Бельчонок и ёлочка, стр. 1
Анни Сван
Бельчонок и ёлочка
* * *
Высоко-высоко, на самой верхушке ели, примостилось старое сорочье гнездо. Его прежняя владелица, сорока с длинным хвостом, улетела, и никто даже не знает — куда. Но в один прекрасный день в гнезде поселились новые обитатели. Их было всего двое — белка-муж и его весёлая, светлоглазая жёнушка. Они были так счастливы и так преданно любили друг друга! Об этом мог бы порассказать заяц, а уж ему-то можно верить. Ведь у Йёссе такие большущие глаза и такие длиннющие уши, что он знает обо всем, что происходит в лесу. И как же ему было не знать обо всем об этом? Правда, злые языки поговаривают, что заяц, когда скачет по лесу, разносит сплетни по всей округе. Но думаю, это всего-навсего наговор.
Так вот, в один прекрасный день молодой супруг сидел на ветке и лущил шишки. И вдруг из гнёзда послышался тоненький писк.
Ах, подумать только, в прежнем сорочьем гнезде лежали уже трое маленьких, голых и слепых бельчат. И папа-белка, сам не свой от радости, поцеловал маму-белку прямо в усы.
— Спасибо, спасибо тебе, милая жёнушка! — сказал он.
Малышей назвали: Курре, Карре и Кирре. Мило, не правда ли?
В гнезде было два окошечка. Мама-белка заткнула мхом одно из них.
— Чтобы не дуло и малыши не простудились, — сказала она муженьку, и тот одобрительно кивнул головой.
— Ты всегда так умна и предусмотрительна, — сказал он. — Такой прекрасной жены нет ни у одного папы-белки во всем лесу.
Но вторую оконную отдушину мама не стала затыкать мхом, и через неё бельчата стали смотреть на мир, как только у них открылись глаза.
Рядом с большой елью, укрывавшей беличье гнездо, росла милая юная ёлочка. Она была такая тихая и серьёзная. Лучшего ребёнка никто бы себе не пожелал. Скромно стояла она на своём месте под защитой матушки и лишь иногда поднимала вверх свою крону и простирала вперёд веточки. Она смотрела на беличье гнездо, а оттуда глядела вниз пара живых крошечных глазок, а маленькая косматая головка весело кивала молодой ёлочке.
То был Кирре, самый младший малыш, самый проворный и самый своевольный из всех троих. Частенько он чуть не вываливался вниз головой из гнёзда, и невозможно перечислить, сколько за ним водилось разных фокусов и плутовских проделок. Папа-белка то и дело бранился, а мама тысячу раз умирала от страха за него.
— И все же он самый красивый из наших малышей, — кивала на Кирре мама. — Посмотри только, — говорила она своему муженьку, — какое у него мягкое и гибкое тельце. Не говоря уж об ушках. А такие хорошенькие кисточки на ушках, как у него, редко встретишь. Он унаследовал их от моей покойной бабушки. Она была одной из самых красивых белок в здешних краях.
— Ещё бы, — поддержал её муж. — Ты тоже в неё уродилась.
Юная ёлочка тоже никогда не видела бельчонка проворнее Кирре. И что бы он ни вытворял, ёлочке всегда казалось это остроумным и весёлым. Она даже ничуть не оскорблялась, когда своевольный бельчонок бросал сосновые шишки на её ветки; она только смеялась. Когда Кирре подрос и мог передвигаться уже за пределами гнёзда, юная ёлочка простирала к нему руки и застенчиво кивала макушкой:
— Иди ко мне, Кирре, можешь тут поиграть!
И Кирре бросался вниз головой в объятия юной ёлочки. Но она никогда не колола его иголками, хотя других не пощадила бы. Ах, ах! Сколько радостей выпало на их долю тем летом! Бельчонок и юная ёлочка только и делали, что проказничали. Вокруг шумел лес, щебетали птицы, а ветер играл на верхушках деревьев. Кирре раскачивался на елочкиных ветвях, бросал шишки в пробегавшего мимо зайца или карабкался по стволу. Ёлочка боялась пошевелиться, она была счастлива.
Но в жизни всегда бывает так, что когда радость достигает вершины, наступает беда. Так случилось и теперь. Однажды Кирре ускакал в лесную чащу и больше не вернулся. Папа-белка с мамой-белкой целый день искали его в лесных дебрях: лазали но деревьям и кустарникам. Курре и Карре тоже кричали и звали его, но Кирре не откликался, он исчез. Юная ёлочка молча стояла на своём месте. Она тоже готова была бежать и искать своего друга, но не могла. Она знала, что хорошо воспитанная юная ёлочка должна оставаться на своём месте. Так тысячелетиями поступали все юные ёлочки, так поступают они и теперь. Потому-то и маленькая ёлочка стояла неподвижно, хотя сердце её болело.
«Может, Кирре ещё вернётся назад?» — думала она, чтобы утешить самое себя.
Но папа-белка покачал головой и сказал:
— Какой-нибудь охотник застрелил нашего Кирре.
Это случилось поздним летом, уже красные ягоды брусники рассыпались по кочкам. Лесные звери торопились. Перелётные птицы готовились к отлёту, ветер сотрясал ветви деревьев, а большинство животных начало подумывать о зимней одежде. Белки собирали в своих кладовках большие склады шишек — зимний запас. И ни у кого не было времени думать об исчезнувшем Кирре. Одна лишь юная ёлочка испытывала чувство утраты и горя. Она чувствовала себя такой одинокой! Но когда она рассказала другим деревьям о своей утрате, они засмеялись, и с того дня юная ёлочка ни с кем больше не говорила о Кирре.
И вот мало-помалу наступила белоснежная зима. Земля покрылась пушистым ковром, лиственные деревья дрожали от холода, а белки надели серые зимние шубки. Однажды пришли в лес два человека с топорами на плечах.
— Смотрите, какое стройное рождественское деревце! — сказали они и, срубив положили юную ёлочку среди других ёлок на сани, чтобы отвезти в город на продажу. Она была так печальна!
«Теперь мне больше никогда не увидеть Кирре», — думала она — ведь втайне она ещё надеялась, что Кирре когда-нибудь вернётся в родные края.
Она обхватила ветвями матушку, большую ель, на макушке которой находилось беличье гнездо.
«Не давай им увезти меня», — молила она.
Но мама-ель не могла ей помочь. Ветви юной ёлочки были слишком слабы, некоторые обломились и упали в снег, и самую юную ёлочку уже повезли, далеко-далеко, до самого городского рынка. Там ёлочку купили и тёмным зимним утром повезли в большой дом. Ёлочка была совершенно не в себе, иначе бы она подивилась всей той суёте, которая царила на улицах, и всем тем диковинам, которые стоило там посмотреть. Но она могла лишь тосковать и думать.
Ёлочку оставили в зале, она была целый день совсем одна, но в сумерках пришли родители детей, чтобы нарядить ёлку. На её ветви повесили яблоки, позолоченные орехи, флажки, разноцветные розы и золотые звезды, конфеты и свечи. На самой верхушке укрепили сверкающую золотом звезду.
— Это — Вифлеемская звезда, — объяснила старшая сестра собравшимся детям, которые, от радости всплеснув руками, стали разглядывать ёлочку. Они были в таком восхищении, что не могли вымолвить ни слова. Но когда в залу вошёл рождественский соломенный козёл с дедом-морозом на спине и всем принёс подарки — одному лошадь, другому — лодку, третьей — красивую куклу, — то-то было радости! Дети танцевали вокруг рождественского деревца и пели весёлые рождественские песенки.
Однако же юная ёлочка по-прежнему стояла словно во сне: блеск свечей, игры и неистовое веселье детей только мучили её.
— Ах, попасть бы домой, — вздыхала она.
— Давайте принесём белку, пусть тоже посмотрит на рождественское деревце!
И один из мальчиков помчался за клеткой; там на задних лапках сидел светлоглазый бельчонок, держа в передних сухарик. Он посмотрел на рождественскую ёлочку, а ёлочка посмотрела на него. О, как она задрожала! Но на этот раз от радости. Ведь в клетке сидел Кирре, Кирре — живой и здоровый! И сразу на душе у ёлочки посветлело и потеплело. Она не смела шевельнуться, её ветви были увешаны лакомствами и украшениями, но, она не отрывала взгляда от бельчонка, удивляясь, что он не узнает её.
Кирре втягивал носиком запах ели, который не вдыхал с того самого дня, как его унесли из леса. О, как это было чудесно! Ему вспомнились дом на макушке высокой ели, папа и мама, Курре и Карре. Он подумал о маленькой серьёзной ёлочке, которая росла рядом с большим деревом. И чем дольше он разглядывал рождественское деревце, тем более знакомым казалось оно ему. Он перекувырнулся в своей клетке, уселся на хвостик и, навострив ушки, поклонился точь-в-точь так, как некогда дома, когда играл на ветвях юной ёлочки. И она поняла, что бельчонок узнал её. Вокруг рождественского деревца со своими подарками играли дети. Ярко горели свечи, от рождественской каши, стоявшей па столе, шёл пар… Но бельчонку и юной ёлочке казалось, что они снова дома, там, где по вересковой пустоши носится и прыгает заяц, а высокие деревья шумят на ветру. Бельчонок и ёлочка стали кивать друг другу, или, вернее, кивал бельчонок, потому что ёлочка не смела пошевелиться. На своём, только им понятном лесном языке они тихо беседовали друг с другом, так тихо, что ни один человек ничего не услышал.