Моряна, стр. 73

Следом за ним бросились другие ловцы.

Глава тринадцатая

Реюшка, переполненная ловцами, быстро скользила по протоку.

По обеим сторонам судна, вдоль бортов, проворно двигались Коляка, Макар, Дмитрий Казак, Кузьма Жидков, отталкиваясь шестами о неглубокое дно протока. На носу реюшки работали Тимофей Зимин, Сенька и Костя Бушлак, разбивая встречные льдины, отводя их в сторону. На корме находились Лешка-Матрос, Григорий Буркин, Василий Сазан.

Из бокового оконца каюты выглядывали то Глуша с перекинутой через плечо санитарной сумкой, то Антон с обвязанной бинтом головой; он был похож на муллу в чалме.

Василий искусно управлял рулем, заставляя судно стремительно лавировать промеж льдин, выводя его на новые и новые пути-проглеи.

— Пошибче, товарищи! Пошибче! — подгонял он ловцов, испытывая жгучее нетерпение скорее настичь врагов и разделаться с ними за поруганную его честь, за нарушенную ловецкую жизнь.

На приморье быстро опускался вечер; солнце, словно раненая птица, падало в далекий Каспий. Камышовое пожарище утихло, — только кое-где низко стлались, будто туманы, черные полосы дыма. Утих и ветер...

— Покруче, товарищи! — не переставал торопить Василий ловцов. — Поживей!

Не терпелось и Лешке-Матросу. Он то и дело поднимался на крышу каюты и зорко всматривался вдаль, следя за дойкинской флотилией, которая уходила все дальше и дальше, то скрываясь за камышами, то вновь показываясь, то исчезая за крутыми поворотами протока.

— Слезь, Алексей! Слезь! — сумрачно твердил Буркин, дергая Матроса за широкую штанину. — Слезь, говорю!

И когда Лешка спускался с крыши каюты, Григорий настойчиво продолжал:

— Хитростью надо, хитростью взять их. Разве забыл боевую нашу хватку?.. У тебя наган, у Кости централка — вот и все наше оружие. Ты понимаешь?.. А у них, помнишь, Антон говорил, целый ящик. Перебить могут нас, всех перебить! — Запалив потухшую цыгарку, он стал излагать план захвата врагов: — Как только дойдем до Бакланьей косы — все в каюту! Останутся наверху Коляка, Тимофей, Дмитрий да ты, Василий...

— Не смогу я! — вырвалось у Василия. — Не стерплю! Я им!.. — И он умоляюще попросил: — Пусть лучше кто-то другой...

— Сможешь! — перебил его Буркин. — Стисни зубы — и сможешь!.. Ну, вот. Подъедете вы, значит, к Миронычу, и ты скажешь ему: Алексей Фаддеич, мол, в сухопайщики принял, идем с вами в море. Ну, разговор пойдет у вас — как это ты выбрался с относа... Только, Василий, гляди в оба, и в подходящий момент — сигнал нам. — Он повернулся к Матросу и спросил: — Ну, так, что ли?

— Так, — глухо сказал Лешка. — Говорили же мы... — и, нахмурившись, шагнул в каюту. — Давай всех ко мне!

У Бакланьей косы льдины, сбившись, громоздились одна на другую, образуя высокий сверкающий навал. Ловко обойдя косу, Василий вывел реюшку на чистую воду — широкая проглея лежала посреди протока, обрамленного с боков ледяными торосами. Буркин приказал лишним ловцам укрыться в каюте.

Впереди была видна медленно продвигавшаяся к морю дойкинская флотилия: первой шла стоечная, за нею плавно плыли по проглеям остальные суда.

Пристально следя за флотилией, Буркин прерывающимся голосом сказал Василию:

— Значит, как условились... гляди в оба...

И вдруг он подался вперед, радостно воскликнул:

— Ага, бандюги! Стоп на месте! Гляди, Василий!

Но Василий и сам заметил, как одно за другим остановились дойкинские суда: должно быть, новый ледяной затор преградил им дорогу.

— Вася... — волнуясь, сказал Буркин и, пригибаясь за крышу каюты, показал товарищу на крепко сжатый кулак: крепись, мол, держись!

Василий согласно кивнул, навалился всей грудью на румпельник, круто поворачивая реюшку.

Ловцы, находившиеся в каюте, тревожно наблюдали в боковые продолговатые оконца за быстро мелькавшими мимо берегами. Лешка сидел за столиком, вертел в руках наган и — в который уже раз! — пересчитывал патроны.

— Маловато, — сокрушался он. — Маловато!

— Хватит! — успокаивал его Антон, поправляя сползавшую с головы повязку. — Тринадцать штук у тебя, а их всего пятеро.

Лешка сердито посмотрел на Антона.

По другую сторону столика сидел Костя Бушлак, проверяя охотничье ружье Андрея Палыча.

Глуша тревожно наблюдала то за Лешкой, то за Костей, поминутно открывая и закрывая лежавшую у ней на коленях санитарную сумку.

В каюту вошел Буркин. Все повернулись к нему.

— Застряла шатия в ледяном заторе, — возбужденно сообщил он. — Готовьтесь... Скоро подвалим... — и беспокойно оглядел ловцов, вооруженных кто топором, кто ломом, кто темляком. У самого Григория за поясом торчал огромный сверкающий тесак.

Лешка уловил беспокойный взгляд Буркина, понимающе качнул головой, повернулся к Антону.

— Говоришь, они все на стоечной у Мироныча расположились? — спросил он.

— Все, у него в каюте, и здорово выпивши, — подтвердил Антон.

Лешка на миг задумался, а затем жестко сказал, обращаясь к Буркину:

— Передай, Григорий, мой приказ Василию: пришвартовываться только к стоечной. Только к ней! Не иначе!

Буркин вышел из каюты и тотчас вернулся.

— Совсем близко бандюги, — доложил он.

Наступила настороженная тишина. Только слышно было, как пыхтел цыгаркой Буркин да за бортами судна журчала вода. Ловцы прильнули к оконцам. Мимо быстро проносились ледяные берега, окаймленные частоколом почерневших за зиму камышей.

И вдруг раздался хриплый, простуженный голос Василия:

— Осторожней, полегче!.. Сходи на лед!

О палубу с грохотом ударились шесты.

Лешка помрачнел, надвинул на лоб бескозырку, решительно поднялся.

— Без моей команды — ни шагу! — строго сказал он ловцам. — Окошки занавесить!..

В каюте стало темно.

По палубе гулко затопали сапогами находившиеся наверху ловцы.

Лешка подошел к занавешенному окну и, слегка приоткрыв брезент, посмотрел в щелку: мимо проплывали ледяные торосы, воды совсем не было видно — реюшку, должно быть, вели по узкому, вырубленному во льдах проходу.

Лешка чувствовал, как позади него тяжело и прерывисто дышали ловцы.

— Как там? — шепотом спрашивали они его. — Чего там?

Он молчал, продолжая напряженно глядеть в щелку оконца.

И тут снова раздался голос Василия — на этот раз необычно громкий и взволнованный:

— Мое почтенье, Мироныч! Не узнаешь, поди?.. Да это — я! Я!.. Василий Сазан!.. Здравствуй! С относа вернулся!.. Узнал?

— Боже мой! — донесся в ответ удивленный голос Мироныча. — Да никак и на самом деле Василий?

— Я! Я, Мироныч!.. Здравствуй!

— Доброго здоровья! Как же это ты от смерти убег?

— Расскажу, Мироныч. Расскажу... Совсем я разорился... А сейчас — спасибо Алексею Фаддеичу! — в море, вместе с вами, послал. Да еще вот со мной Дмитрий, Коляка и Тимофей.

«Молодец, — хмуро усмехнулся Лешка, думая о Василии. — Будто артист какой играет!»

Реюшка обо что-то сильно ударилась — наверно, пришвартовалась к стоечной. И действительно, через какую-либо минуту Лешка увидел в щелку оконца каюты приближающийся черный засмоленный борт судна. А еще через минуту реюшка встала борт о борт со стоечной.

Лешка хорошо видел край палубы дойкинского судна и пару чьих-то ног, обутых в добротные морские сапоги, жирно смазанные дегтем. А вот показалась еще пара ног в подшитых кожей валенках.

«Ага, — догадался Лешка, — в валенках Василий, а тот, видать, Мироныч».

Валенки приблизились к сапогам.

— Ну, здравствуй, здравствуй, счастливчик! — сказал Мироныч. — Прямо чудо!

— Чудо, Мироныч! Истинное чудо!.. Спасибо гурьевским тюленщикам.

— Граждане, граждане! — громко крикнул Мироныч и дробно застучал носком сапога в стену каюты. — Господа, милые!.. Слышите?.. Поглядите-ка на чудо! Вот это — чудо!..

Через несколько минут к двум парам ног присоединилось еще несколько пар — все в ладных, щегольских сапожках.

«Они!..» — вздрогнув, подумал Лешка о врагах. Он нетерпеливо крутнул барабан нагана, взвел курок и, оглянувшись, свистящим шепотом приказал ловцам: