Мираж, стр. 27

Лезли под вагоны, стучали по колёсам, переговаривались двое. Один сильно хромал. Он говорил товарищу о весенней рыбной ловле:

   — Нам самим и глушилку не надо мастерить — завтра на Песчанокопской пушками набьют.

   — Той осенью ты здорово наработал, — похвалил напарник.

   — Я, брат, минёр: корабли топил, а здесь это так, безделица.

Дошли до штабного вагона.

   — Начальство едет? — спросил тот, что хромал.

   — Генерал-майор Кутепов, — ответил солдат, — с супругой.

   — О-о! Здесь надо поаккуратнее тормоза наладить, — сказал железнодорожник. — Уж мы постараемся.

Командир дивизии Шатилов появился только к вечеру, на тёмном предгрозовом закате, когда на востоке упрямо поднималась пятнисто-дымная туча. Кутепов пригласил Шатилова в свой вагон, не вступая в посторонние разговоры, подвёл к карте, разложенной на столе, объяснил замысел операции и закончил кратко:

   — Начало наступления завтра на рассвете, боевой приказ получите у начальника штаба.

   — Но, Александр Павлович, ещё не началась разгрузка, люди устали, я ещё не был на месте...

Кутепов выслушал Шатилова, не перебивая, затем улыбнулся по-своему, по-мужицки хитро, и сказал:

   — Распоряжение о наступлении на следующий день дано лично Главнокомандующим в связи с общей обстановкой.

Разговор был закончен.

Под Песчанокопской красные были разбиты, и вечером Кутепов пригласил на ужин многих отличившихся участников боя. Пили, как обычно при Кутепове, мало, но разговаривали долго, разойдясь группами по купе и даже вышли на улицу, благо ночь была тёплая.

Утром Александр Павлович проснулся от ужасного крика Лиды. Она в белой сорочке стояла у его постели и протягивала какой-то непонятный свёрток — не то коробка, не то бумаги, не то книги. Однако из свёртка свешивались электрические провода.

На крик вбежал мгновенно капитан Ленченко, смутившийся при виде неодетой дамы.

   — Не стесняйтесь, Сергей, — сказал Кутепов. — Дело опасное. Адская машина. Вызывайте охрану и быстро, но осторожно — к сапёрам.

Вскоре было созвано секретное совещание. На нём присутствовали начальник Ростовского отдела контрразведывательной части полковник Орлов, рыжебородый и молчаливый, что Кутепов счёл за удачу. Сапёры доложили, что взрывное устройство собрано из немецких деталей. Оно должно было взорваться, если наступить на него или зацепить за провод. Самое интересное: устройство было завёрнуто во вчерашнюю ростовскую газету.

   — Это обостряет дело и облегчает его раскрытие, — сказал Орлов. — Собирали ночью. Мы отследим все поступившие сюда экземпляры газеты.

   — Хорошо бы собаку, — вздохнул Ермолин.

   — И какого-нибудь Ната Пинкертона, — добавил с иронией Кутепов. — На этом совещание заканчивается. Расследование будет вести полковник Орлов. А наше дело — фронт. Жизнь одного генерала в такой войне не так уж и дорога.

1919. МАЙ

Впоследствии почти при каждой встрече Шкуро [35] напоминал:

   — Если б не я, Саша, не видать бы тебе Харькова. Кутепов не спорил: действительно, в вагоне Деникина на завтраке в Тихорецкой, где участвовали Романовский, Врангель, Боровский и другие, захмелевший полковник Шкуро тряс пышной своей светлой шевелюрой и в обычной хамской манере говорил командующему:

   — Антон Иванович, слушай меня: только Саша Кутепов спасёт Донбасс. Антон Иванович, я тебя прошу, а то и... Мы ж с Нестором Махно [36] можем всю Россию пополам разделить...

Врангель в изящной серой черкеске был брезгливо равнодушен: его волновал не Донбасс, а должность командующего Добрармией и даже пост Верховного руководителя России, на который претендовал Колчак. Хитрый Романовский шепнул Деникину, что с Андреем Шкуро ссориться не надо, и в конце завтрака Деникин, как нечто само собой разумеющееся, объявил:

   — А вы, Александр Павлович, направляйтесь в свой корпус и готовьте войска к наступлению.

Выходя из вагона последним, Кутепов услышал, как Деникин сказал негромко Романовскому:

   — Возьмём Москву, и я повешу Шкуро на Красной площади.

В Иловайской Кутепов вместе с генералом Май-Маевским организовывал встречу Деникина, провозглашённого Главнокомандующим вооружёнными силами Юга России. Душный донецкий ветер гнал чёрную пыль, засорял глаза, скрипел на зубах. В центре перрона, где должен был остановиться вагон Деникина, скучал почётный караул, духовой оркестр временами брал какие-то скрипучие аккорды. Отдельно стояли высшие руководители. Май-Маевский стоял неподвижно, выставив объёмистый живот, не позволявший сойтись нижним полам мундира. На лице — равнодушие, губы сжаты терпеливо-скептически. Так он обычно стоял и в бою под огнём. Адъютант Макаров, ставший уже капитаном, был неподалёку, ожидая указаний.

Кутепов озабоченно обходил перрон резкими мелкими шажками, выискивая непорядок. Его адъютант, наблюдая за ним, стоял в стороне.

За цепью охраны на перроне толпились остальные участники встречи, в основном, офицеры. Дымникова послал командир батареи, а сам проверял орудия и лошадей. Здесь же почему-то оказался Меженин. Объяснил, что у него теперь новое начальство.

   — Знаешь, Лео, кто этот Май-Маевский? — спросил он, кивнув на грузную неподвижную фигуру генерала. — Римский патриций времён упадка империи. У него два состояния: до обеда и после обеда. Причём Диккенса знает в обоих состояниях. Я с ним говорил о литературе. Считает «Пиквикский клуб» вершиной мировой литературы. Будто бы пишет статью о влиянии Диккенса на русскую литературу.

   — Как же он ладит с адъютантом? Тот, пожалуй, и фамилии Диккенса не знает.

   — Там другие отношения. Макаров у него — глаза и уши.

   — Поздравляю с новым званием, — сказал Дымников неожиданно очутившемуся рядом Макарову. — Звёздочки-то обмыть надо.

   — Это само собой. Ты не завидуй. Сделаю я тебе капитана. Точно. Сколько сейчас содержание? Полтыщи? До тыщи догоню. Ну, может, до 800. А Деникину, знаешь, сколько из кассы платят? Всего 6300. Особое совещание положило ему 12 тысяч, но он отказался и всем срезал. Но я тебе скажу точно: настоящие деньги не у казначея, а у коммерсанта. Только надо знать, как взять. Я тебя научу.

   — В Харькове?

   — И в Харькове. Только не спеши. Я могу тебя совершенно точно отправить туда с разведкой или с немецкими пленными, но лучше не надо. У красных чекисты зубастые стали. Засекут и хана. Харьков скоро мы так возьмём. У большевиков — провал. Мужики бунтуют — не хотят даром хлеб отдавать. Не хотят воевать. В плен сдаются — тем более мы сейчас не всех расстреливаем. Скоро будем наступать. Деникин не зря сюда едет. А в Харькове нас ждёт Степан. Может, помнишь, встретились с ним в поезде? У него там подвалы от товаров ломятся. Под видом секретных большевистских складов. А здесь уже готовы покупатели с вагонами, с валютой. Ещё есть такой Мопит — деньги требует за одни обещания. В Москву миллионерами придём.

   — Думаешь, придём?

   — Тогда в Париж. И там жить можно. У тебя на батарее есть свой передок? Набивай его постепенно я держи крепко. Ну, время. Побежал.

С грозным шумом приближался поезд с двумя паровозами. Ординарец расправлял складки мундира Май-Маевского. Он вышел к почётному караулу. Кутепов стоял скромно, несколько в стороне.

Со ступеней вагона степенно сошёл Деникин с умиротворённым лицом священника, за ним адъютант полковник Карташёв, генералы Романовский, Врангель и другие. Оркестр заиграл марш.

В толпе шептались о Романовском: «Вот он, хитрюга... Всё в его руках...» А тот приберёг для встречи сложную улыбку: не то приветливую, не то насмешливую, и во взгляде уверенность побеждающего игрока.

   — Ваше превосходительство, вверенные мне войска выполняют боевую задачу по охране Донецкого угольного района. Незначительный бой идёт в районе Харцызска. В остальных направлениях без перемен, — отрапортовал Май-Маевский.

вернуться

35

Шкуро (Шкура) Андрей Гргорьевич (1887—1947) — генерал- лейтенант (1919). В 1917 г. командир Кубанского партизанского отряда. В начале 1918 г. создал казачий отряд, в деникинской армии командовал Кубанской казачьей бригадой, затем дивизией, корпусом. В 1920 г. эмигрировал. Сотрудничал с фашистами. В 1945 г. захвачен английскими войсками и выдан советскому командованию. Казнён но приговору Верховного суда СССР.

вернуться

36

Махно Нестор Иванович (1889—1934) — один из руководителей анархо-крестьянского движения на Южной Украине. В 1921 г. бежал в Румынию.