Черные орхидеи (сборник), стр. 20

– Что за дело? – поднял я взгляд на Лили.

– Ага, интересно? – Уголок ее рта пополз вверх.

– Иди к черту.

– Будет тебе, Эскамильо. Неужели я для тебя совсем ничего не значу?

– Угадала.

– Еще как значу. Мне нравится, как ты мгновенно принимаешь стойку, когда чуешь интересную работу. Речь идет о моей подруге… ну, может быть, не совсем подруге, а просто знакомой, девушке по имени Энн Амори. Я за нее очень переживаю.

– Что-то не бросается в глаза, как ты переживаешь за девушку по имени Энн Амори. Насколько я тебя знаю, ты способна переживать только за саму себя.

– Узнаю Арчи, – погладила меня Лили по руке. – Ну да, мне нужен был повод повидаться с Ниро Вульфом, а Энн действительно попала в беду. Ей был очень нужен совет. Она кое-что кое о ком узнала и хотела понять, что ей теперь с этим делать.

– Так что она конкретно узнала и о ком именно?

– Я не в курсе. Энн мне не сказала. Когда-то ее отец работал на моего отца, а когда он умер, я стала ей помогать. Сейчас Энн работает в Национальной лиге по разведению птиц и получает тридцать долларов в неделю. – Лили передернула плечами. – Господи боже, только подумать – тридцать долларов в неделю! Да даже если бы и в день – на такие деньги все равно не проживешь. Так вот, в один прекрасный день Энн приехала ко мне и попросила посоветовать ей хорошего адвоката; кстати сказать, была она при этом очень расстроена. Что именно у нее стряслось, она мне говорить не стала, сказала только, что узнала кое о ком нечто совершенно ужасное. Насколько я понимаю, по нескольким случайно оброненным фразам, речь шла о ее женихе. Вот я и решила, что Ниро Вульф будет ей куда полезнее любого адвоката.

– И он тебя не принял?

– Нет.

– Энн упоминала какие-нибудь имена?

– Нет.

– Где она живет?

– В центре, недалеко от тебя: Барнум-стрит, триста шестнадцать.

– А кто ее жених?

– Да не знаю я. – Лили погладила меня по руке. – Слушай, мужественный вояка, скажи-ка лучше, где мы с тобой сегодня поужинаем? Может, у меня?

– Теперь я служу в армии и в данный момент нахожусь при исполнении, – покачал я головой. – Кроме того, твои слова о базах в Ирландии – диверсия чистой воды. И вообще мне кажется, что ты работаешь на ирландскую разведку. Вынужден признать, что ты совершенно неотразима, однако мне нельзя забывать о собственной чести. Еще давно, помнишь, в палатке, в которой располагалась методистская церковь, я предупредил тебя, что мой духовный мир…

Лили перебила меня, я – ее, и пошло-поехало. Так мы провели целый час, пока самолет наконец не сел в аэропорту Ла Гуардия. Сами понимаете, бросить ее прямо там я не мог и предложил взять такси на двоих. Вместе мы добрались до Манхэттена и там, возле «Рица», где Лили жила и где, как я знал, она не станет устраивать мне скандалы, я вместе с багажом перебрался в другое такси, велев водителю ехать к Вульфу на Западную Тридцать пятую улицу.

Несмотря на встречу с Лили, настроение у меня было хорошим. Проехав по центру города и свернув на запад, я с удивлением поймал себя на странном ощущении: казалось, что я отсутствовал куда больше чем два месяца. С радостью узнавания я смотрел на дома и магазины, словно был их владельцем, хотя раньше даже не удостаивал их взглядом. Я предпочел не извещать о своем возвращении телеграммой, решив сделать домашним сюрприз. До чего же мне хотелось снова увидеть их всех: Теодора, ухаживающего в оранжерее за орхидеями; Фрица, хлопочущего на кухне вокруг кастрюль; Ниро Вульфа, сидящего в кабинете за столом и хмуро разглядывающего атлас или, ворча, почитывающего книгу. Нет, пожалуй, Ниро Вульфа в кабинете я не застану. До шести вечера он торчит в оранжерее вместе с Теодором, так что, когда я приеду, они будут именно там. Ничего, зайду на кухню, поздороваюсь с Фрицем, а потом проскользну к себе в комнату и буду ждать, когда шум лифта известит, что Ниро Вульф спускается к себе в кабинет.

Глава третья

Оказавшись дома, я испытал самое сильное потрясение в своей жизни.

Я отпер дверь собственным ключом, который по-прежнему оставался у меня на брелке, оставил вещи в холле, после чего зашел в кабинет и замер, не в силах поверить собственным глазам. На столе Вульфа громоздились кучи нераспечатанных писем. Я подошел поближе и увидел, что его стол, как, собственно, и мой, покрыт чуть ли не десятилетним слоем пыли. Я повернулся к двери и почувствовал, что в горле у меня появился комок. Кто-то умер: либо Фриц, либо Вульф – вопрос только, кто из них двоих. Я кинулся на кухню. Представшее передо мной зрелище свидетельствовало о том, что ни одного из них не было в живых. Иного объяснения у меня не имелось. Ряды горшков, кастрюль, сковородок и баночек со специями также были покрыты слоем пыли.

Мне стало страшно. Я рывком открыл дверцу шкафа. Внутри ни черта не было, если не считать тарелки с апельсинами и шести коробок с черносливом. Я заглянул в холодильник, и увиденное меня окончательно добило. Я обнаружил лишь четыре пучка салата, четыре помидора и тарелку с яблочным пюре. Пулей вылетев с кухни, я кинулся вверх по лестнице.

Две комнаты – одна Вульфа и другая, свободная, – располагались на втором этаже. Они пустовали, но мебель была на месте и выглядела как обычно. Ту же самую картину я обнаружил в комнатах этажом выше, одна из которых принадлежала мне. Я поднялся выше, в оранжерею. В четырех помещениях я не увидел ничего особенного, лишь сотни орхидей, многие из которых цвели. В секции с рассадой я наконец натолкнулся на признаки человеческой жизни. Говоря конкретнее, я увидел там Теодора Хорстмана. Он сидел за столом на табурете и корпел над журналом учетных записей, ведение которого прежде входило в круг моих обязанностей.

– Где Вульф? Где Фриц? Что, черт возьми, здесь происходит?

Теодор дописал слово, промокнул чернила, повернулся ко мне на стуле и проскрипел:

– А, это ты, Арчи. Привет. Их сейчас нет. Они отправились делать упражнения. Это у них называется тренировками. Такие вот дела.

– С ними все в порядке? Они живы?

– Ну конечно живы. Я же говорю, они на тренировке.

– Кого тренируют?

– Друг друга. Или, если точнее, сами себя. Оба собрались вступить в армию – хотят сражаться. А я здесь останусь: буду за сторожа, пригляжу за домом. Мистер Вульф собирался избавиться от орхидей, но я его отговорил, пообещал, что сам о них позабочусь. Теперь мистера Вульфа орхидеи не интересуют, он поднимается сюда только для того, чтобы хорошенько пропотеть. Ему нужно постоянно потеть, чтобы сбросить лишний вес. Кроме того, ему надо развивать выносливость. Вот поэтому они с Фрицем каждый день отправляются за реку и занимаются там ходьбой. На следующей неделе они вроде как собрались переходить на бег. Мистер Вульф сел на диету и перестал пить пиво. На прошлой неделе он простыл, но сейчас уже поправился. Теперь он не покупает ни хлеба, ни сливок, ни масла, ни сахара. Он вообще много чего перестал покупать. И мяса тоже не ест.

– Где они тренируются?

– Прямо за рекой. Мистер Вульф выбил у властей разрешение тренироваться прямо на пирсе, потому что на улице его дразнили мальчишки. Тренировки у них с семи до девяти утром и с четырех до шести вечером. Мистер Вульф на редкость упорен. Все остальное время он ходит вверх-вниз по лестнице и потеет. Он не особенно разговорчив, но я слышал, как он обмолвился Фрицу, что если каждый из двух миллионов американцев убьет по десять немцев…

Мне до смерти надоел скрипучий голос Теодора. Оставив его в оранжерее, я спустился назад в кабинет, взял тряпку, протер свой стол и кресло, сел, закинув повыше ноги, и, нахмурившись, уставился на груды писем, громоздившиеся на столе Вульфа.

Господи боже, приехал домой, называется. Когда я уезжал и бросал Ниро Вульфа, мог бы догадаться, что с ним может приключиться нечто подобное. И вот теперь положение хорошо если просто ужасное, а не совсем уж безнадежное. Он, видите ли, надумал сражаться с немцами. Жирный олух. Самодовольный толстобрюхий дурак. И я еще сказал генералу, что знаю, как с ним правильно общаться. И что теперь прикажете делать?