Великие химики. Том 1, стр. 79

После первой же лекции Либих стал любимцем студентов. Его лекции, пронизанные тонким юмором и подкрепленные огромными знаниями не только в области химии, но и многих родственных ей наук — биологии, агрономии, философии и других, — вызывали необычный интерес слушателей.

На ученого обратила внимание и знать города. Почти всегда его имя открывало списки приглашенных на балы и иные торжества.

Перемена обстановки и новый образ жизни благотворно подействовали на ученого. Либих вновь почувствовал себя бодрым и здоровым.

Либих снова работал в кабинете, утопая в книгах, журналах, рукописях. Статьи в защиту неорганической теории питания растений выходили из-под его пера одна за другой. Либих показал, что не только калийные удобрения, но и фосфорные имеют исключительно важное значение для плодородия почвы. Он установил, что костная зола является превосходным источником снабжения почвы фосфором, но одновременно показал, что фосфат кальция костей не усваивается растениями вследствие нерастворимости. Чтобы получить нужные результаты, костную муку необходимо было обработать серной кислотой для перевода в растворимый кислый фосфат кальция.

Интерес ученых и земледельцев к фосфорным удобрениям постепенно возрастал. Началось производство удобрений не только из костей, но и из природных фосфатов. Это положило начало той промышленности, без которой сегодня немыслимо сельское хозяйство.

Убийство Максимилиана II и волнения в Мюнхене вызвали решение Либиха навсегда покинуть Германию. Однако вскоре ученый отказался от этой мысли. В Мюнхене любили Либиха. Его лекции вызывали восхищение. Распространяя знания, он учил землепашцев рациональному использованию земли.

Несколько дней спустя после тревожных дней в Мюнхене Либиху вручили почетную грамоту; он стал почетным гражданином Мюнхена. В 1860 году он был избран президентом Баварской Академии наук. Многие другие академии и университеты Германии, Франции, Англии, России, Швеции и других стран избрали выдающегося ученого в число своих почетных членов.

Либиху льстило благосклонное расположение к нему госпожи Шарлотты Кастнер, сестры профессора Кастнера. Она нередко устраивала в своем загородном доме большие приемы, на которые собирала самых выдающихся ученых. Проводил свое свободное время у нее и Вёлер, где нередко встречался со старым другом Либихом.

— Мы знаем, что вы любите преподносить нам сюрпризы, — сказала как-то Либиху госпожа Кастнер.

— Это самые ценные подарки, которые вы даруете нам, — продолжил ее мысль Петтенкофер [432].

— Расскажите что-нибудь интересное, дорогой Либих, — попросила госпожа Кастнер.

— Что бы нам придумать сегодня, Вёлер? — обратился Либих к своему другу и, не дождавшись ответа, продолжил: — Хорошо. Я покажу вам новый металл. Это медаль, которую я получил от Грэма. Она изготовлена из палладия, в котором содержится сконденсированный водород [433].

Присутствующие рассматривали невиданный металл, а к Либиху в это время подошел плотный мужчина среднего роста и назвался.

— Мое имя Шёнбейн. Либих вздрогнул.

— А… коллега Шёнбейн. Мы с вами, кажется, сидели за одной партой лет пятьдесят назад и враждовали, не так ли? Теперь это в прошлом. Нам надо было бы давно встретиться.

— Дорогой Шёнбейн, — вмешалась госпожа Кастнер, — сколько усилий потратили мы с Петтенкофером, чтобы уговорить вас прийти на эту встречу.

— Но почему? Разве вы еще помните о старых студенческих распрях? — спросил в недоумении Либих.

— Я не знал, как вы воспримете мое появление, — ответил Шёнбейн.

— Я очень ценю ваши исследования, связанные с открытием и изучением озона, коллега Шёнбейн. И хочу тут же сделать вам предложение. На завтра назначена моя лекция. Не замените ли вы меня? Расскажите в лекции подробнее об озоне. Как вы его открыли, какие у него свойства…

Выступление профессора Шёнбейна в студенческой аудитории прошло успешно. С тех пор ученые стали большими друзьями. Шёнбейн часто приезжал из Швейцарии в Мюнхен, чтобы принять участие в длительных экскурсиях по окрестностям, которые устраивали Либих и Вёлер. Во время прогулок ученые любили обсуждать великие открытия, заложившие основу современной химии.

— Человек должен творить, но он обязан также умело использовать свой отдых. Чистый воздух — настоящая радость для человека, — нередко говорил Либих.

В зимнюю пору он часами сидел в кожаном кресле в саду, закутавшись теплым пледом.

Но однажды, это случилось в апреле 1873 года, Либих простудился. Врачи установили у него острую пневмонию, которая оказалась роковой для ученого.

…Торжественные звуки органа в кафедральном соборе. Я вздрогнул, и перед моими глазами вновь предстала церковная книга с выцветшими от времени буквами: «Умер в лето 1873 в Мюнхене, будучи известным всему миру химиком».

Я слышал музыку Баха, величественную и вечную. Таким же великим и вечным останется дело Либиха, посвятившего свою жизнь химии.

ТОМАС ГРЭМ

(1805–1869)

Семья торговца Грэма жила на одной из самых многолюдных и шумных улиц Глазго, ведущей прямо на пристань. Маленький сын Грэма, Томас, любил смотреть из окна на прохожих [434]. Эти незнакомые ему люди, казалось, пришли сюда из другого мира, совсем не похожего на мир, в котором жил Томас. Он никого не допускал в этот свой мир: ни отца, ни сестер, а их у него было четыре. Только мать догадывалась о том, что сын ее живет в воображаемом мире, замкнувшись в комнате наверху и предаваясь грезам, далеким от более понятных ей мечтаний о богатстве, славе и власти.

Его волновало совсем другое — неразгаданные тайны природы. Что представляет собой Вселенная? Где начало бытия и где его граница с потусторонним миром? Тринадцатилетний Томас искал ответ на эти вопросы в книгах, но тщетно: он путался в философских воззрениях авторов и не мог понять, где реальность, а где начинался вымысел?

Склонность Томаса к размышлениям порой раздражала его отца: сын был полная ему противоположность. Практичный Грэм-старший умел заключать выгодные сделки, и это выдвинуло его в первый ряд среди деловых людей Глазго. Он делал все, чтобы приобщить и сына к торговле, помочь ему познать все ее тонкости. Ведь Томас был прямым его наследником. К своему великому огорчению, однако, оп понял, что торговля отнюдь не для Томаса.

…Облокотившись на подоконник, мальчик часами смотрел на улицу… У каждого своя дорога, удачная или неудачная, но своя. А у него? Как завоевать право на собственную дорогу в жизни? Сможет ли он этого добиться? В его глазах нередко появлялось выражение недетской неуемной грусти. Отец был непреклонен.

— Если не хочешь торговать, тогда иди в пасторы: ведь ты любишь философствовать.

— Но я не хочу быть пастором, — пытался возразить отцу Томас.

— Не огорчайся, Том, — нежно утешала его мать. — Ты еще молод, впереди еще много времени, и ты сможешь сделать жизнь такой, какой хочешь.

— Я хочу учиться, мама!

— Попробую уговорить отца. Ты же знаешь, он не любит, когда ему перечат. Соглашайся на все. Поступишь в университет, а там видно будет.

Свое четырнадцатилетие Томас отпраздновал в университете Глазго. Отец не отступил от принятого им решения, и Томас вынужден был поступить на богословское отделение.

Студент Томас Грэм испытывал на себе влияние идей профессора Мейклиама, преподававшего в университете натурфилософию. Его лекции помогли Томасу найти ответы на десятки мучавших его вопросов. От профессора он узнал много нового, познакомился с основами физики и химии. Профессор Мейклиам дружил с читавшим курс химии доктором Томасом Томсоном, сам интересовался этой наукой и посоветовал молодому студенту Грэму посещать лекции Томсона.