Флотская богиня, стр. 56

Исключительно для успокоения нервов она порылась в санитарной сумке, спрятанной в вещмешок и, достав оттуда кинжал барона, засунула его за голенище. Там же, в санитарной сумке, находился и трофейный пистолет – к счастью, никто в ее вещах, хранившихся в госпитальной каптерке, не похозяйничал.

– Гайдук! – прервал ее душевные стенания Корягин, случайно заметивший эти приготовления. – Что это за нож у тебя за голенищем?

Отбомбив, немцы улетели, не потеряв ни одной машины. Корабельный конвой тоже уходил на юго-запад без особых потерь. Теперь оставалось лишь дождаться батальонного грузовика, который уехал куда-то на заправку.

Заметив, что интерес у Корягина непраздный, Евдокия победно осмотрела сгрудившихся вокруг них морских пехотинцев и выхватила ритуальный клинок барона фон Штубера. Держа кинжал за кончик лезвия, чтобы все могли полюбоваться красотой рукоятки, она торжественно протянула его командиру.

– Как видите, это трофейный кинжал; у убитого мною диверсанта занял, – приврала Евдокия. – Перед смертью он даже успел представиться.

– Галантным оказался? – въедливо уточнил комбат.

– Поскольку он появился в составе десанта переодетым красноармейцем, то я поинтересовался, кто он такой, – Гайдук старательно следила за тем, чтобы не проговориться о себе в женском роде. – Признался, что является обер-лейтенантом, бароном фон Штубером, кстати…

– И что, барон этот вот так вот взял и подарил тебе кинжал? – спросил Таргасов, из бывших военных моряков.

– А что ему еще оставалось делать, раненому да в плену?

– А мне пока что ни одного немца – чтобы так, вблизи – видеть не приходилось. Я ведь на тральщике ходил, – посетовал Таргасов.

– Специально приведу тебе одного, – пообещала Евдокимка. – И даже разрешу потрогать собственными руками.

Таргасов – широкоплечий, но слишком исхудавший, кожа да кости, парень лет двадцати пяти, хотел что-то ответить, однако капитан-лейтенант сурово одернул его:

– Не твоя вахта сейчас, салага. Не тебя слушают, дай человеку сказать.

– Барон сообщил, что это – «кинжал викинга», родовое ритуальное оружие, с которым уходили на войну его предки. А потом заявил, что вручает его мне, в признание моей храбрости.

– Неужели так и сказал? – не удержался Таргасов. – Ну, о храбрости твоей? Немец все-таки.

– Так ведь аристократ. Предки рыцарями были. Очевидно, придерживался традиции.

– Странно все же. Фашист…

К счастью, всего пятеро бойцов из группы лечились в других полевых госпиталях, иначе ефрейтору Евдокиму Гайдуку небо с овчинку бы показалось. Женская же палата их госпиталя находилась в отдельном корпусе, в дальнем конце территории, и праздношатающихся мужчин бдительные дежурные туда не пропускали.

Таргасов оказался одним из этой пятерки, но именно он как-то слишком уж пристально присматривался к Степной Воительнице. Понятно, это настораживало Евдокимку; она опасалась, что парень давно приметил ее.

– Как знаешь, – отрубила Евдокимка. – Сам барон подтвердить мои слова уже не сможет, поэтому придется поверить мне на слово. Кстати, в его документах действительно оказался титул барона.

– Значит, одним аристократом стало меньше, все какая-никакая помощь мировой революции… Работа, однако, знатная и, судя по всему, старинная, – комбат прошелся оценивающим взглядом по родовому оружию фон Штубера.

Степная Воительница в это время подумала: «Не дай бог, в районе действий батальона возникнет «старший лейтенант Волков». Если мой миф о плененном бароне фон Штубере развеется – мне конец! Ведь развеется он вместе с легендой о бравом ефрейторе Евдокиме Гайдуке».

– Извините, для меня этот кинжал – что-то вроде реликвии. Память о первом бое, – вдруг занервничала Степная Воительница и вежливо, но жестко изъяла оружие из руки офицера. – В следующем бою попытаюсь такой же добыть для вас…

– Не трави якорь, салага. Все, что потребуется, комбат Кор-рягин и без посторонней помощи добудет. Кстати, насколько я понял, ты владеешь немецким?

– Мать – учительница немецкого, отец – офицер, и тоже неплохо «шпрехает», так что, хочешь не хочешь, а…

– И шьо я слышу? – неожиданно процедил сквозь зубы доселе молчавший мужичок лет тридцати пяти, которого во время переклички капитан-лейтенант назвал Аркашиным – единственный из всех, у кого под расстегнутой гимнастеркой просматривалась тельняшка – выцветшая и почти до дыр застиранная. – Среди нас офицерско-учительский сынок затесался…

Евдокимка обратила на него внимание еще до построения перед «покупателями». Стоя в кругу сухопутных новобранцев, он артистично рвал на себе тельняшку, приговаривая: «Я – хлопец из Голой Пристани [24], где рождаются лучшие моряки Азовского и Черного морей».

– Ты только одессита из себя не строй, – осадил его главстаршина [25] флота, рослый парень, с плечами и ручищами сельского кузнеца.

– Так ведь я ж – исключительно по существу вопроса…

– Клим Климентий, – представился Евдокимке старшина, не обращая внимания на Аркашина. – Под Клима Ворошилова, словом; поскольку из беспризорников по происхождению, а значит, безымянный.

– Будем дружить, Клим, – как бы вскользь обронила Евдокимка, и, словно ни в чем не бывало, завершила свой недолгий рассказ: – Сам я учился в педучилище, тоже готовился учительствовать.

Она решила, что лучше сразу же выложить все, что может заинтересовать комбата: если у него не возникнет лишних вопросов, то и другие с расспросами приставать не станут. Даже то, что сейчас она оказалась в центре внимания, уже настораживало; все-таки лучше держаться в тени.

– Как-то я пытался всерьез изучать немецкий, – проворчал капитан-лейтенант, озорно посматривая куда-то в сторону. – Но ни черта у меня не получалось. В училище по этому предмету мне только потому и поставили «тройку», что, сжалившись, учли мое пролетарское происхождение.

– Ничего, – успокоила его Степная Воительница, переходя на немецкий. – Война, судя по всему, предстоит долгая, так что успеете подучиться.

– Из сказанного тобой я, в общем-то, мало чего понял, – простодушно признался комбат, – но знаю точно, что в случае необходимости переводчик в моем отдельном батальоне уже имеется.

14

Комбат добавил еще что-то, но Евдокия не расслышала, что именно, поскольку все внимание ее привлекло появление у админкорпуса, где десантники ждали появления отбывшего на заправку грузовика, главврача Христины Нерубай.

– Ефрейтор Гайдук, ко мне!

Степная Воительница тут же поблагодарила предков за то, что по фамилии пол ее установить невозможно.

– Только не выдавайте меня, пожалуйста, Христина Никифоровна, – еще на ходу вполголоса взмолилась Евдокимка.

– Кому не выдавать, голуба моя невенчанная?

– Им, всем… В списке я значилась как «Гайдук Евдок. Ник.», и комбат принял меня за Евдокима. За парня то есть.

– В перевоплощения поиграть захотелось? По стопам «кавалерист-девицы» Дуровой решилась пойти, голуба моя невенчанная? – не очень-то удивилась главврач. Видно, за годы работы в военном госпитале она уже разучилась чему-либо удивляться. – Слышала о такой?

– Ее преподавательница одна наша обожала, – ответила Евдокимка, имея в виду Анну Жерми. – О судьбе рассказывала. Но только в отличие от «кавалерист-девицы» у меня это самое перевоплощение произошло не по моей вине, а как-то само собой.

– Что ты передо мной оправдываешься, голуба моя невенчанная? – попыхивала «козьей ножкой» подполковник Христина. – Взять меня – так и перевоплощаться уже нет смысла. Так или иначе, а я даже забыла, когда женщиной себя чувствовала. Только не подумай, что бравирую. Наоборот, стыжусь. Смотри, как бы и тебе устыдиться не пришлось.

– А я уже зачислена в десантный батальон морской пехоты, как боец, как мужчина, о чем можно только мечтать [26].