Глубина в небе (сборник) (перевод К. Фалькова), стр. 178

— Люк не откроется, сэр.

— Фуонг!

Никто не ответил.

Брюгель прыгнул к стене у люка и начал колотить по кремальере. С тем же успехом он мог бы стучать по скале. Вахтмастер обернулся, и Чжау увидел, что румянец сошел с лица Брюгеля; тот побелел как мел, глаза его дико блуждали. В руке он сжимал дротикомет и зыркал по рубке, словно ища, кого пристрелить. Взгляд замер на Чжау. Ствол дротикомета пошел вверх.

— Сэр, мне кажется, я достучался до одного из своих пилотов.

Абсолютная ложь, но без наглазников Брюгель об этом не узнает.

— Э? — Ствол сдвинулся на долю дюйма. — А, хорошо. Давай, Синь, работай. Твоя голова тут тоже на кону.

Чжау кивнул и отвернулся, сделав вид, что яростно отстукивает команды на мертвой консоли.

За его спиной шел отчаянный поиск способа открыть люк вручную: лихорадочный, бестолковый, пересыпанный бранью… и наконец прозвучала очередь. По рубке разлетелись дротики.

— Черт побери, — пробормотал Брюгель, — этим его не взять.

Судя по звукам, он открывал какой-то шкафчик, но Чжау не поворачивался, делая вид, что поглощен работой.

— Вот. Попробуй эту штуку.

Пауза, потом череда таких громких взрывов, что уши заложило. Боже! Брюгель на мостике звездолета взрывчатку держал?

Сквозь звон в ушах донесся торжествующий рев Брюгеля:

— Вперед, вперед, вперед!

Чжау чуть повернул голову и искоса оглядел рубку позади. Люк остался заперт, но рядом с ним в стене возникла дыра рваных очертаний. От нее в стороны расплывались куски металла и прочий неопознаваемый мусор.

Чжау Синь остался на мостике «Невидимой руки» в полном одиночестве. Он глубоко вдохнул и попытался вникнуть в показания дисплеев. Ритсер Брюгель в одном был совершенно прав: Чжау рисковал головой.

Уровень мощности двигателей не падал. Чжау глянул на закруглившийся горизонт. Сомнений нет: «Рука» сбрасывала высоту, как и показывал альтиметр, — восемьдесят тысяч метров над уровнем моря. Чжау слышал рев вспомогательных сопел. «Я что, куда-то пробился?» Если получится сориентировать как следует и затем поджечь основное сопло… Нет, они разворачивались не в том направлении! Огромный корабль заносило кормой вперед. Слева и справа в окнах кормового обзора виднелись участки корпуса — угловатые, паутинчато-тонкие конструкции, рассчитанные на потоки межзвездной плазмы, никак не на планетную атмосферу. Их края сияли, распространяя мягкое желтое и красное свечение, подобное каскадам брызг от прибоя. Самые острые края раскалились добела и испарились, но вспомогательные двигатели еще работали, о чем свидетельствовали короткие слитные вспышки. Включались и выключались, включались и выключались. Что бы ни управляло пилотами Чжау, оно отчаянно пыталось сохранить ориентацию «Руки». Без столь точного контроля напор атмосферы на корпус корабля давно бы унес их в неуправляемый штопор, а миллионотонная аппаратура разлетелась бы на куски под натиском сил, на которые не была рассчитана.

Сияние расходилось по корме светящимися листками, тускнея только там, где ударная волна разогревала корпус не до точки испарения металла. Чжау перелетел обратно в свое кресло: ускорение медленно и неумолимо нарастало. Четыреста милли-g, восемьсот. Но главный двигатель безмолвствовал: это атмосфера планеты разбиралась с кораблем по-свойски.

А потом раздался другой звук. То был не рокот вспомогательных сопел, а густой, нарастающий тон. От жерла главного двигателя до краев корпуса — «Рука» превратилась в исполинскую органную трубу. Звук вздымался и опадал, переходя от аккорда к аккорду: корабль спускался все ниже, продолжая замедляться. Сияние ионизации меркло, тускнело, предсмертная песня «Руки» вздымалась крещендо — и вдруг стихла.

Чжау смотрел в окно кормового обзора на невероятное зрелище. Угловые конструкции корпуса разглаживало и плавило трением. Но «Рука» весила больше миллиона тонн, а пилоты удерживали ее точно ориентированной в потоке воздуха, так что почти вся исполинская масса уцелела.

Ускорение без малого в один g вдавило Чжау в пилотское кресло, действуя почти перпендикулярно прежнему направлению. Это была гравитация планеты. «Рука» напоминала падающий самолет, неслась по небу знамением катастрофы. Высота составляла сорок тысяч метров и плавно снижалась — сто метров за секунду. Чжау глядел на бледный горизонт; под ними проносились ледяные торосы и одиночные холмы льда. Некоторые достигали пятисот метров: лед выдавливало кверху медленным замерзанием океана. Он взялся за консоль, удостоился минуты внимания одного из пилотов и почерпнул некоторую информацию. Им предстояло миновать эту гряду и еще три таких же. За ней, у самого горизонта, тени мельчали… может, это лишь обман перспективы, а возможно, там на иззубренном льду навалено много снега.

По коридорам «Руки» эхом разносились резкие очереди тяжелого дротикомета Брюгеля. Крики, тишина, новые удары — дальше. «Наверное, заблокированы все люки». И Ритсеру Брюгелю приходится взрывать каждый. Вахтмастер по-своему прав: физический уровень он контролирует. Может дотянуться до корпусного оптоволокна, отключить связь с первой точкой Лагранжа. Может «вырубить» уцелевших локальных неотвязников, если те попробуют «оказать сопротивление».

Тридцать тысяч метров. Тусклое солнце отражалось ото льда, но ни городов, ни искусственных источников света заметно не было. Они падали точно в центр крупнейшего океана планеты пауков. «Рука» шла на скорости более трех махов и продолжала сбрасывать высоту — сто метров за секунду. Интуиция и скудные сведения на панели диагностики подсказывали, что в планету они врежутся на скорости больше скорости звука. Если только… мощность двигателей увеличивалась и дальше… если только не поджечь главное сопло еще раз, в точно рассчитанное мгновение… тогда случится чудо, и они уцелеют. «Рука» так велика, что жерло ее основной воронки и подбрюшье корпуса можно использовать как амортизатор. Их сточит и разметает по километровому тормозному пути, а рубка и каюты экипажа уцелеют. Фам Тринли некогда разглагольствовал о таких случаях.

Ясно было одно: если сейчас Чжау вернут полный контроль над кораблем, со всеми умениями пилотов и собственным мастерством такого маневра он все равно не исполнит.

Они миновали последнюю линию торосов. Коротко полыхнули вспомогательные сопла, сместив корабль на градус и направив его, словно по собственной воле и в точном знании предстоящего.

У Ритсера Брюгеля оставались считаные секунды для убийств. Рита спасена. Чжау смотрел, как, кувыркаясь, летит навстречу поверхность планеты. Его охватила удивительная смесь чувств: ужас, триумф и облегчение.

— Ты опоздал, Ритсер. Ты опоздал, и все тут.

60

Белга Андервиль редко видала проявления страха или радости такой силы, и никогда — по одному и тому же поводу у одних и тех же участников. Техникам Колдхэвена полагалось бы от радости плясать, когда волна за волной перехватчиков дальнего действия накатывалась на баллистические ракеты Клана, испепеляя или отвращая со своих путей сотни боеголовок врага. Эффективность перехвата приближалась к девяноста девяти процентам. Впрочем, это означало лишь, что еще тридцать ядерных ракет неповрежденными несутся к Аккорду. Разница между уничтожением и более или менее изолированным катаклизмом… и техники жевали пищевые руки, пытаясь выцелить последние угрозы.

Колдхэвен расхаживал между своих техников. Один из сопровождающих Лайтхилл, внефазный капрал, шел рядом с ним. Генерал ловил каждое слово Рапсы Лайтхилл, следя, чтобы техники эффективно использовали затопившую экраны развединформацию. Белга держалась позади. Сейчас она ничем не могла помочь — разве что не мешать. Викторию Лайтхилл всецело занял какой-то странный разговор с чужаками. Каждые несколько фраз она останавливалась перекинуться словом с братом или техниками Колдхэвена. Наконец, после очередной паузы, глянула на Белгу и застенчиво усмехнулась.

Белга махнула ей в ответ. Эта паучиха не такова, как ее матушка, но эти различия проявляются не там, где это имело бы значение.