букинисту, конечно, каким-то русским эмигрантом.

Мансуров склонился над какими-то бумагами в своём просторном кабинете, здесь же гремел патефон, и Люба отплясывала чарльстон. Она была в модных сандалиях, голубых носочках, голубой юбке и белой кофточке. Её русые волнистые коротко подстриженные волосы слегка развевались, и лицо сияло беззаботным детским счастьем. Да, Леонтий, любовь — это не стремление овладеть женщиной, а счастье сознавать, что она существует на земле, живёт, играет, улыбается, танцует, и ты можешь иногда взглянуть на неё и даже подарить книгу.

— Я особенно люблю «Сказку о мёртвой царевне», — сказала девочка. — Спасибо, дядя Леонтий.

И поцеловала его в щёку. Он понял, что если существует райский сад, то весной почки и листья там пахнут имён но так.

— Так он чувствует некоторый тайный долг по отношению к вам? — спросил Мансуров. — Вот и прекрасно. Прямо говорить не надо, а можно осторожно намекнуть, что вы все забыли. Пусть с армянином оформляется документ, вам копию.

Леонтий, конечно, и сам бы догадался.

Поехали с Моховым к Ахтырскому, которого застали в его конторе у Северного вокзала.

— А вы теперь не в армии? — спросил Ахтырский. — Сейчас и не поймёшь, кто белый, кто красный.

— Программа Главнокомандующего барона Врангеля гласит: в армии нет партий, нет политики. И я этой программы придерживаюсь. Что касается ковров, то вы без меня договариваетесь о цене этих трёх текинов — размеры указаны, выплачиваете согласованную сумму, берёте соответствующую расписку, а лично мне вы привозите заверенную копию. Как закончатся ваши переговоры об остальных коврах, меня не интересует. И вообще, если нам придётся здесь с вами встречаться, то лучше по таким вопросам, которые не заинтересуют французскую полицию.

На обратном пути Мохов всю дорогу удивлялся:

— Как он вас боялся, этот Ахтырский? Что у вас с ним было? Он красный, что ли?

— Если честно, я и сам не понимаю, чего он боится. Натворил чего-то в Крыму и думает, что я знаю.

— А вы не знаете?

— Коля, ты меня будешь допрашивать? Честное слово, я не воровал ковры.

Кутепов начинал себя не узнавать — раньше он не говорил с начальником так независимо и даже резковато, как теперь иногда с Врангелем. Осень была сухая, но совместные прогулки с Главнокомандующим закончились как-то сами собой. По определённым дням, обычно по вторникам, помощник Главнокомандующего генерал от инфантерии Кутепов ездил на доклад к Врангелю. Как правило, на докладе присутствовал Шатилов — правая рука барона, а иногда и контрразведчик Климович. Тогда возникали самовар, водка, квашеная капуста, калачи, словно подтверждая, что «здесь русский дух, здесь Русью пахнет».

Кутепов приехал в раздражённом состоянии потому, что к нему только что приходил Воронцов. Он подал рапорт об уходе из армии, рассчитался, сдал оружие, собрал чемодан и пришёл попрощаться с генералом в каком-то кургузом штатском костюмчике. Можно было бы его и не принимать, но человек воевал под его командованием, наверное, захотел оставить о себе хорошую память.

— Я забыл все наши споры, — сказал генерал, — и желаю вам добиться успехов в гражданской жизни.

— К сожалению, Александр Павлович, я не могу забыть наши расхождения во взглядах на жизнь христианина, особенно теперь, когда вы начинаете новую страшную войну — террор в России. Прошу вас, одумайтесь, Александр Павлович. Вы посылаете туда лучших офицеров. Они взорвут несколько заводов, несколько мостов, погибнут сами, и от этого ничего не изменится. Только ненависть к нашей армии возрастёт.

— В монастырь идёте?

— Нет. Я ещё хочу побороться.

— Против кого? Против меня?

— Не против вас лично, а против всех тех, кто хочет продолжать войну.

Кутепов поднялся из-за стола. Аудиенция закончилась.

— Прощайте.

Руки друг другу не подали.

А Врангель за самоваром завёл разговор о войсках, стоявших в Болгарии, — как раз оттуда уходил Воронцов.

— Мне докладывают, что там расшаталась дисциплина. Люди просто разбегаются. И это не самое страшное. Начинается буквально гражданская война с болгарскими коммунистами. Вы давно там были, Александр Павлович?

— Я там был летом, и таких эксцессов не было.

— Уже есть раненые и убитые. Возникает опасность для наших женщин, инвалидов.

— Генерал Пешня молодец, — сказал Климович. — Бьёт коммунистов, как в России. Он командует марковцами.

— Но не может же один Пешня, — продолжал Врангель. — По-моему, вам, Александр Павлович, следовало бы поехать в Болгарию.

— К сожалению, я не могу сейчас уехать отсюда в связи с организацией разведывательной сети в России. Здесь у меня центр. Отсюда я отправляю группы, сюда ко мне приходят донесения. Сегодня я получил донесение от первой группы и хотел доложить вам, ваше превосходительство, и вам, Евгений Константинович.

Впервые за всё существование Армии генерал Кутепов отказался выполнять прямой приказ Главнокомандующего.

— Что ж, докладывайте, — сказал Врангель обыденным голосом, словно ничего и не случилось. — Мы понимаем, что письменно такая информация не передаётся.

— Штабс-капитан Радкевич и его жена Мария перешли эстоно-советскую границу 3 октября в месте, указанном организацией «Трест», по информации Евгения Константиновича. Третьим с ними шёл гардемарин Буркановский. К сожалению, он был застрелен пограничниками — отстал и пропустил время перехода. 9 октября утром они прибыли в Петроград. Оказалось, что в городе тяжёлая обстановка: обыски, облавы. Тогда они выехали в Москву в воинском вагоне, занятом матросами. Из разговоров выяснилось, что матросы воспитаны в советском духе и настроены воинственно. В Москве штабс-капитан с женой явился на конспиративную квартиру к члену «Треста» Стауницу. Они решили снять торговый ларёк на Центральном рынке и использовать его для передачи конспиративной почты. Встречались с некоторыми членами «Треста», и впечатление от встреч положительное. Как вам известно, Великий князь Николай Николаевич принимал под Парижем одного из руководителей «Треста» Фёдорова-Якушева, что также свидетельствует о серьёзности и авторитетности этой организации.

— Каковы дальнейшие планы? — спросил Врангель.

— Согласно договорённости все акции будут производиться по решениям, согласованным с Политсоветом «Треста». Сейчас идут предварительные переговоры об экспроприации одного из отделений Госбанка. У нас и у «Треста» деньги на исходе.

— Что же, господа, примем к сведению сообщение Александра Павловича? Принято. Но с поездкой в Болгарию не получается?

— Не получается, Пётр Николаевич.

Когда Кутепов уехал, совещание продолжалось.

— И так целый год, — с досадой в голосе сказал Врангель, — сидит здесь, ничего не делает и отказывается от всякой работы, какую я ему предлагаю. То, что он пытается самостоятельно вести свою разведку в России, посылает каких-то своих представителей и в Россию, и в Балтийские страны — всё это очень несерьёзно и затрудняет нашу работу по сбережению армии. Кутепова необходимо прикрепить к определённому месту и к определённому делу, но в настоящей исключительно трудной обстановке он вряд ли справится с серьёзной задачей. Но он нравится Великому князю.