Моряна, стр. 49
Зорко оглядев собравшихся, он стал быстро перебирать разложенные на столе книги, газеты, блокноты. В это время зазвонил телефон. Болтов снял трубку.
— Иди сюда, — Ершов потянул за рукав Андрея Палыча к дивану. — Я вам записку напишу в кредитное товарищество. Ступайте прямо к Коржаку.
— Вы из Островка, товарищ? — к Андрею Палычу подошел началыник милиции.
— Из Островка, — Андрей Палыч распахнул полушубок, отер полою лицо.
В комнате было душно, накурено; собравшиеся на заседание разделились на несколько групп и о чем-то тревожно, вполголоса разговаривали.
«О смене секретаря, видать, толкуют», — мелькнуло у Андрея Палыча.
— Что у вас там в Островке происходит? — начальник милиции вынул кожаный портсигар и закурил. — Члена правления кредитки, говорят, чуть не убили?
— Не слыхал что-то, — и Андрей Палыч снова отер полою лицо.
— А кто это у вас там Зубов?
— Есть такой. Матрос наш!
— Аа-а, помню, — начальник милиции ухмыльнулся. — Тот, что однажды Коржака...
— Он самый!
— Придется его, видно, того...
— Товарищи! — Болтов громко постучал стаканом о графин.
— А потом, воровство, говорят, у вас пошло, — торопливо продолжал начальник милиции, — и депутат сельсовета этому потворствует...
— Тише, товарищи! — Болтов снова громко постучал стаканом о графин.
Ершов поднялся с дивана и передал записку Андрею Палычу.
— Товарищи!..
Люди быстро рассаживались: одни на диван, другие на стулья, третьи в кресла.
Андрей Палыч хотел спросить начальника милиции про то, что же такого наделал в Островке Лешка-Матрос, хотел узнать, о каком воровстве шла речь, но тот повернулся и быстро прошел в угол, где стояло пустое кресло.
Болтов высоко вскинул руку:
— Товарищи!.. Звонили из города. Товарищи из окружного комитета партии выехали к нам еще с утра. Значит, вот-вот должны быть...
Андрей Палыч и Буркин торопливо вышли из кабинета.
На улице было ветрено.
Здесь так же, как и в Островке, люди поспешно готовились к путине: несли на берег сети, паруса, багры, весла.
Буркин молча взял из рук Андрея Палыча записку Ершова и, прочитав ее, снова передал ему.
— Да-а, — тяжело вздохнул Андрей Палыч. — Болтов того... неправ насчет честных-то коржаков... неправ!
— Ясно, неправ... — раздумчиво сказал Буркин. — Махотин мне сейчас говорил — город вмешался в это дело...
Когда ловцы вошли в просторный и светлый дом, где помещалось кредитное товарищество, они застали Коржака сидящим с бухгалтером за столом.
Согнув могучую, в жирных складках шею, Коржак рассматривал разложенный перед ним лист бумаги; бухгалтер, водя карандашом по листу, вполголоса разъяснял:
— Это — остатки на кредиты, а это...
Постояв немного у двери, ловцы двинулись к столу. Коржак поднял голову, жестко спросил их:
— Чего надо, граждане?
Из глубоких его глазниц глянули на ловцов черные сухие глаза.
— Получай партийный приказ! — Рука у Буркина вздрогнула. Он взял у Андрея Палыча записку, положил ее на стол.
Прочитав записку, Коржак отрывисто сказал:
— В пятницу заседание правления, тогда и разберем.
— Да мы же, Иван Митрофаныч, нездешние! — Андрей Палыч вплотную подступил к столу. — Чуть ли не целую неделю ждать!
— Знаю! — Коржак сунул записку в карман. — Раньше надо было беспокоиться!
— Товарища Болтова ждали из города...
— Ну, довольно! — Коржак взмахнул рукой. — Сказано, в пятницу.
— Иван Митрофаныч...
— В пятницу! Один я здесь не хозяин. Правление решает такие вопросы, — и Коржак склонился над усеянным цифрами листком.
Хмуро переглянувшись, ловцы словно сказали друг другу: «Ничего не поделаешь, — порядки, чорт бы их побрал!» — и решили ожидать пятницу. А заодно решили они ждать и приезда нового секретаря райкома партии.
Вечером, обложившись газетами, Андрей Палыч долго перебирал их, листал, водил пальцем по карандашным отметкам.
Буркин молчаливо наблюдал за ним, лежа на кушетке и дымя цыгаркой.
— Это ж, что называется, правый уклон на практике, правый уклон в действии! — вдруг удивленно воскликнул Андрей Палыч, поднимая на лоб очки. — Вот он кто оказывается!
Григорий вопросительно посмотрел на товарища:
— О ком это ты, Андрей Палыч!
— О нем — о Болтове! Ишь, чего придумал: честные рыбники! Партия иначе толкует о них! — И, вскинув газету, Андрей Палыч энергично тряхнул ею. — Вот послушай, Григорий Иваныч, как товарищ Сталин говорит об этих самых...
— О ком?
— Ну, о болтовых, о правых уклонистах.
И, опустив очки на переносицу, Андрей Палыч стал медленно и громко читать:
— «В чем состоит опасность правого, откровенно оппортунистического уклона в нашей партии? В том, что он недооценивает силу наших врагов, силу капитализма, не видит опасности восстановления капитализма, не понимает механики классовой борьбы в условиях диктатуры пролетариата и потому так легко идет на уступки капитализму, требуя снижения темпа развития нашей индустрии, требуя облегчения для капиталистических элементов деревни и города, требуя отодвигания на задний план вопроса о колхозах и совхозах, требуя смягчения монополии внешней торговли и т. д. и т. п.»
Андрей Палыч отложил газету, повернулся к Буркину и поверх очков многозначительно посмотрел на него.
— Теперь ты понимаешь, откуда у Болтова эти честные рыбники? — задрожавшим голосом спросил он после длительного молчания.
Григорий вскочил с кушетки, запалил новую цигарку.
— Выходит, бухарины в Москве, — взволнованно заключил он, — а у нас болтовы действуют?!
— Я же и говорю: как есть, правый уклон в действии! — жарко воскликнул Андрей Палыч.
Григорий поспешно прошел к товарищу, уселся рядом с ним за стол и, склонясь над газетой, убеждающе попросил:
— Давай дальше читай, Андрей Палыч...
Глава шестая
Коляка сидел у окна и сумрачно следил за тем, как мимо его дома ловцы везли на тележках, несли на плечах вороха сетей и разную оснастку: якоря, паруса, мачты.
Руки его неспокойно лежали на подоконнике, скрюченные ревматизмом пальцы шевелились, словно перебирали сети.
А ловцы шли и шли, перебрасывая оснастку на берег, на посудины.
Коляка тяжко вздыхал, разговаривал с самим собой:
— У всех забота... Путина... А я...
Еще с утра Пелагея его ушла проситься на заработки к Краснощекову, ребятишки бегали во дворе, а в кухне копошилась мать — она что-то достала у соседей на обед.
Сидя один в жарко натопленной камышом горнице и наблюдая, как поселок готовится к весенней встрече рыбных косяков, Коляка жестоко упрекал себя за оплошность, что допустил при оборе оханов. Ну что ж из того, что Турки отомстили, протащив его подо льдом. С кем не бывает! Коляка уже почти совсем отошел и вот теперь второй день встает с постели без чьей бы то ни было помощи. Вся беда в том, что надежды его на обзаведение своей справой при помощи Краснощекова безвозвратно сгинули... Коляка не знал, как и с чего начинать разговор с Захаром Минаичем: или сначала потребовать деньги, которые не все еще выплатил ему Краснощеков, или перво-наперво просить у него прощения, что так нескладно вышло с Турками, а потом уже говорить о деньгах...
Для того и послал Коляка Пелагею к Краснощекову, чтобы разузнала она про настроение Захара Минаича.
— А чего, маманя, обедать будем? — обратился он к вошедшей из кухни старой рыбачке.
— Рыбки достала, сынок.
— А хлеб? Хлеб как?
— Плохо, сынок. Не выпросишь — люди ведь в море собираются. Самим надо... Перебьемся еще денек-другой как-нибудь, рыбкой. А там, может, ты подымешься...
В горницу вбежал Миша, за ним с радостным криком ворвалась старшая, восьмилетняя Ирина:
— Батяша, мамка идет!
Следом за ребятами вошла сумрачная, молчаливая Пелагея.
— Ну? — нетерпеливо спросил ее Коляка. — Чего слышно?