Флотская богиня, стр. 79

– Вот мы и полежали с тобой рядом, Настаська, – стоически произнесла она, нервно и неумело перекрестив мертвую женщину. – Такая вот странная суждена тебе последняя земная ночь и последняя любовь…

Немецкие пилоты заходили на очередную штурмовку, однако Евдокимка попросту не обращала на них внимания.

Подняв оказавшийся под кустом карабин, Гайдук отошла чуть в сторонку и, сметая с оружия рукавом посеревшего бушлата пыль и грязь, осмотрелась. Бескозырка ее по-прежнему лежала на вещмешке, там, где она и пристроила их перед стрельбой – в проломе ограды. Отсюда девушка хорошо рассмотрела то, что осталось от здания штаба бригады, и молитвенно пожелала, чтобы хоть кто-нибудь из находившихся там командиров уцелел.

Осторожно, как в детстве в гробы умерших соседей, она заглянула через ограду. «В байку о подбитом самолете кто-то, возможно, и поверит, а вот в историю о ночи, проведенной с Настаськой, – точно никто», – подумала Евдокимка и, метнув прощальный взгляд на истерзанное взрывом тело женщины, поспешила к тому, что осталось от штаба бригады.

36

– Хорошо хоть пункт связи и документы оказались в подвале…

Голос начальника штаба – первое, что услышала Евдокимка, едва приблизилась к горящим руинам здания. Группа офицеров выходила из-под арки винного погреба неподалеку.

Заметив ее, майор тут же поинтересовался, где ординарец комбрига. Узнав, что тот погиб, начштаба приказал какому-то лейтенанту взять с собой фельдшера и санитаров и быстро обойти дворы: всех живых – к штабу, всех раненых – на санитарные повозки, представив их список, а также список убитых.

– Одно понятно, – обратился полковник к собравшимся вокруг него офицерам. Он был растерян и подавлен. – Узнав, что прорыв прикрыли свежей бригадой морской пехоты, немцы ночью прорвали линию фронта в двадцати километрах севернее нас и конечно же теперь попытаются соединиться с тем клином, который образовался в тридцати километрах южнее.

– Значит, вскоре мы уже будем сражаться в окружении? – спросил капитан-интендант. – Мы к этому совершенно не готовы. Наш обоз…

– К этому никто готов не бывает, – резко прервал его полковник, расстилая карту на пне. – Мы получили приказ отойти вот сюда, к реке Шумавке, чтобы соединиться с другими частями корпуса и наладить оборону по ее левому берегу. Отдельному батальону я уже отдал приказ на отход. Второй и третий батальоны, прикрывающие нас с севера и юга, пока остаются на своих позициях, со временем прикроют общий отход бригады [31] на юго-восток.

Едва он произнес это, как под аркой подвала появилась фигура дежурного офицера, который сообщил, что отдельный батальон только что пресек попытку немцев форсировать речку и начал отход, а второй все еще оказывает сопротивление, и отходить ему, очевидно, придется с боем.

– Немецкое командование конечно же постарается сделать все возможное, чтобы оба батальона увязли в стычках, – мрачно прокомментировал комбриг. – Его задача – не дать морякам оторваться от передовых подразделений вермахта. Наша задача – дождаться отходящих частей и отвести бригаду на новые, указанные нам, позиции, – полковник уже пришел в себя после пережитого налета и теперь говорил тоном полководца, готового бросить в бой мощные резервы и привести в боевую готовность тылы.

Словно бы оправдывая его амбиции, с востока к деревне стали подходить артдивизион полковых пушек и отдельный минометный дивизион, а вместе с ними и медико-санитарная рота. Кроме того, из села, расположенного южнее, подошла отдельная саперная рота, которая ночью сбилась с пути – теперь ей предстояло выступить в роли обычного стрелкового подразделения. Однако бросать эту силу навстречу отступающим батальонам уже не имело смысла, концентрировать ее в районе деревни, не рассчитывая на прикрытие с воздуха, – тем более; с минуты на минуту здесь опять могла появиться немецкая авиация.

Евдокимка вдруг поймала себя на мысли о том, что старается анализировать ситуацию так, словно дальше командовать бригадой предстоит ей. Во всяком случае, она все увереннее ставила себя на место офицера, пытаясь рассуждать, а значит, и действовать так, как обязан командир.

Однако о маршальском жезле в ранце мечтающего сержанта Гайдука полковник не ведал. Как только ему доложили, что ординарец погиб, он тут же вспомнил о парнишке, захватившем в плен немецкого офицера. Вспомнил только для того, чтобы спросить:

– Ну что, храбрец, пойдешь ко мне в ординарцы?

«Только этого мне не хватало! – мысленно ужаснулась девушка. – Он бы еще в горничные меня определил!» Она взглянула, как подоспевшие бойцы лихорадочно приводят в порядок уцелевший флигель колхозной конторы, чтобы превратить его в штаб, и, словно от зубной боли, мысленно простонала.

– Я ведь снайпер, – холодно напомнила Гайдук полковнику. – Держать меня на побегушках нет смысла, лучше уж направьте в разведроту, – кивнула она в сторону маявшегося неподалеку, с группой своих сорвиголов, старшего лейтенанта. – Тем более что, коль уж немцы задумали взять нас в клещи, значит, уже сегодня ночью в тыл нам забросят десант.

Комбриг и начштаба удивленно переглянулись.

– Об этом что, пленный ганс говорил? – спросил майор.

– Мой пленный о таком знать не мог. Да и возник этот замысел, очевидно, только что, когда стало ясно, что прорывы удались. Просто тактика у них такая. В лоб они обычно не ходят. В клещи и по тылам – да.

– Так ты еще, оказывается, и стратег… – с облегчением вздохнул полковник. Он понял, что догадка о десанте возникла в фантазиях этого крепко сбитого, но с каким-то девичьим ликом, морячка.

– А ведь правильно: в разведроту его! – тут же поддержал начальник штаба. Он не мог простить сержанту вчерашней стычки из-за пленного и не желал, чтобы такой наглец мелькал у него перед глазами, вставая между ним и командиром части. – А в ординарцы мы сейчас кого-нибудь из саперной роты определим, там парни расторопные, хозяйственные.

Полковник спорить не стал. Подозвав старшего лейтенанта – долговязого, худощавого, вовсе не похожего на «волкодава», каким, в представлении Евдокимки, должен быть командир роты разведчиков, комбриг спросил:

– На счету вашей роты, старший лейтенант, есть хотя бы один добытый «язык»?

– Пока что нет, товарищ полковник, но мы ведь еще только разворачиваемся…

– Опоздали, Орешин, – сурово прервал его лепет комбриг. – Мы уже давно развернулись, и теперь, похоже, сворачиваемся. А на заданный вопрос нужно было отвечать: «Никак нет, ни одного “языка” мои бойцы пока что не взяли!»

– Никак нет, товарищ полковник, ни одного пока…

– Так вот, теперь у вас в роте появится боец, который вчера, в схватке, один на один, взял в плен немецкого офицера.

– Вот этот? – удивленно уставился на Евдокимку явно несостоявшийся «батя» разведчиков. – Вчерашнего офицера? Я-то думал – он только переводчик.

«Я-то думал…» – все никак не могла Евдокимка избавиться от детской привычки про себя передразнивать всякого, кто ей с первого же взгляда не понравился. – Как только подойдет мой батальон, тут же назад попрошусь, к Корягину».

– И добытчик, и переводчик. И стратег, – окончательно определил статус новичка полковник. – Словом, младший сержант Гайдук, с этой минуты поступаете в распоряжение командира разведроты!

– Есть, поступить в распоряжение, – без особого энтузиазма ответила Гайдук.

37

Однако в ближайшие трое суток никаких «языков» добывать не понадобилось. Противник – вот он, весь, как на адской сковородке! С высоты двух скифских курганов и нескольких полураспаханных холмов, между которыми держали теперь оборону рота разведки и приданное ей отделение противотанковых ружей, степные позиции немцев и несуетные передвижения их подразделений просматривались чуть ли не до самого горизонта.

Мощным ударом с севера немецкие танковые части сбросили бригаду морской пехоты с ее позиций в окрестностях Гутовки. Теперь моряки держали изнурительную оборону по болотистому руслу какой-то речушки да на холмистой гряде, имея в своем тылу две деревни, рыбачий хутор и заползавший далеко в степь лиман Азовского моря.