По дороге к любви, стр. 34

— «Hotel California» ^[13], — говорит она. — «Иглз». — (Бросаю на нее удивленный взгляд.) — Вот эта старая песня мне очень нравится.

Я не могу не улыбнуться:

— Правда? Отличная песня, просто ужасно хорошая, когда я ее слушаю, мне кажется, я смотрю старый черно-белый фильм ужасов. У тебя хороший вкус.

Да-а… Я и в самом деле приятно удивлен.

Барабаню еще немного пальцами по рулю в такт музыке, как вдруг раздается хлопок, а потом ритмичное «шлеп-шлеп-шлеп-шлеп-флип-шлеп-флип», и я потихо-о-нечку, потихо-онечку съезжаю с дороги и останавливаюсь на обочине.

Кэмрин уже успела спустить босые ноги на пол и озирается, стараясь понять, откуда этот звук.

— Прокол? — спрашивает она таким радостным тоном, будто хочет сказать: «Шину прокололи, вот здорово!»

— Ага, — отвечаю я и выключаю двигатель. — Хорошо, что в багажнике есть запаска.

— С этой ужасной мини-покрышкой?

— Нет, — смеюсь я, — нормальная, в натуральную величину, и обод имеется, и дырка, от остальных не отличишь, клянусь.

Кажется, она немного успокоилась, пока до нее не доходит, что я над ней подшучиваю, и тогда показывает мне язык и сводит глаза к носу. Не знаю почему, но от этого мне хочется отправить ее на заднее сиденье, но, полагаю, пока еще рано.

Берусь за ручку двери, она снова кладет ноги на сиденье.

— Чего это ты устраиваешься?

Хлопает глазами:

— Не поняла?

— Надевай обувь, — киваю я на ее кроссовки. — Отдирай попу от кресла, будешь помогать.

Распахивает глаза еще шире и остается на месте, словно ждет, что я засмеюсь и скажу, что пошутил.

— Но я… я не умею менять шины, — говорит она растерянно; кажется, до нее дошло, что я не шучу.

— Ты умеешь менять шины, — поправляю я, и это поражает ее еще больше. — Ты сотни раз видела, как это делается, хотя бы в кино, так что, поверь, умеешь, это всякий умеет.

— Но я никогда в жизни не меняла шины, — выпячивает она нижнюю губку.

— А сегодня будешь менять, — усмехаюсь я, открываю дверь со своей стороны, но всего на несколько дюймов, чтобы проходящая фура не снесла ее к чертовой матери.

Еще несколько секунд Кэмрин не верит, что я говорю серьезно, потом сует ноги в кроссовки, выходит и захлопывает за собой дверь.

— Иди сюда, — машу я ей, и она подходит к багажнику.

Я показываю на спущенную шину, заднюю правую.

— Если бы лопнула с левой стороны, ты бы сейчас со мной не разговаривала.

— Ты что, серьезно хочешь заставить меня менять шину?

На тебе. А я-то думал, что этот вопрос мы уже обсудили и договорились.

— Да, детка, я серьезно хочу, чтобы ты поменяла шину.

— Но когда мы были в машине, ты попросил помочь, а не делать всю работу.

Я киваю.

— Ты и будешь помогать… — киваю я. — Ну-ка, давай сюда.

Она подходит к багажнику, я вынимаю запаску, ставлю на дорогу.

— Посмотри там, в багажнике, домкрат. Тащи сюда.

Она повинуется, что-то ворча себе под нос про то, что, мол, «руки испачкаю». Едва сдерживая смех, подкатываю запаску к спущенному колесу, кладу ее набок. Мимо проносится еще одна фура, поднимая такой вихрь, что нашу машину слегка покачивает.

— Это опасно, — говорит она, бросая к моим ногам домкрат. — А если кто-нибудь не справится с управлением и врежется в нас? Ты разве не смотришь «Дорожный патруль»?

«Черт возьми, неужели она тоже смотрит эту фигню?»

— Само собой, смотрю, конечно… А теперь иди сюда, будем работать. Если сядем на корточки, нас за машиной не будет видно, это значительно снижает вероятность наезда, поняла?

— Как это может снижать вероятность наезда? — сдвигает она брови.

— Понимаешь, если бы ты стояла у всех на виду, такая вся из себя конфетка, я бы точно не справился с управлением.

Закатывает глаза к небу, нагибается, хватает гаечный ключ.

— Уф! — ворчит она, пытаясь отвернуть гайку. — Черт, не получается, туго закручено!

Беру у нее ключ, ослабляю гайки, отдаю ключ обратно, чтобы продолжала, а сам нервно поглядываю на дорогу, на проходящие машины, но стараюсь, чтобы она не заметила. Всякое может быть, надо успеть схватить ее и отшвырнуть в сторону, да и самому убраться с дороги вовремя.

Так, теперь домкрат. Показываю, как привести в рабочее положение, помогаю установить на место, впрочем, похоже, она и сама это не хуже меня умеет. Сначала долго возится с рукояткой, но потом дело идет на лад, машина немного приподнимается. Любуюсь ее попкой, а что делать, я же не идиот и не гей какой-нибудь.

И вдруг — на тебе, ни с того ни с сего, ни грома, ни молнии, с неба льет дождь, да не просто дождь, а настоящий ливень, как из ведра.

Кэмрин визжит, что промокла насквозь, совершенно забыла, что надо срочно менять колесо. Вскакивает, бежит к двери, но тут же останавливается. Надо же, поняла, что в машину, стоящую на домкрате, лучше не лезть.

— Эндрю! — кричит она, а сама как мокрая курица, закрыла ладонями голову, будто это ей как-то поможет, тоже мне зонтик придумала.

Хохочу как сумасшедший.

— Эндрю!

Теперь она похожа на фурию, и это ну очень смешно.

Беру ее обеими руками за плечи. Дождь хлещет мне по лицу.

— Ладно, сам все закончу.

Как трудно сохранять невозмутимое лицо. А, плевать, и стараться не буду.

Через несколько минут прикручиваю запаску, отправляю спущенное колесо с домкратом в багажник. Вижу, что Кэмрин хочет уже лезть в машину…

— Постой! — кричу я.

Кэмрин останавливается. Она вся дрожит, дождь промочил ее до нитки. Захлопываю багажник, подхожу к ней, чувствуя, как вода затекает в кроссовки, потому что на мне нет носков, улыбаюсь ей и надеюсь, что она ответит мне тем же.

— Ты что, дождя испугалась? — (Она смягчается, думаю, ждет, что я ее шутливо подбодрю как-нибудь.) — Иди сюда.

Протягиваю руку, и она вцепляется в мою ладонь.

— Зачем? — робко спрашивает она.

Коса отяжелела от воды, несколько выбившихся прядей, которые всегда падают ей на лицо, прилипли ко лбу и шее. Подвожу ее к багажнику, вскакиваю на него. Она стоит, а дождь ее поливает, как из шланга. Снова протягиваю руку, она неуверенно берет ее, и я втаскиваю ее к себе. Мы карабкаемся на крышу машины, она не отрывает от меня взгляда, смотрит как на безумца, но слушается.

— Ложись, — говорю я, перекрывая громкий стук капель по крыше, и ложусь сам, ноги мои свешиваются вниз, на переднее стекло.

Не возражая, не задавая вопросов, хотя лицо у нее — сплошной вопрос, она ложится рядом со мной.

— Ты что! — кричит она. — Ты сошел с ума!

Но ей, должно быть, мое безумие нравится. Чувствую, что ей самой хочется лежать здесь со мной.

Давешние соображения, мол, рядом с ней надо держать себя в узде, не позволять себе ничего лишнего, я посылаю подальше, вытягиваю левую руку, и она инстинктивно кладет на нее голову.

Судорожно сглатываю слюну. Надо же, я и не ожидал. Но очень рад, что она сделала это.

— А теперь открой глаза и смотри вверх, — говорю я и сам делаю то же самое.

Мимо проносится грузовик, за ним несколько легковушек, но мы не обращаем на них внимания. Потом с ревом большегрузная фура, подняв за собой такую волну ветра, что наша машина дрожит, но нам и это до лампочки.

Дождь попадает ей в глаза, она сначала моргает, потом, щурясь, пытается укрыть лицо, прижав его к моему боку, и все это время негромко смеется. Снова заставляет себя смотреть прямо вверх, но на этот раз закрывает глаза, и губы ее приоткрываются. Я гляжу на них, гляжу, как капли струйками стекают по ее лицу, как она улыбается и вздрагивает всякий раз, когда капля падает ей на шею. Как поднимаются ее плечики, когда она пытается укрыть лицо, улыбаясь, смеясь и слизывая влагу.

Я так поглощен своими наблюдениями, что напрочь забываю про дождь.

КЭМРИН

Глава 17

Когда глаза привыкают, я достаточно долго держу их открытыми и гляжу на дождь, который безостановочно поливает меня крупными каплями. Никогда не смотрела на дождь в таком положении, повернув лицо прямо к небу, хотя я больше моргала, чем смотрела, но когда все-таки смотрела, это было удивительно красиво. Каждая капелька, несущаяся ко мне с неба, летела отдельно, сама по себе, вместе с тысячами таких же капель, и в краткий миг я видела, как она сверкает, видела ее поверхность, ее изящную форму. Я видела клубящиеся надо мной серые облака, чувствовала, как дрожит наша машина, когда мимо проносится тяжелый грузовик. И несмотря на то, что было довольно тепло, я вся дрожала. Но все это, все, что я видела, слышала или чувствовала, не шло ни в какое сравнение с восхитительным ощущением близости Эндрю.