Великие химики. Том 2, стр. 42

Такой шаг Марковникова не встретил поддержки среди русских химиков. Профессор Киевского университета П. П. Алексеев [227], пользовавшийся большим авторитетом, прямо заявил о том, что Марковников «изменил чистой химии». Владимир Васильевич не реагировал на подобные заявления и лишь незадолго до смерти в «Журнале Русского физико-химического общества» написал:

«Я взялся за эту работу еще потому, что такого рода исследования совпадали с моим взглядом на обязанности русского натуралиста. Мне всегда было непонятным, почему наши натуралисты не хотят выбрать для своих исследований такой научный вопрос, материалом для которого служила бы русская природа. Тогда мы не были бы свидетелями того, что Россия изучалась прежними нашими профессорами и академиками иностранцами, да и теперь нередко изучается приезжими иностранными учеными».

Внимание Марковникова именно к кавказской нефти привлек крупный и предприимчивый нефтепромышленник В. И. Рагозин, по заказам которого также работали Д. И. Менделеев, В. О. Ковалевский [228], Ф. Ф. Бейльштейн и А. А. Курбатов [229]. Помощником Марковникова в этих исследованиях стал В. Н. Оглоблин, посвятивший изучению нефти всю свою жизнь.

Первая статья Марковникова и Оглоблина появилась в 1881 году, а в 1883 году в их же большой статье «Исследование кавказской нефти» был подведен итог всех исследований по этому вопросу, произведенных в Московском университете. Авторы изучили элементный состав нефти и отдельных ее погонов, содержание серы, зольность, способность к коксообразованию и определили кислотные компоненты нефти — нафтены и вещества фенольного характера, причем нафтенов в бакинской нефти оказалось не менее 80%- Эта работа Марковникова и Оглоблина была удостоена Русским химическим обществом премии имени П. А. Ильенкова [230].

Большая заслуга Марковникова заключается прежде всего в том, что для выяснения положения нафтенов в ряду других классов органических соединений он выделил из кавказской нефти множество индивидуальных веществ, изучил их физические и химические свойства, синтезировал различные представители полиметиленового ряда (циклоалканы), разработал методы синтеза циклических кетонов, нафтеновых кислот, полиметиленов.

После восьми лет напряженного труда, частых поездок, бесчисленных опытов Марковников расширяет понятие нафтенов и указывает, что к этой группе принадлежат также природные соединения: инозиты, терпены, природные спирты, кверцит и их производные. В это же время он ставит вопрос о том, не будут ли найдены в нефти углеводороды, представляющие собой иные циклы, кроме нафтенового шестичленного. Уже в следующем году он синтезирует семичленное кольцо: при сухой перегонке кальциевой соли пробковой кислоты он получил циклический кетон — суберон (циклогептанон) с семью углеродными атомами в цикле, который затем сумел превратить в суберол (циклогептанол), а в 1896 году — и восьмичленный цикл. В 1899 году Марковников пришел к выводу о присутствии в кавказской нефти метилпентаметилена (что позднее блестяще подтвердилось) и предпринял первую попытку химической классификации нефтей.

За выдающиеся исследования по химии кавказских нефтей Международный нефтяной конгресс в Париже присудил В. В. Марковникову в 1900 году золотую медаль. По отзыву итальянского химика С. Кавниццаро, Марковников обогатил «чистую науку новым типом углеродистых соединений, которые всегда будут связаны с именем Вл. Марковникова».

В последующие годы его интересовали вопросы минеральной химии и геологии, он разбирается в происхождении соляных озер и нахождении в них глауберовой соли, производит массу анализов солей и рапы. Он не устает подчеркивать тесную связь науки с промышленностью, активно работает по популяризации научных знаний, ведет колоссальную общественную работу, а во время русско-турецкой войны развивает исключительно интенсивную деятельность по организации санитарной помощи действующей армии: поездки в Румынию и за Дунай, налаживание дезинфекции госпиталей, санитарных поездов и полей сражений, борьба с инфекционными болезнями (чумой).

«Ученым можешь ты не быть, а гражданином быть обязан», — любил повторять Марковников. И это было его жизненным кредо.

Тяжелые воспоминания связаны с 1890 годом, когда он «выслужил 30 лет по учебной части Министерства народного просвещения» и должен был по положению уступить кафедру химии в Московском университете другому лицу. Летом 1893 года попечитель Московского учебного округа предложил Марковникову сдать лабораторию молодому экстраординарному профессору, бывшему приват-доценту Новороссийского университета в Одессе Николаю Дмитриевичу Зелинскому [231].

Марковников все же остался в университете, продолжал работать, но тяжело переживал отстранение от руководства кафедрой.

…Марковников очнулся от воспоминаний, услышав свое имя в очередной раз. Он поднялся из кресла, чтобы принять диплом почетного члена Казанского университета и многочисленные поздравления. Потом юбиляр подошел к трибуне, довольно долго молчал, собираясь с мыслями, и наконец начал ответную речь, в которой невольно нашли отражение почти все промелькнувшие в уме воспоминания.

— В заключение позволю себе обратиться к молодым ученым и деятелям с одним советом… — Он оглядел зал и продолжил со слезами на глазах. — Чтобы в будущем не испытывать горькой досады, нравственных мучений, позвольте вам посоветовать никогда не откладывать до завтра то, что можно сделать сегодня. Я был бы вполне счастлив, если бы мой опыт и мои слова побудили хотя бы десять человек из здесь присутствующих держаться этой старой истины…

Отшумели юбилейные торжества, и Марковников продолжал трудиться, однако недуг постепенно подкрадывался к нему. В декабре 1903 года он поехал в Петербург сделать доклад о своих последних работах в Русском физико-химическом обществе. На обратном пути уже немолодой ученый простудился и дома слег с тем уже, чтобы никогда больше не подняться. 11 февраля 1904 года Владимира Васильевича Марковникова не стало.

«Московский университет лишился одного из своих славных деятелей, а русские химики — знаменитого ученого, описание трудов которого составит одну из блестящих страниц в истории науки в России». Так прощалась Родина с одним из своих дорогих сыновей.

АНРИ ЛЕ ШАТЕЛЬЕ

(1850–1936) 

В наступившей вечерней тишине слышалось стрекотание цикад, потрескивание горящих в печи поленьев да скрип телег, нагруженных большими глыбами известняка.

Анри сидел у деревянного сарая, не спуская взгляда с гудящих печей. Время от времени к топкам подходил рабочий' и подбрасывал в гудящее пламя толстые поленья. Анри любил эти летние вечера, долгие неторопливые беседы с дедом.

Господин Ле Шателье не спеша раскуривал трубку и слушал внука.

— Процесс кажется очень простым! — рассуждал Анри. — Так же получали известь и древние римляне, но почему римские стены крепче наших современных?

— Прочнее, — подтвердил дед. — Может быть, по-другому раствор готовили. Известь же всегда получали одним способом.

— Неужели эта загадка неразрешима?

— Почему же, разрешима, конечно. Но теперь людей интересуют другие тайны — тайны природы, это гораздо важнее.

Они помолчали… Действительно, что интереснее? Разгадывать тайны древних или открывать новые, не известные до сих пор законы природы, которые будут служить на благо человека? Мощь человеческих знаний, кажется, не имела предела. Дед и внук были свидетелями небывалого прогресса науки и техники. Всего за несколько лет Европа покрылась сетью железных дорог, и пронзительные гудки локомотивов стали раздаваться от побережья Испании до степных просторов России. Отец Анри, инженер Луи Ле Шателье, принимал активное участие в разработке проектов почти всех железных дорог, которые строились в то время в Европе. Анри помнил, что в доме у них, когда он был еще совсем маленьким, велись бесконечные разговоры о железнодорожном строительстве. К отцу часто приходили важные персоны, и запершись в кабинете, он подолгу обсуждал с ними что-то. Позже, уже будучи студентом коллежа «Ролен» и изучив основы математики и физики, Анри помогал отцу делать расчеты для его проектов.