Флотская богиня, стр. 45

Окровавленная голова городского главы покоилась между рулем и приборным щитком. Старшего лейтенанта Вегерова в салоне не оказалось.

Пока майор нащупывал пульс Кречетова, Анна уже пошла по кровавому следу, ведущему вниз, к небольшой речушке.

Изъяв два портфеля, городского головы и энкавэдиста, остававшиеся в машине, Гайдук передал их подошедшей Серафиме Акимовне и приказал отнести к полуторке:

– С этих минут ты у нас – главный хранитель секретных документов, – как можно строже объяснил он. – Хотя полагаю, что основные архивы эти службисты успели отправить в тыл еще раньше.

Энкавэдист лежал буквально в метре от кромки воды, рядом валялся неиспользованный армейский перевязочный пакет. Анна издалека сразу же поняла, что он хотел промыть рану и перевязать ее.

Как только Жерми стала приближаться к нему, раненый Вегеров, воспользовавшись в качестве упора небольшим, словно бы произрастающим из земли валуном под левым плечом, развернулся и от бедра выстрелил в ее направлении. Все это произошло настолько быстро, что Анна едва успела отшатнуться. Она уже хотела воздать хвалу Всевышнему за то, что не позволил энкавэдисту попасть в нее буквально с четырех шагов, но как раз в эту минуту боковым зрением заметила спешащего к ним Гайдука и догадалась, что пуля предназначалась ему.

Увидев, что промахнулся, Вегеров процедил:

– Чтобы я вот так вот подох? А ты, собака, остался и дальше делал карьеру?! Несправедливо… Если уж уходить в ад, то вместе.

– Отставить! – крикнула Жерми, видя, как, собираясь с последними силами, старший лейтенант снова приподнимает отяжелевший пистолет дрожащей, не слушающейся его рукой. – Не стрелять! – заходя как бы со стороны, несколькими прыжками подскочила она к нему. – Ты же видишь, что свои!

– Уйди, стерва! Тебя давно следовало в лагерную пыль стереть. Вместе с любовничком твоим и всем родом гайдуцким.

Они оба заметили, что, выхватив пистолет, Дмитрий в пяти метрах от них бросился на землю; услышали, как он прорычал: «Опусти оружие, сволочь! Не видишь, кто перед тобой?!» Однако Вегерова это не остановило. С огромным трудом приподнимаясь, чтобы лучше прицелиться, он нажал на спусковой крючок как раз в ту минуту, когда Анна нанесла резкий удар ногой по кисти его руки, после чего пистолет улетел в сторону, вслед за пулей.

– Вставайте же, майор, вставайте, – иронично окликнула Жерми Гайдука, слегка приподнявшегося на ладонях и всматривавшегося в то, что происходит у валуна. – А то, чего доброго, простудитесь!

– Спасибо, Анна; возможно, вы спасли мне жизнь.

– Вот видите – как это непросто: понять, от кого ждать выстрела в спину, а от кого – спасения. Оказывается, русские делятся не только на белых и красных.

– В общем-то, я и раньше догадывался об этом, – отряхивал Дмитрий с повлажневшего кителя прилипшие листики и травинки.

– А вот, в этом уж позвольте усомниться, майор. Ввиду того, что соперник, нарушив правила дуэли, прибег ко второму выстрелу, ответный выпад – за вами!

– Да не хочу я брать его на свою совесть, неужели не понятно? Чтобы потом всю жизнь чувствовать себя среди своих же отступником и предателем?

– Я поняла только то, что ждать от вас во время этой дуэли выстрела возмездия – бессмысленно. Уходите к машине, мы тут сами разберемся.

– Нет уж, – проворчал Дмитрий, приближаясь. – Хочется в последний раз посмотреть в глаза этому завистнику.

– Это не зависть, это ненависть, – едва слышно ответил старший лейтенант. – Скольких мы в тридцать седьмом перестреляли таких, как ты, Гайдук; но, видно, плохо старались. Будь моя воля, каждого второго б – под «вышку»! И только так! – произнеся это, Вегеров то ли потерял сознание, то ли попросту затаился.

2

Осмотрев раны энкавэдиста, Жерми поняла, что, очевидно, раненый уже успел основательно изойти кровью, но для транспортировки до ближайшего госпиталя, находящегося черт знает где, ран явно было многовато – в грудь, в предплечье и в бедро.

– Итак, что делать? – растерянно спросил Гайдук, поднимая валявшийся у камня перевязочный пакет. – Его бы нужно перевязать.

– Берите и перевязывайте.

– Но этого бинта слишком мало.

– Рвите свою рубаху. Взвалите вашего старшего лейтенанта себе на плечи и несите к машине.

Дмитрий не оценил сарказма Анны и в самом деле приподнял раненого за плечи, но тот вдруг громко застонал и сквозь зубы процедил:

– Что ты делаешь, сволочь? Подай мне пистолет!

Все еще поддерживая его за подмышки, Гайдук вопросительно взглянул на Жерми.

– Что вы смотрите на меня, словно на волкодава? Подайте ему пистолет. Однако стрелять он снова станет в вашу сторону. Уверена, что с третьего выстрела наверняка не промахнется.

– Он ведь не идиот, видит, что мы пытаемся спасти его.

– А кто утверждает, что идиот здесь он?

– Что ты предлагаешь?

– Если речь вести о тебе, майор, то совет только один – застрелиться. Но обязательно из пистолета этого энкавэдиста. Доставь ему такое удовольствие.

Дмитрий осторожно опустил плечи Вегерова на валун, и умоляюще взглянул на Анну:

– Почему ты так агрессивна?

– Разве существует иной способ привести тебя в чувство? Если существует, подскажи его.

– Но ты же понимаешь, что я не могу бросить раненого офицера на произвол судьбы, не оказав помощи. Это же настоящее предательство.

– Тогда, как следует именовать обе попытки этого негодяя застрелить тебя? А заодно – и меня…

– Нам бы с Вегеровым надо было кое в каких вопросах разобраться и тогда…

– Самое время разбираться! Пожалуйте за стол переговоров, господа офицеры.

– Нам действительно нужно кое в чем разобраться, но сама видишь, в каком он состоянии…

– Что вы, майор, блеете, как ритуальный барашек: «разобраться», «он в таком состоянии…»? Пока что мне только одно понятно: вам не следовало подходить сюда, – процедила Жерми. – Не следовало – вот в чем ваш просчет. Мы бы тогда со старшим лейтенантом как-нибудь сами… разобрались. Без слабонервных.

– Еще бы! Все тот же «поцелуй Изиды» перед «выстрелом милосердия»?

– «Выстрела милосердия» он как раз и не достоин. Вегеров не зря говорил о ненависти и тридцать седьмом годе. Сам как-то хвастался во хмелю, что в тридцатые сначала командовал расстрельной командой на каком-то закрытом полигоне, где осуществлялись массовые казни и захоронения политических, а затем служил в особом отделе лагеря политзаключенных.

– Я этого не знал, хотя и замечал: речь у него какая-то слишком «приблатненная». Конечно, не он один во всем этом повинен.

– Судя по словам этого мерзавца, он ненавидел и тех, с кем служил, и тех, кого по долгу службы расстреливал, – непонятно только во имя чего. Разве что во имя пролетарского истребления.

– Да! Служил я! Служил. И стрелял, сколько обстоятельства позволяли, – вновь заговорил Вегеров. – Я все слышу. Порой теряю сознание, но… Словом, пристрели меня, стерва, – и дело с концом. Слишком уж долго приговор зачитываешь.

– Это ты сделаешь сам, – поднял его пистолет Дмитрий, чтобы вложить ему в руку.

Старший лейтенант даже протянул было ладонь, чтобы принять оружие, но Анна с силой вырвала его у майора и швырнула в речку.

– Так о «выстреле милосердия» не просят, Вегеров, – молвила она. – И вообще его еще нужно заслужить. А такой гнус, как ты, должен оставлять этот мир в тяжких муках искупления, – она презрительно осмотрела обоих энкавэдистов и зашагала по склону наверх.

На подходе к машине Анна встретила Серафиму и шофера, которые решили выяснить, что там, внизу у речки, на самом деле происходит.

– Назад! – решительно скомандовала она им. – Это зрелище не для вас. Майор сейчас появится, – и, обхватив их за плечи, увлекла за собой.

Не прошло и десяти минут, как у машины возник Гайдук. Серафима и шофер уже сидели на своих местах. Жерми широкой мужской походкой измеряла лужок, где они ждали майора, правда, в отличие от водителя и Серафимы она еще и напряженно ожидала выстрела, но его так и не последовало.