О Сталине с любовью, стр. 10

– Почему все театры еще не закрылись? Кино гораздо интереснее, да и актерам не надо по сто раз играть одно и то же. Сняли на пленку – и показывай сколько хочешь!

Что можно было ответить на такой вопрос? Смею надеяться, что мне все же удалось найти нужные слова. Ответ мой получился длинным (коротко тут не ответишь), но главную свою мысль я разъяснить смогла. Театр и кино не антагонисты, это два разных направления в искусстве. Каждое имеет свою ценность, каждое значимо и востребовано. Потом встал пожилой мужчина, по виду из рабочих и спросил, что я сама больше люблю – сниматься в кино или играть в театре… Трудным выдался для меня тот вечерок.

Декабрь 1935-го

Новый, 1936 год мы со Сталиным отметили чуть раньше положенного. Чуть-чуть, на какие-то несколько дней. Зато вдвоем. 31 декабря у нас бы не было такой возможности. Суеверные люди считают, что праздники не стоит отмечать заранее, но мы оба не были суеверными, и потому наш личный праздник получился замечательным. В тот год Новый год перестали считать буржуазным предрассудком и начали отмечать по всей стране. Очень правильно, ведь это никакой не буржуазный, а обычный человеческий праздник. Разумеется, с подарками. Какой же праздник без подарков?

Я долго мучилась с выбором подарка. Для того были причины. Совсем недавно, ко дню рождения, я подарила Ему серебряный стаканчик-карандашницу. Что подарить такому человеку? Скромному и в то же время обладающему большой властью, могущему получить многое из того, что ему захочется? Я решила, что мой подарок должен быть небольшим, но личным. Таким, чтобы постоянно находился на глазах и напоминал обо мне. Стаканчик был изящным, дореволюционной работы, на нем была выгравирована бегущая лошадь. Когда-то он принадлежал моему отцу. То был очень личный подарок, и, насколько я поняла, он понравился Сталину.

– Для чего такой? – пошутил он, заглядывая внутрь. – Для водки великоват, для вина маловат. А, это, наверное, для карандашей…

Хотелось, чтобы и второй подарок произвел бы столь хорошее впечатление, но по поводу него я ничего не могла придумать. Долго мучилась, а потом решила подарить другой «стаканчик» – грузинский рог для вина. Представила, как вручу его и скажу: «Предыдущий был маловат для вина, а этот в самый раз». Мне казалось, что подарок, имеющий отношение к Грузии, обрадует Сталина особенно.

Возможно, что так оно бы и получилось, не допусти я серьезной промашки при выборе рога. «Хороша была задумка, да вот осуществить не получилось», – говорит в таких случаях Г.В. Через друзей, у которых были знакомые в Тбилиси, мне удалось достать большой, оправленный в серебро и богато инкрустированный рог. Мне хотелось произвести впечатление, и поэтому на вопрос о том, какой рог мне нужен, я ответила: «Большой и красивый». Получила очень большой и просто роскошный, причем сделанный с большим вкусом. Чувствовалось, что у мастера, сделавшего рог, был художественный вкус. Мне рог очень понравился, и я нисколько не сомневалась, что Сталину он тоже понравится. Была уверена в этом. Но ошиблась.

– Прости, но я не могу принять этот подарок, – сказал Сталин, едва взглянув на рог.

– Почему? – опешила я, думая, что Он решил, что это слишком дорого для меня. – Я могу позволить себе…

– Зато я не могу! – резко перебил меня Сталин.

Я не могла понять, в чем дело. В чем я ошиблась? Что не так? Увидев, что я огорчена и растеряна, Сталин взял рог в руку, поднял его и спросил:

– Ничего не замечаешь?

Я подумала, что с рогом что-то не то. Какой-то он, видимо, бракованный. Вроде бы не худой, но я же не знаю грузинских обычаев. Может, он закручен не в ту сторону, или размер не тот. «Уж не женский ли рог мне прислали по ошибке?» – заволновалась было я, но, оценив вместимость рога, отогнала прочь эту мысль. Ни одна женщина не в силах выпить в один присест столько вина. А из рога всегда пьют до дна, ведь его нельзя поставить, можно только положить пустой на стол.

– Слишком роскошно для меня, – объяснил Сталин, так и не дождавшись ответа. – Из таких рогов раньше пили князья. Надо одеться в богатую чоху, подпоясаться серебряным поясом, надеть на каждый палец по перстню и тогда уже показываться людям с таким рогом в руках. А у меня нет ни богатой чохи, ни серебряного пояса, ни перстней с бриллиантами. Коммунисту эта «мишура» не нужна… Коммуниста встречают по делам и провожают по делам. Отдай этот рог в театр или на «Мосфильм». Пригодится, когда будут ставить пьесу или картину о старой жизни…

Не зная, куда деваться от смущения, я забрала свой подарок. Сделала, как было мне велено. Отдала рог моей тезке, Любочке [25], которая была ассистентом режиссера на съемках «Веселых ребят», и попросила передать его на «Мосфильм». Любочка незадолго до того развелась с мужем, с которым прожила (она говорила «промучилась») десять лет, и вышла замуж (по большой любви!) за директора «Мосфильма» Бабицкого. Он потом звонил мне и уточнял, не жалко ли мне отдавать «в общее пользование» такую красивую и явно дорогую вещь. Я ответила, что совсем не жалко, пусть товарищи пользуются им на здоровье хоть во время съемок, хоть во время застолий. Услышала в ответ, что отчаянные головы уже пробовали подступиться к рогу, но выпить его разом никто не смог. Не знаю, где теперь тот рог. Директора и сотрудники на «Мосфильме» менялись часто, уже и спросить не у кого. Ни в одной из картин я его не видела, а может, просто не заметила.

Сталин подарил мне белый пуховый платок, красивый и теплый. Сказал, что я в нем похожа на Зимушку-Зиму. Я поинтересовалась, как она выглядит, тогда он подвел меня к окну и показал на мое отражение (зеркала там не было, Сталин вообще не любил зеркал, ему было достаточно маленького). Праздник удался, несмотря на то что я так ужасно опростоволосилась с подарком. В душе моей словно пробудилось детство, всколыхнулись былые впечатления, и появилось ощущение настоящего праздника. Такое, как в детстве, когда праздник везде и во всем, когда даже самое обычное начинает казаться волшебным, необыкновенным.

Платок я храню до сих пор. Давно не ношу его, просто храню.

Из своей оплошности я сделала выводы и больше никогда не дарила Сталину ничего роскошного или близкого к тому. И Он больше никогда от моих подарков не отказывался. Что поделать, все мы время от времени совершаем ошибки. Важно не повторять их. Я стараюсь не повторять. Обожгусь на молоке и долго-долго дую на воду.

Я не спросила тогда, кто именно предложил вернуть советским людям Новый год (то был официальный возврат, даже постановление специальное выходило). Тогда меня это не интересовало, а когда задумалась, то и спрашивать уже было не у кого. Но мне почему-то кажется, что это была идея Сталина. Он очень любил праздники. Все хорошие люди любят праздники, смех, веселье.

Январь 1936-го

– Откуда у тебя этот платок? – спросила мама.

Когда-то, еще в девичестве, мама была непрактичной (так, во всяком случае, рассказывает она сама). Но обязанности по ведению хозяйства быстро изменили ее, а тяжелые времена закалили. Теперь мама добросовестно и тщательно вникает во все хозяйственные вопросы. Ей непременно надо знать, что где было куплено и за какую цену. Если подарок – то от кого и по какому поводу. К подаркам у мамы отношение настороженное. Она не любит оставаться в долгу. Непременно постарается «отдариться», то есть подарить взаимно нечто равноценное. Эту черту, как мне кажется, выработала в ней ее свекровь, моя бабушка Анастасия, которая отличалась непростым характером, любила «кольнуть глаз» своим благодеянием и требовала многократных выражений благодарности, признательности и т. п.

– Подарил один из поклонников, – ответила я.

Врать, что купила, не стала. Не люблю врать, лучше уж сказать не всю правду. К тому же мама начнет выспрашивать подробности, и я непременно запутаюсь. А еще она может попросить купить ей точно такой. Что тогда? Другой платок я ей отдала бы, а этот не могу. Нет, лучше сказать правду. Но не всю. Всего не скажешь.