О Сталине с любовью, стр. 34

Не завидую! «Все на блюдечке» – это не мой девиз. Мой девиз: «Через тернии – к звездам!» Пускай не все сразу, пускай поначалу кругом одни тернии, зато трудности неимоверно закаляют характер, дают бесценный опыт. Пройдя огонь, воду и медные трубы, человек становится крепким, стальным. Испытав себя на прочность, я без страха смотрю в будущее. Я готова к любым поворотам судьбы, к любым испытаниям. Я знаю, что смогу, превозмогу и не сломаюсь. Я доказывала это не раз и докажу еще, если понадобится.

Если упорно идти к цели, то рано или поздно дойдешь до нее. Это прописная, можно даже сказать, пошлая, истина, но для многих эти слова всего лишь пустой звук. Странные люди. Они считают, что мечта может сбыться сама по себе. «Счастливый случай свел вас с Александровым», слышу я порой. Да, это так, элемент случайности присутствует в нашем знакомстве. Но если бы я не была бы актрисой, которая понравилась режиссеру, то наше знакомство могло бы иметь иное продолжение. Может, и до брака дело дошло бы, но вот в своих картинах Г.В. меня бы не снимал. Не правы те, кто расценивает союз режиссера и актрисы не как союз двух творческих личностей, а как паровоз с прицепленным к нему вагоном (ироничное сравнение, придуманное Г.В.). Муж-режиссер, как паровоз, тянет жену-актрису в свои картины. Кто-то из тех, кто придерживается подобных взглядов, был инициатором запрета режиссерам снимать жен в своих картинах. «Надо дать дорогу на экран другим актрисам», – говорили они. Но ведь дело совсем не в протекционизме или каких-то меркантильно-мещанских соображениях. Два творческих человека создали союз! Разумеется, им хочется работать друг с другом. Они хорошо знают друг друга, доверяют друг другу, объединены общими взглядами на искусство (без общности взглядов творческий союз невозможен). Как же им не хотеть работать вместе? Хорошо, что этот глупый запрет продержался недолго. На него очень скоро перестали обращать внимание.

Март 1939-го

Посетила художественную выставку «Индустрия социализма». Более тысячи работ, настоящий художественный праздник. Запомнились картины армянского художника Мартироса Сарьяна и пейзажи Константина Юона, начинавшего в качестве театрального декоратора. Рассказала о своих впечатлениях Сталину. Он тоже был на выставке, остался доволен.

– Хорошая выставка, – сказал Сталин, – сразу видно, что социалистическое искусство находится на подъеме. Порадовали художники.

Сталин редко употреблял слово «порадовали». Это слово служило Ему чем-то вроде высшей похвалы. Сталин очень любил живопись. Однажды я спросила, почему он не коллекционирует картины.

– Зачем? – удивился Сталин. – У нас много хороших собраний. Одна Третьяковская галерея чего стоит. Есть где посмотреть картины, если захочется.

Вспоминаю эти слова Сталина, как пример Его скромности. Скромность была одним из основных качеств Сталина. Все в его обиходе было просто – простая одежда, простая мебель, простая еда. Но и в этой простоте ощущалось свойственное Сталину величие. Истинное величие не нуждается в подчеркивании. Простота служит для него лучшим фоном. Создается своеобразный контраст, подчеркивающий, усиливающий впечатление.

Однажды Сталин спросил, почему я предпочитаю ездить в отдельном купе. Так оно и было, я действительно стараюсь ездить в купе одна, выкупаю все места. Разумеется, если мы едем куда-то вместе с Г.В., то Г.В. находится в одном купе со мной, а вот незнакомых попутчиков я предпочитаю избегать. По следующим причинам, которые я объяснила Сталину.

Причина первая – мой рабочий график насыщен настолько, что даже в поездах мне приходится работать. Заучивать, репетировать, что-то писать. Люблю в дороге отвечать на письма. Попутчики, едущие в одном купе со мной, невольно мешают мне работать.

Причина вторая – оборотная сторона моей известности. Попутчикам хочется общаться со мной. Я бываю вынуждена отложить дела и поддерживать общение, которое порой затягивается едва ли не до утра. В результате я не только не работаю, но и не высыпаюсь. Некоторые мужчины буквально атакуют меня своим вниманием. Все, разумеется, делается в рамках приличий, но назойливое внимание досаждает.

Причина третья – у меня очень чуткий сон. В поезде, под убаюкивающий перестук колес спится хорошо, но вот храп соседа по купе не даст мне заснуть.

– Я не избалована и не требую к себе особого отношения, – сказала я в завершение. – Просто надо учитывать, что, приехав на место, я не отдыхаю с дороги сутки-другие, а сразу же включаюсь в рабочий процесс. Мне некогда доделывать то, что я не успела сделать в поезде. Для этого приходится ломать график, как-то ухитряться выкраивать время. Если я не высыпаюсь, то, конечно же, работаю хуже. Вот поэтому я и стараюсь ехать в отдельном купе.

Я никогда не рассказывала Сталину об этом. Кто-то другой сказал. Не исключаю, что то был навет – вот, дескать, Орлова зазнается, никого рядом с собой в купе видеть не хочет. Известность часто приводит к беспричинным обвинениям в зазнайстве и пр. Мои объяснения Сталин принял без возражений и вопросов.

Со временем копятся памятные предметы, добавляются к тем, что остались от родителей. Расписная тарелка с гарным парубком и не менее гарной дивчиной, которую папа купил в Киеве, напоминает и о папе, и о Киеве, и об одном актере, на которого сильно похож парубок. Вот мамина любимая шкатулка, в которую мы с сестрой в детстве так любили заглядывать тайком… Вот «Кавказский пленник» с автографом Льва Толстого… Вот чугунный орел, подарок челябинских рабочих… Орлов в моей «домашней коллекции» хватает. Самых разных, есть даже один фарфоровый… Что подарить Орловой? Конечно же – орла! Честно говоря, ничего «орлиного» я в себе не замечаю. Фамилия? А что такое фамилия? Условность, достающаяся нам по воле случая. С таким же успехом я могла бы быть Курицыной или Ивановой.

Памятные вещи, реликвии – это наша собственная, личная история, личный музей. Перебираю «экспонаты», и с каждым разом все явственнее и ярче становятся воспоминания. Причудливая особенность памяти – что-то стирается, но то, что осталось, со временем становится все ярче. Можно подумать, что воспоминания «тренируются» от частого обращения к ним.

Начала радоваться тому, что вдруг взялась за эти записи. Такое чувство, что я не только отдала долг памяти Сталина, но и многое переосмыслила. Пишу ведь не только о Сталине, но и о себе. Теперь понимаю, для чего и почему люди пишут мемуары. Впрочем, все люди разные, у каждого есть свои резоны, свои мотивы. Я, например, точно знаю одно – только для себя и только о себе я бы ничего писать не стала. Одно время Г.В. уговаривал меня на книгу, предлагал вместе с ним написать о кино. Г.В. хочется написать хронику советского кинематографа. Удивляюсь, зачем ему нужна я, ведь он и в одиночку превосходно справится. Г.В. утверждает, что картина, увиденная одним глазом, кажется плоской. Для полноценного объемного видения нужно два глаза. Объяснение красивое, но я не чувствую в себе такого запала, чтобы взять, да замахнуться на хронику, даже с таким соавтором, как Г.В. Как-то раз в шутку предложила Г.В. взять в соавторы Пырьева. Оба они, если можно так выразиться, стояли у самых истоков советского кино.

– Как можно! – притворно (а может, и не притворно) ужаснулся Г.В. – Мы с Иваном даже заглавия не успеем придумать, рассоримся на первой же строке, решая, чью фамилию писать сначала, а чью потом. Я буду настаивать на алфавитном порядке, а Иван начнет бубнить, что алфавит ему не указ. Эх, видимо, придется писать самому…

Напишет ли? Получится ли? Мать одной из моих подруг, прекрасная актриса, чья известность уходит корнями в дореволюционное время, долго собиралась написать о дореволюционном русском театре. Когда же написала, то получилась не книга о театре, а просто мемуары. Интересные, содержательные, но мемуары. Вдруг и у Г.В. получится то же самое? Хроника советского кино – дело непростое. Но нужное. На мой взгляд, рождение нового советского искусства непременно должно быть запечатлено, задокументировано для потомков. По всем направлениям – советское кино, советский театр, советская литература и т. д. Это же уникальный, очень интересный процесс. Я имею в виду не отдельные произведения, посвященные тем или иным вопросам и событиям, а полное, всестороннее, обстоятельное описание, настоящие хроники. А то ведь уходят люди, и с ними уходит эпоха. Многие ли сейчас знают или помнят о Теревсате, Театре Революционной Сатиры? А ведь это был один из первых революционных театров. Гражданская война, разруха, голод не были ему помехой. Театр этот, при всех его недостатках, превосходно выполнял свое главное предназначение – вселял в нас веру в светлое будущее, укреплял наш дух, давал понять, что все трудности преодолимы, что жизнь непременно наладится. Сейчас в здании на улице Герцена [91], где когда-то находился Теревсат, располагается другой театр – имени Маяковского [92]. А многие ли помнят театр «ПереТру» (сокращение от «передвижной труппы»), созданный несколькими энтузиастами, среди которых был и Г.В.? А ведь ни одна картина без нескольких штрихов не может считаться полной. Выдающееся запоминается, остается в истории навсегда, но ведь и не очень выдающееся интересно с точки зрения опыта и полноты исторической картины. Советское искусство ждет своих историков, пытливых, внимательных исследователей.