Утро богов (Антология), стр. 99

Его руки свободно проходили, не ощущая сопротивления. Он ощущал себя облачком. Попытался кричать, но его никто не слышал. Он тряс спящих людей, всех подряд, — безрезультатно. Отчетливо слышался бой часов. Пробило два ночи. Мальчик, вернее, его астральное тело, ощутило притяжение, эластичный шнур тянул его назад со все возрастающей силой. Потом — быстрый процесс возвращения, он вздрогнул, боль пронзила его с головы до ног. Теперь в комнате не было никого, кроме прежнего мальчика, пытавшегося осознать, что же с ним приключилось.

— Но я не ощущала такой боли, как мальчик, — сказала Жанна.

— Между великой богиней и медиумами большая разница. Если в ту ночь они занимались на своем слете экспериментами, то результатом этих опытов и было ночное происшествие — то, что мальчик запомнил на всю жизнь. Дети очень чувствительны, на них легко оказать воздействие, даже того не желая. У богини нет необходимости ставить эксперименты. Она знает все наперед и умеет делать это лучше, чем все медиумы, вместе взятые. Мое объяснение подходит?

— Вполне. Я себя неважно чувствовала до этого, потому и не могла встать с постели. Но потом, после ее визита, у меня все прошло. Осталась только головная боль.

— Это бывает. Остатки болезни воспринимаются как головная боль, но она ведь тоже проходит постепенно?

— Да, проходит. Я почти не ощущаю ее.

— Выходит, со здоровьем у тебя уже все в порядке. Экстрасенсы знают, что болезнь, боль под действием биополя переходит в другое место, потом иногда стягивается в одну очень болезненную точку, прежде чем совсем исчезнуть. Но им, этим искусникам, нужно провести много сеансов воздействия своим полем, чтобы добиться этого. Богиня достигла этого в считанные мгновения, пока ты летала. А теперь позволь напомнить тебе, что Холмс любил сигары, я же гораздо больше обожаю кофе. Завершим наш околонаучный разговор еще одной чашкой.

Свидетельство Сципиона

Душа человека хотя бы частично принадлежит миру богов, тому тонкому миру, законы которого остаются неясными. Многие сознательно ограничивают свой кругозор внешним, кажущимся. Но как бесконечен мир в целом, так бесконечны формы его проявления. Нужно лишь уметь улавливать их, понимать.

Цветок с двенадцатью лепестками зеленого цвета принадлежит и нашему и астральному мирам. Это энергетический центр, чакра. Всего семь чакр. Они разные. Двенадцатилепестковая четвертая чакра как бы соединяет энергию разных миров. Ниже ее три чакры с четырьмя, шестью и снова с шестью лепестками. Их цвет снизу вверх меняется от красного до желтого.

Пятая чакра располагается на уровне затылка. Цвет следует спектру — он голубой (после зеленого). Лепестков шестнадцать. Для этого удивительного цветка будущее может быть свернуто, сложено, как лист бумаги, и она дает возможность его предвидеть. Не каждому — но дает.

Двойной синий цветок, лепестки которого как бы растут из гипофиза, помогает увидеть астральный мир и проекции наших грядущих событий в нем, Это уже не предвидение, а ясновидение.

Следующий цвет — фиолетовый, по спектральным законам. Кое-кто сможет увидеть фиолетовую астру с множеством лепестков у темени. Это последняя чакра. Если вам удастся оживить, подключить ее, раскрыть, вы получите доступ к каналу космического знания.

Увеличение количества лепестков, изменение окраски в сторону фиолетового, высокоэнергетического края спектра, уровень чакр относительно нашего тела (они словно поднимаются по нему, занимая каждая свое место, последующая выше предыдущей) — эти законы не случайны.

Тело сновидения не тождественно душе, но дает представление и о возможностях души (искры божьей). У Цицерона есть замечательное свидетельство — «Сон Сципиона».

Рассказ ведется от лица римского полководца Сципиона Африканского Младшего (около 180–129 гг. до н. э.), в 146 году захватившего и разрушившего Карфаген, приверженца римской старины. Он вспоминает появление во сне своего деда и тезки Сципиона Африканского Старшего, разгромившего войска Ганнибала при Заме.

«Когда я прибыл в Африку, где, как вы знаете, я был военным трибуном в четвертом легионе… я прежде всего поспешил к здешнему царю, связанному с нашим семейством узами тесной дружбы. Как только я пришел к нему, старец, сжимая меня в объятиях, прослезился и, подняв глаза к небу, сказал: «Благодарение тебе, Солнце, владыка светил, и вам, боги неба, за то, что мне дано прежде чем отойти из этой жизни видеть в моем царстве, у моего очага Публия Корнелия Сципиона, одно имя которого меня одухотворяет. Воспоминание о непобедимом герое, прославившем это имя, не покидает меня».

Потом мы расспрашивали друг друга: я — о его царстве, он — о нашем государстве, и разговор продолжался до конца дня. После истинно царского пиршества наша беседа длилась до поздней ночи. Старый царь говорил все время о Сципионе Африканском Старшем и припоминал и поступки и слова его.

Потом мы отправились на отдых. Усталость после дороги и долгого бодрствования погрузила меня в необыкновенно глубокий сон. Быть может, наша беседа тому причиной… Мне явился Сципион Африканский Старший с теми чертами, которые мне были знакомы скорее по его портретам, чем по смутным воспоминаниям раннего детства, Я узнал его и затрепетал, но он сказал; «Ободрись, прогони страх, Сципион, и запомни все, что я тебе скажу. Видишь ли ты этот город, который я вынудил повиноваться римскому народу и который сейчас возобновляет старые войны с нами и не может успокоиться (и он показал мне Карфаген с возвышенного места, светлого и лучезарного, усеянного звездами). Видишь ли город, который ты, еще почти солдат, пришел сегодня осаждать? Через два года, мой консул, ты его ниспровергнешь и завоюешь сам то прозвище, которое унаследовал от меня. Ты разрушишь Карфаген, достигнешь триумфа, получишь должность цензора, наместником римского народа посетишь Египет, Сирию, Азию и Грецию, будешь во второй раз избран консулом во время твоего отсутствия, наконец, ты завершишь неумолимую войну. Но, прибыв на Капитолий на победной колеснице, ты найдешь республику возмущенною происками моего внука. Тогда, внук мой, покажи отечеству свое мужество, гений и осторожность. К одному тебе и к твоему имени обратится Рим, сенат и все сограждане, латиняне и союзники будут верить тебе, от тебя будет зависеть спасение отечества. Словом, стань диктатором, это нужно, и укрепи государство, если избежишь покушений на тебя твоих близких…

Но чтобы твое рвение и пыл защищать государство удвоились, ты должен, Сципион, узнать вот что: для всех героев, которые спасли, увеличили отечество, помогали ему, назначено в небе место, где они будут наслаждаться бесконечным блаженством. Ибо верховный Бог, управляющий вселенной, не находит на земле ничего приятнее для взора, как те объединения смертных, которые называются городами и государствами. Именно отсюда-то происходят гении, которые ими управляют и их защищают, и сюда же они потом возвращаются».

При этих словах, полный ужаса не столько от мысли о смерти, сколько об измене моих близких, я все же имел силу его спросить, означает ли его появление, что они, мой отец и все те, которых мы считаем как бы несуществующими, еще живы. «Да, — сказал он, — мы все живем и после того, как освободились от уз тела, державшего нас в плену, и воспарили; ибо то, что вы зовете жизнью, есть на самом деле смерть. Вот смотри! Павел Эмилий, твой отец, он идет к тебе».

Я увидел отца и заплакал; он запрещал мне плакать, заключив меня в объятия.

Лишь только я смог удержать рыдания, я вскричал: «О, мой отец, лучший и святейший из людей! Если жизнь там, где вы, — как говорит Африканский, — кто же меня удержит на земле? Отчего бы мне не поспешить к вам?» — «Нет, не таким образом, — отвечал он мне: — прежде чем Бог, храм которого все, что ты видишь, не освободит тебя из темницы твоего тела, ты не можешь иметь доступа в его обитель. Ведь люди рождены, чтобы быть верными хранителями шара, который ты видишь посреди этого храма и который зовется Землею. Им дана душа — луч вечных огней, называемых светилами и звездами; они округлены в виде сфер, одухотворены божественным смыслом и описывают периодически свои орбиты с необычайною скоростью. Твой долг, Публий, и долг всех благочестивых людей — удерживать душу в темнице тела; вы не можете без воли того, кто вам ее дал, оставить смертную жизнь; это значило бы побег с места, назначенного вам самим Богом. Как твой дед, которого ты здесь видишь, как я, давший тебе жизнь, люби справедливость и то благочестие, которое состоит в любви к родителям и близким, в преданности к отечеству. Это и есть путь, который приведет тебя к небу, в общество людей, живших до нас, освобожденных ныне от плоти и населяющих ту обитель, что ты сейчас видишь».