Мираж, стр. 98

— Нет, — тихо ответил Кутепов. — Вы первые. Сам бы с вами пошёл.

Затем, когда генерал уже направился к дому, его настиг Воронцов.

— Извините, ваше превосходительство, — сказал он. — Мне не следовало сюда приходить.

— Я тоже так думаю. Вы же против борьбы.

— Да. Я против террора. Вы посылаете в Россию на гибель остатки лучших русских офицеров, чтобы они несли гибель мирным русским людям, только что начинающим оправляться от страшных разрушений войны. Ваши посланцы будут взрывать мосты, заводы, клубы и гибнуть сами. И это ради России?!

— Прощайте, господин капитан. Обращайтесь ко мне письменно. И вообще лучше подайте рапорт в отставку.

— До свиданья, ваше превосходительство. Я обдумаю ваше предложение.

Можно было подумать, что Врангель стал меньше ростом, сжался, похудел, но это лишь изменилось выражение лица: в нём исчезло спокойствие непоколебимой власти, сменившись неясной тревогой. Вдруг всё повернулось не в его пользу. В газетах его оскорбляли, превозносили Кутепова — он, конечно, этого не читал. В письмах друзей — предостережения, странные советы. Представитель подпольной России едет к монархистам. Его принимает даже сам Великий князь. Кутепов стал любимцем и советником Николая Николаевича. Говорят, по его совету князь переехал из Антиба в пригород Парижа Шуаньи.

Внешне всё было по-прежнему: он — Главнокомандующий, Кутепов — его помощник. И разведывательную деятельность в России начинает по согласованию с ним. И вот здесь нельзя ошибиться.

Врангель вызвал Климовича для серьёзного разговора. Тот всегда всё знал, мог ответить на все вопросы, но не всегда можно догадаться, что на самом деле думает он сам. Иногда приходится действовать окольными путями.

— Вы знаете, Евгений Константинович, что генерал Кутепов направляет в Россию свою первую группу?

— Разумеется, Пётр Николаевич.

— План операции вам известен? Вы давали Кутепову маршрут, окно на границе, явки?

— Скорее я дублировал. Ведь Якушев из Берлина поехал в Париж, там был принят Великим князем и встречался с Кутеповым или с его помощником. Во всяком случае, как мне стало известно из разговоров с окружением Великого князя, между обеими сторонами достигнуто полнее соглашение по всем вопросам и намечена дальнейшая работа. Однако главная цель работы не столько борьба с московским Совнаркомом, сколько против Великого князя Кирилла Владимировича.

— По-видимому, за этим Фёдоровым-Якушевым и его «Трестом» ничего серьёзного нет. Сами вы верите в «Трест»?

— Я, как и вы, Пётр Николаевич, верю в факты. Пока фактов мало.

— Но люди Кутепова могут провалиться.

— Эти не провалятся. Даже если «Трест» — создание ГПУ, самых первых чекисты не возьмут, чтобы самим не провалиться.

— Хорошо. Теперь главное, Евгений Константинович. Сегодня же, сейчас же, сию же минуту мы с вами должны послать всем нашим представителям, действующим во всех странах и при всех серьёзных эмигрантских организациях, представления, в которых надо указать, что любая разведывательно-информационная работа, где бы и против кого бы она ни велась, ведётся не от моего имени, а также без участия моего штаба. Все лишние документы по этому вопросу уничтожьте или разошлите заинтересованным. Что касается Александра Павловича, то укажите в представлениях, что генерал Кутепов выполняет поручение Великого князя Николая Николаевича по организации разведки и пропаганды на советской территории. Я не хочу, чтобы в советских газетах изображали меня взрывающим дома и мосты в России.

В этот жаркий день Дымников, в который уже раз, думал о том, что надо закрыть агентство или передать его Мохову, а самому уехать куда-нибудь к Южным морям по следам Джека Лондона.

Разговор с Моховым наедине был сердечным:

— Коля, у нас примерно полтора десятка активных мужчин, и каждый из них охотно флиртует с Зиной, может быть, кто-то даже больше, чем флиртует. Вы с ней, как известно, не обвенчаны. И что же? Нам грозят полтора десятка дуэлей? Или, в лучшем случае, мордобоев?

— Она обещала на работе больше неприлично не кокетничать.

Отправив Мохова на поиски, поговорил с Зиной.

— Ну, обещала я ему, ну и что? Пристал, как банный лист. Он мне не муж.

— Почему не обвенчаетесь? Пора бы успокаиваться. А?

Зина?

Она угрюмо молчала, глядя куда-то в пол или на свои почти обнажённые красивые колени.

Мохов, как говорится, с первого выстрела попал в яблочко: просмотрел список генералов и офицеров, окончивших тот же Сибирский кадетский корпус, что и генерал Корнилов. Затем, набравшись решимости, покинул ветерок бульваров и опустился в белокафельную жаркую духоту подземки. Ехать пришлось долго — генерал Лонжин занимал большую двухэтажную квартиру на улице Сен-Лазар. Для данного случая Мохов предъявил швейцару визитную карточку поручика Корниловского полка Русской армии. Генерал его сразу принял, крепкий, совсем ещё не старый — не более 60.

— Да, молодой человек, — сказал генерал. — Я создал мемориальный кабинет генерала Корнилова и покажу его вам, благо никуда не надо спешить. Я знал Лавра Георгиевича с детства — вместе учились в Сибирском кадетском корпусе, правда, я шёл несколько старше. Зато потом он намного обогнал меня, — и генерал изящно улыбнулся.

В мемориальном кабинете — огромный портрет Корнилова, знамёна, ордена, боевые карты на столах, оружие, личные вещи и... ковры на полу. Те самые, текинские, три больших...

— Эти ковры подарены мне офицерами-корниловцами, — сказал генерал Лонжин, и в голосе его уже возникала нотка нежелания продолжать разговор.

Сидели у генерала за чаем в роскошной маленькой гостиной. Двое против одного.

— Они подарены ко дню памяти трагической гибели великого вождя Русской армии, основателя Белого дела, — как бы продолжил Дымников. — Я уверен, что они навсегда останутся в созданном вашим превосходительством мемориале, и если дух Генерала сойдёт на землю, то он будет ступать по родным коврам, к которым он привык с детства. Мы с Николаем Дмитриевичем пришли к вам, чтобы не допустить святотатственного вторжения в нашу память о генерале французской полиции. Эти ковры украдены и, наверное, побывали в разных руках, прежде чем попасть к вам.

— Что вы предполагаете предпринять? — спросил генерал.

— Просить вас пригласить к себе дарителей и дать возможность нам с ними поговорить.

Может быть, всё произошло иначе, если бы не случайность: к генералу заехали знакомые — русские парижане Мансуровы.

— О-о! — воскликнул Александр Валерьянович Мансуров, увидев Дымникова. — Мой спутник по плаванию на «Императоре Индии». Убеждал я вас не оставаться в Севастополе. Слава богу, что пережили эту врангелевскую авантюру.

Познакомил с женой — шикарной парижской дамой и дочерью — десятилетней девочкой Любой. В Париже много красивых детей и в садах, и на бульварах, да и на тротуарах, но это был другой ребёнок. Она была в белом платьице, и Леонтий мысленно сказал себе: «Бог тебе ангела прислал; он стоит перед тобой в белом одеянии и удостаивает беседой».

На совещание к генералу пришли Дымников, Мохов и три офицера корниловца, подарившие Лонжину ковры. Один из них — старый полковник Белковский, воевал с Корниловым ещё в германскую войну. Он говорил за всех:

— Мы решили, что я расскажу всё, без утайки. Судьба довела меня и моих молодых друзей до того, что нам пришлось стать грузчиками. Нас троих и ещё нескольких русских и французов нанял для Арутюняна подрядчик Ахтырский. Арутюняну в Париж пришёл целый вагон вещей: мебель, ящики, мешки и много ковров, свёрнутых трубками по нескольку штук. На моё несчастье, развязался как раз текин, который я хорошо помнил, видел и в кабинете у Лавра Георгиевича, и в его походных палатках... Я рассказал подрядчику, что к печальной памятной дате гибели Корнилова готовится мемориальный кабинет, и некоторые ковры просто необходимо взять для этого кабинета. Я обещал, что с течением времени ми соберём с офицеров соответствующую сумму. Этот Ахтырский сначала потребовал, чтобы я имел дело только с ним и ни в коем случае не с хозяином. Затем усомнился в сборе необходимой суммы, и, в конце концов, уговорил меня и всю бригаду грузчиков организовать хищение. Там было полторы сотни ковров. Решили взять штук 20 и три текина отдать вам. Я согласился, надеясь, что мы всё-таки соберём деньги. Вообще, к своему стыду, мы, как неопытные воры, надеялись, что в той неразберихе погрузки и перевозки пропажа вообще будет не замечена.