Флотская богиня, стр. 30

– Когда в город вернутся наши, ты будешь встречать их в должности директрисы немецкой школы или переводчицы при бургомистре. В городе мало людей, владеющих немецким языком так же хорошо, как владеешь ты, германский филолог.

– Сказано уже: я не стану работать на немцев!

– В таком случае они объявят тебя врагом немецкого народа и расстреляют. Если же согласишься работать на немцев, то коммунисты, как только вернутся, тут же объявят тебя врагом советского народа и тоже расстреляют.

– Замолчи! – рассердилась Серафима Акимовна. – Как ты смеешь сравнивать: «фашисты – коммунисты»? Ты что себе позволяешь?!

– Всего лишь обрисовала последствия твоей жизни в оккупированном городе. Не веришь мне – посоветуйся с Дмитрием Гайдуком. Или с любым другим энкавэдистом. К твоему сведению, со мной дядя всегда оставался достаточно откровенным.

– Он всегда был непростительно… откровенным.

– Во всяком случае, не увиливал от ответов.

– Потому что не хватало ума приучить тебя не задавать лишних – как правило, идиотских, – вопросов. Все, хватит спорить со мной! – мать хлопнула ладонью по столу так, что тарелка оторвалась от его поверхности. – И впредь – ни слова по этому поводу! – буквально прошипела Серафима Акимовна, встревоженно посматривая в окно, словно опасалась, что кто-нибудь там способен подслушать их разговор.

– Так что ты решила? – ушла от неприятной для них обеих темы курсистка.

– Судя по всему, нужно уходить. Директора других учебных заведений, как и большинство педагогов, уже покинули Степногорск. Правда, почти у каждого из них где-то восточнее проживают родственники. А вот куда деваться мне?

– Со временем решишь. К началу учебного года устроишься учительницей где-нибудь за Днепром.

Едва Степная Воительница произнесла это, как от ворот донесся автомобильный гудок. Решив, что приехал муж, Серафима метнулась к двери и чуть было не столкнулась лицом к лицу с майором Гайдуком, облаченным в какую-то странную униформу.

– У тебя час на сборы, – с ходу предупредил ее Дмитрий, не отвлекаясь ни на какие расспросы. – Десять минут из них – на то, чтобы хоть чем-нибудь накормить водителя и меня. У тебя, красавица, еще меньше времени, – обратился он к Евдокимке. – И, для начала, позови в дом шофера.

– Все, накрываем на стол, – засуетилась хозяйка.

– Где-то здесь у меня хранилась парадная форма одежды. Надеюсь, старьевщику вы ее не отдали?

– Не успели, – заверила его Серафима. – Она все еще в шкафу. Вообще-то я пока еще не решила, куда уезжать, а главное, когда…

– За тебя уже все решила война, – жестко, словно новобранцу на плацу, объяснил майор.

– Я все надеялась, что Николай найдет возможность хотя бы на полчасика заехать…

– Тебе хорошо известно, что он уже «ветеринарит», а возможности у него, подневольного, нулевые. Притом под утро здесь уже будет действовать десант; а завтра, к концу дня, в город войдут немцы. Дай-то бог вырваться из этого котла, пока враг не отрезал нас от реки… Ты-то почему в армейской форме? – обратил майор внимание на одежду Евдокимки.

– Потому что служу. Санитаркой в госпитале.

– А не кажется ли, что не по твоей службе долг? Кому пришло в голову?

– Сама уговорила начальника госпиталя, нашего эскулап-капитана. Так что все: к восьми утра мне приказано прибыть в распоряжение.

– Голову бы оторвать вашему капитану.

– Ну, это в любом случае не помешало бы, – кокетливо повела плечами Степная Воительница.

– Причем вместе с тобой, – Дмитрий разгорячился. – По поводу возраста своего соврала?

– Пыталась, но эскулап-капитан догадался и прогнал.

– Почему вдруг передумал?

– Потому что за меня тут же вступился начальник штаба кавалерийского полка подполковник Гребенин.

– Лично знаком с таким. Неплохой мужик, видный, по-старозаветному интеллигентный. Во время великой чистки чудом уцелел. Но почему вступился именно он? – с легкой тревогой во взгляде обратился особист в этот раз не к Евдокимке, а к ее матери. В душе майор был убежден, что в мире не существует мужчины, который бы устоял перед чарами этой кубанской казачки, а посему нисколько не сомневался, что и Гребенин тоже исключением не стал.

– Моей заслуги в этом нет, – предупредила Серафима. – Наносить визиты в армейские штабы моя дочь уже способна по собственной инициативе.

Для ветеринара Николая Гайдука не было секретом, что его разведенный двоюродный брат тайно вздыхает по Серафиме. Но, поскольку Дмитрий сам признался ему в этом в полушутливой форме, то его увлечение так и воспринималось в семье ветеринара, как некая великосветская игра. Знала об этом странном «родовом флирте» и курсистка, списывавшая его на прихоти взрослых.

– И кто же познакомил будущего великого педагога с подполковником? – теперь Дмитрий перевел взгляд на девушку.

– Лично командир полка, к кому я обратилась с просьбой зачислить меня в госпиталь, – объяснила курсистка. – Но решить этот вопрос он поручил Гребенину, в которого прямо там, у штаба, я и влюбилась.

– Ты все слышала, Серафима Акимовна? – подался особист к Ветеринарше.

– Как ты ведешь себя, Евдокия?! – патетически воскликнула Серафима, возводя руки к небу.

– Еще немного, и она поставила бы на ноги половину Генштаба. Теперь ты понимаешь, что на самом деле скрывается под поговоркой «яблоко – от яблони…»?

– У меня впечатление, что к воспитанию этого «ингульского Гавроша» я никакого отношения не имею, – Серафима отвернулась.

– Да вы не поняли меня, – невинно уточнила курсистка. – Я влюбилась в его интеллигентность, в его манеры, а вовсе не в том смысле, в каком вы подумали.

– Все-таки ты доведешь меня до инфаркта, о, дочь моя!

– Кстати, было бы здорово, если бы вы, товарищ майор, хоть на пять минут появились в госпитале, только уже в форме, – решила не упускать своей удачи курсистка. – На эскулап-капитана это произвело бы должное впечатление.

– Не получится. У меня другие планы, – сухо ответил Дмитрий уже из-за двери комнатки, где он, дабы не смущать женщин, спешно переобмундировывался. – По пути мне еще кое-кого нужно подобрать и, как можно скорее, покинуть город. Служба.

– Понимаю. Жаль.

– И потом, я уверен, – окончательно намеревался оправдаться Гайдук, – что своим появлением ты уже произвела «должное впечатление». Причем не только на эскулап-капитана, – заметил он, присаживаясь, вместе с водителем, к столу.

Эта милая беседа была прервана разрывами снарядов. Эхо их доносилось с западных окраин города, по которым сейчас, очевидно, создавалась запасная линия обороны. Прикинув, что немец палит из дальнобойных орудий, Гайдук понял: на этом участке фронт противником пока что окончательно не прорван, но стрелкам из дивизии Коростышева, в которой он намедни побывал, долго не продержаться. Даже, несмотря на то, что на помощь ей переброшен батальон морских пехотинцев. Гайдук помнил, в какой растерянности пребывал начальник разведки дивизии Зырянов, когда майор покидал ее расположение. Зырянов лучше других знал истинную мощь группировки противника, подтягивавшего резервы на территории его части.

Серафиме же разрывы снарядов напомнили, что время, отведенное им войной на раздумья, истекает. Наскоро пообедав, Гайдук приказал ей брать с собой только самое необходимое и быть полностью готовой к его прибытию.

– Постараюсь переправить тебя на Дон, к родственникам своего сослуживца. Я бывал у них в командировке: большая станица, усадьба над рекой, душевные люди, две школы.

– Ты позаботился даже об этом, – трогательно отметила своего деверя Серафима. – Не знаю, как и благодарить тебя.

– Пока еще не позаботился, – бросил майор от калитки. – Это только намерения. Кстати, от станицы этой, Славской, до Дона – рукой подать; если уж нашим совсем худо на фронтах придется…

– Да неужели такое возможно?! – возмутилась Серафима, однако, наткнувшись на суровое командирское «Отставить стенания! Политзанятия тоже отменяются!» – тут же умолкла.