Полное собрание сочинений. Том 16. В час высокой воды, стр. 26
Фото автора. 17 января 1986 г.
Дерсу Узала
(Окно в природу)
Из Пензы я получил письмо восьмиклассника Володи Свитько. Он пишет, что прочел книжку «Дерсу Узала», и размышляет: «Свои путешествия по тайге Арсеньев совершал в начале этого века. Фотография была уже развита. И Арсеньев, наверное, делал снимки. Может быть, где-нибудь сохранились фотографии Дерсу Узала?»
Хорошее, умное письмо мальчишки в первую очередь побудило взять с полки книгу. Перечитал я ее с наслаждением и сразу же послал во Владивостокский краеведческий музей письмо с вопросами и просьбой о снимках. На этой неделе пришел ответный пакет. И вот вместе мы можем как следует рассмотреть фотографию человека, образ которого обессмертили книги Арсеньева.
Перед нами Дерсу из рода Узала, встреченный путешественником в уссурийской тайге, ставший ему сначала проводником, а потом другом и братом. Он снят Арсеньевым в одном из походов. И фотография возвращает нас к книге.
«Стреляй не надо! Моя — люди! — послышался из темноты голос, и через несколько минут к нашему огню подошел человек. Одет он был в куртку из выделанной оленьей кожи и такие же штаны. На голове у него была какая-то повязка, на ногах унты, за спиной большая котомка, а в руках сошки и старая длинная берданка».
Так Арсеньев описал первую встречу с Дерсу.
На этом снимке, сделанном позже, — одежда летняя, но в руках все та же берданка, все те же сошки для упора ружья.
«Меня заинтересовал этот человек. Что-то в нем было особенное… Говорил он просто, тихо, держал себя скромно, незаискивающе. Я узнал, что средства к жизни он добывал ружьем и потом выменивал предметы своей охоты на табак, свинец и порох и что винтовка ему досталась в наследство от отца. Потом он рассказал мне, что ему теперь пятьдесят три года, что у него никогда не было дома, он вечно жил под открытым небом и только зимой устраивал себе временную юрту из корья и бересты».
Таков словесный портрет Дерсу. В книге мы видим, как образ этот обретает живые черты и краски. Мы видим лесного скитальца в жизни, слышим его необычную речь. Судим о нем по поступкам и уже на двадцатой странице проникаемся к нему симпатией, не исчезающей до конца книги. Тайга сделала его следопытом. По следам «он угадывал даже душевное состояние животных. Достаточно было небольшой неровности в следах, чтобы он усмотрел, что животное волновалось». И был таежник метким стрелком.
Дерсу по-своему понимал и объяснял мир. «Его самый главный люди, — сказал мне Дерсу, указывая на солнце. — Его пропади — кругом все пропади…»
Городской путешественник Арсеньев чувствовал родство душ с этим аборигеном тайги. Он покорил его тончайшими знаниями природы, бескорыстием, преданностью в дружбе… Вы помните место в книге, когда, промахнувшись в стрельбе два раза подряд, Дерсу понял, что глаза его стали сдавать. Как жить охотнику без верного глаза? Арсеньев предлагает Дерсу свою помощь — «будем жить вместе». Из этого вышла драма. «Дерсу… погиб только потому, что я увел его из тайги в город», — с болью признается автор повествования…
Вот он, Дерсу, перед нами. Фотография эта поможет лучше представить лесного скитальца.
А кого-то снимок побудит прочесть прекрасную книгу. Она — из тех, которые в юности обязательно надо прочесть.
И еще. Снимок прислала нам Ирина Николаевна Клименко. Она сообщает: во Владивостоке организуется мемориальный музей Владимира Клавдиевича Арсеньева, просит всех, у кого есть что-либо, связанное с памятью о замечательном путешественнике, прислать реликвии для музея.
Фото из архива В. Пескова. 1 февраля 1986 г.
Зайцы для заячьяей горы
(Окно в природу)
Охотничье хозяйство Заячья Гора — в Калужской области, а этот заяц родился на берегу Северского Донца. Снимок сделан в момент, когда пулей влетевший в сетку косой оказался в руках человека. Неволя зайцу не по нутру — энергично сопротивляется. Через минуту в транспортном ящике заяц утихнет. Ему предстоит неближнее путешествие…
Зайцы всюду переводятся. Причин тому много. Но есть местечко, где зайцам живется неплохо. Их берегут от хищников и браконьеров, слегка подкармливают. И этого довольно, чтобы зайцы множились, процветали.
Такое место — Нижнекундрюченское охотничье хозяйство, которым много лет руководит Борис Алексеевич Нечаев. Избыток зайцев позволяет примерно тысячу голов ежегодно отлавливать и отправлять в иные места.
Этой зимой их отвезут к устью Дона, в Ставропольский край, в Липецкую и Калужскую области. Но, чтобы зайца куда-то отправить, надо его сначала поймать. Дело это нехитрое, но хлопотное…
Утро. Бесснежный пейзаж напоминает апрель. Мороз, однако, февральский. У леса, стараясь не делать шума, из машины высаживается десант — загонщики и ловцы. Быстро на тонких колышках вдоль опушки ставится метровой высоты сетка. Ловцы прячутся по кустам, загонщики окольным путем занимают позиции в глубине леса.
Слышно: застрекотала сорока — предупредила о появлении в лесу людей. Этот сигнал, безусловно, всеми услышан, и надо ждать появленья зверей у сетки. Загонщиков пока не слышно. Где-то в глубине леса, двигаясь полукругом, треском сучьев, голосами и колотушками создают они легкую панику.
И вот из леса на бурое поле, как будто из лука пущенный, вылетел первый заяц. Хорошо вижу, как мелькает над бурьянами серовато-белая шубка. Километровой длины ловушку косой миновал.
Но вот мелькает в ветках что-то крупнее зайца. Косули! Мчатся прямо на сетку. Первая ее повалила, запуталась. Остальные уносятся в поле… Вылетел и сел в стороне на сухое дерево филин. Потом осторожно вдоль сетки прошла и скрылась в кустах лиса. Кабан вышел тоже без суеты и, повалив сетку, затрусил в камыши.
И пошли зайцы! На громадной скорости, мало что видя перед собой, один из них ударился в сетку прямо возле меня. Сетка упала. Заяц, отчаянно трепыхаясь, запутал ее, и в этот момент ловец схватил его за уши и за задние ноги. Крик, похожий на отчаянный крик ребенка. Но в ящике заяц сразу стихает. Сеть мгновенно поставлена, и ловец снова, притихнув, ждет. Сзади и спереди заячьи крики.
Еще один скороход торпедой врезается в сетку. Но счастливым родился — не запутался, птицей летит по полю.
Слышно загонщиков. Несколько, возможно, уже искушенных такими делами зайцев неторопливо приближаются к сетке и, почуяв неладное, поворачивают назад, в лес. «Куда! Куда!» — кричит раскрасневшаяся от мороза молодая казачка-загонщица. Но заяц из-под ног у нее срывается в сосняки.
Загон окончен. Поругивая мороз, люди собираются на опушке. Двадцать три зайца спугнули, девять из них поймали. Надо бы больше, но охота остается охотой.
Новый загон в краснотале, поросшем редкими соснами. Тактика та же. На этот раз спугнули оленей и двух лосей. Зайцев поймано восемнадцать.
Переезжая на место очередного загона, видим над полем орланов. Четыре громадные птицы заметили оживленье на поле и сверху прослеживают беготню зайцев. Здоровый заяц, упав на спину, от орлана может отбиться.
Ослабшего птица возьмет. Но, кроме ног, есть у зайца и голова — догадывается в критический момент укрыться в колючках одиноко стоящего деревца. Два орлана объединяют усилия. Один, хлопая крыльями, выгоняет косого на чистое место, другой — наготове. Но заяц сидит, понимает: в терпенье — спасенье…
За два дня в сетку ловцов попало сто сорок четыре зверька. Ящики с зайцами грузят в автомобиль. Два дня пути, и русаки будут справлять новоселье на Заячьей Горе под Калугой.