Просто не забывай дышать (ЛП), стр. 29

Ни за что на свете я не протащу Алекс через это. И это случится. Это случится точно так же, как солнце встает по утрам.

Я сморгнул слезы. Потому что я собирался понять, как легко ее отпустить, попрощаться и исчезнуть в своем собственном мире, на этот раз навсегда. Как я должен был поступить еще в феврале, когда бомба, предназначенная мне, убила моего лучшего друга.

В тюрьме они проводят регистрацию, как всегда. Отпечатки пальцев. Обыск. Это унизительно.

Был момент, когда мой сопровождающий, полицейский из машины, наконец, пробормотал что-то, заметив беспорядок с моей ногой.

— Какого черта с тобой случилось?

— Подорвали в Афганистане, — отвечаю я.

Он хмыкает. Думаю, это все извинения, которые я получу.

Мой бумажник и все остальное забрали и завели в камеру. Возможно, именно тут мое место.

Камеры были переполнены, и несколько, около десяти парней, размещались в маленьком пространстве. Я взял станцию возле двери и присел. Никто не смотрел на меня и ничего не говорил, и это было хорошо для меня. Камера сама по себе была небольшой, может быть, десяти футов в длину, с длинными скамьями по бокам, которые, возможно, когда-то служили своего рода кроватями. Но теперь на каждой сидело четверо или пятеро парней, большинство из них сидело, ссутулившись, пытаясь хоть немного поспать. Ближайшим ко мне был один, выделяющийся среди остальных: мужчина в костюме и пальто, хотя его галстук и шнурки отсутствовали. Он больше походил на банкира, чем на матерого преступника. Он выглядел напуганным и ютился на другом конце скамьи, как будто его жизнь зависела от этого. Было темно, свет поступал только сквозь узкую решетку в двери, а пол был влажным. На противоположном от двери конце камеры был туалет без сидушки.

Эта дыра была бы неуместна в Афганистане. На самом деле, некоторые помещения мы предоставили заключенным, там они выглядели гораздо более человечнее, чем здесь.

Где Алекс? Я задавался вопросом: забрали ли ее в больницу на осмотр, или ее допрашивала полиция? Я не хотел, чтобы она проходила через дополнительные испытания больше, чем ей пришлось пройти сегодня вечером.

За исключением того, что я думал, буду последним, кто нанесет удар.

На мгновение я впал в раздумья. Мы любим друга. Вне всяких сомнений. Сможет ли любовь пройти через это? Сможем ли мы преодолеть все проблемы, которые у нас были? Сможет ли любовь исцелить мое израненное сердце, разум и душу?

Да, правильно. Вряд ли.

Надеюсь, я не задержусь тут надолго. Как бы безумно это не звучало, у меня было в банке около тридцати тысяч долларов. Год опасных беспошлинных выплат, плюс пехотный бонус. Все мои зарплаты за год, оставленные в банке, практически нетронутые. Мне ничего не нужно было в Афганистане, ничего не нужно было в больнице. Когда я вернулся домой, мама настояла, чтобы я оставил деньги, не тратил их ни на что, хотя у меня было желание купить машину. Так или иначе, я не могу использовать ее здесь. Так что, деньги лежали и накапливались, теперь, в конечном итоге, я собирался использовать их, чтобы выбраться из тюрьмы. Если они позволят мне внести залог. Если будет способ добраться до денег.

Печальное то, что если бы мне дали сделать телефонный звонок, который по слухам был моим правом, мне некому было звонить. Шерману, возможно, но я не знал, как ему дозвониться. И если я позвоню ему, он, вероятно, будет с Кэрри и Алекс. А я не хотел впутывать их в это. Не больше, чем уже впутал.

Мои глаза наполняются слезами, и я отворачиваюсь от других мужчин в камере.

Слезы из-за того, что я буду скучать по ней. Слезы из-за того, что, хотя я знал, что поступаю правильно, это снова разобьет мне сердце. И я знал, что то же самое произойдет с ней.

Было бы лучше, если бы Робертс жил. Это должен был быть я.

Я закрываю глаза и представляю ее длинные, пышные каштановые волосы, ее насыщенные зеленые глаза, изгиб ее губ, щек и шеи, ее вкусные духи и громкий, настоящий смех. И я подумал, что если бы мне пришлось жить без нее, не думаю, что вообще хотел бы жить.

Теперь моя очередь

(Алекс)

— Мы поедем с ней, — говорит Кэрри полиции. — Она не поедет с вами одна в больницу. Я ее сестра, а Келли — ее лучшая подруга.

Полицейский выглядел нервным, но все же согласился. Кэрри повернулась к Шерману.

— Рей… ты берешь Джоэля, и вы зайдете в полицейский участок, и узнаете что-нибудь о Дилане. Позвони мне, когда узнаешь что-нибудь?

Шерман кивает, доставая свой телефон.

— Дай мне свой номер, — говорит он.

Она дает ему номер, и Шерман подходит и сжимает мою руку.

— Мы поговорим позже, ладно. Я знаю, ты в шоке, но помни, что он любит тебя. Мы все сделаем… Мы вроде семьи, ясно?

Мои глаза снова наполняются слезами. Я не знаю Шермана и дня, а он невероятно добр. Я тянусь и обнимаю его. Затем говорю:

— Позаботься о Дилане, ладно? Дай нам знать, если узнаешь что-нибудь.

— Хорошо, — говорит он, хлопая меня по спине.

Джоэль протягивает руку и кладет ее мне на плечо, затем целует Келли в щеку. Вдвоем они поворачиваются и выходят из здания.

Через полчаса я в больнице. Кэрри держит меня за руку, пока врачи делают экспертизу. Проверка на изнасилование. Я дала понять, что его так и не произошло, но полиция была настойчива. Пока врач делал анализы, я уставилась на стену, слезы текли по моему лицу. Было ужасно некомфортно и тем более это было унизительно, я даже не представляла до какой степени.

Но это было ничто по сравнению со встречей с полицией.

Это происходило в съемном кабинете в больнице, и потому что они обе были свидетелями, Кэрри и Келли оставались со мной во время допроса. На самом деле, они обе были допрошены.

Кабинет небольшой, я стою опустошенная, с чашкой безвкусного, обжигающего кофе в руках.

— Присаживайтесь, мисс Томпсон, — говорит один из офицеров, человек немного избыточного веса, который представился как сержант Кэмпбелл.

— Мы пытаемся разобраться в этом беспорядке, и хотели бы, чтобы вы рассказали нам столько, сколько возможно, о событиях сегодняшней ночи.

Я начинаю с двух свиданий с Рэнди весной прошлого года. Все время, что я говорила, Кэмпбелл делал заметки и не перебивал. Я боролась за то, чтобы оставаться спокойной. Я все еще была в шоке, разочарована и в гневе. Особенно недовольна тем, что во второй раз Рэнди использовал против меня физическую силу, и я не сделала ничего, чтобы остановить его. Ничего, чтобы он отвалил. Дилан не должен был приходить мне на помощь таким образом. И если бы я была в состоянии справиться с этим самостоятельно, ему бы и не нужно было.

— Хорошо. У меня есть несколько вопросов, — говорит Кэмпбел. — Начиная с… вы сказали, что он однажды пытался вас изнасиловать. Почему вы не сообщили об этом еще тогда?

Я чувствую, как мое лицо горит. Я смотрю в пол, и пожимаю плечами, говоря: — Я думаю, мне было стыдно. Я была пьяна, и думала, что знаю его лучше, и… Я не знаю точно почему. Я просто хотела, чтобы все закончилось. И я думала так еще несколько недель назад.

— Что такого произошло, что вы изменили свое мнение?

— Рэнди появился в баре на 1020 и начал преследовать меня. Когда он не отпустил меня, Келли пшикнула перцовым батончик ему в глаза, и охранник вывел его.

Кэмпбелл хмурится, затем говорит:

— Уже дважды вы говорите, что были пьяны. Несовершеннолетняя.

Я киваю, глядя в сторону.

— Что насчет вечера? Вы пили?

— Нет.

— Почему нет? Ты напилась с ним прошлой весной и затем в Баре 1020, почему не прошлой ночью?

— Мой парень не пьет. Я не хотела, чтобы ему было неловко.

— Понимаю. Должно быть, это Дилан Пэриш.

Я киваю.

— Значит, Дилан не пьет. Как долго вы встречаетесь?

Это был сложный вопрос. Я ответила, как могла. — Мы встретились на программе обмена учеников три года назад и были вместе после этого. Но мы разошлись в феврале прошлого году, пока он был в Афганистане. Затем, совсем недавно мы снова стали вместе.