По дороге к любви, стр. 32
Он быстро приходит мне на помощь, и дилеммы как не бывало.
— У тебя две минуты.
— Две минуты?! — Я вне себя от возмущения.
Он кивает, а сам, хитрец, улыбается:
— Кажется, ты не глухая. Две минуты. — Поднимает два пальца, чтобы я вспомнила значение слова «две». — Не забывай, ты сама согласилась во всем меня слушаться.
— Помню-помню, но я надеялась, это будет что-нибудь дикое — например, показать голую задницу из машины или съесть жука…
Глаза его загораются, словно я подбросила ему парочку замечательных идей.
— Придет время, и голую задницу будешь показывать, и жуков глотать, наберись терпения.
«Черт возьми, язык мой — враг мой…»
Я ужасно злюсь, оборачиваюсь к нему, уперев руки в боки:
— И не подумаю…
Но тут вижу, как его глумливая улыбочка меняется. Теперь он похож на хитрого школьника, который ловко про вел училку… Оглядываю себя и что же вижу? Соски-то больше не закрыты, торчат вызывающе под тоненькой тканью футболки! Задохнувшись от неожиданности, в растерянности открываю рот. Вот зараза!
— Эндрю!
Он делает смущенное лицо и опускает глаза, но видно, что притворяется, шельма, а сам подглядывает из-под опущенных век, это же нечестно!
«Вот гад, как же он все-таки обалденно красив…»
— Эй, чем ворчать на мои правила, лучше бы подумала, чем прикрыть свои прелести. Они у тебя слишком красноречивы.
— Могу тебя уверить, не только они.
Ухмыльнувшись, хватаю сумку, босиком шлепаю в ванную, закрываю за собой дверь.
Гляжу в зеркало и улыбаюсь глупой улыбкой, как на снимках восьмидесятых годов.
Две минуты, говоришь? Ладно. Ныряю в лифчик, джинсы в обтяжку, прыгаю на месте, чтоб подтянуть повыше на попе. Так, молнию не забыть застегнуть. И пуговицу. Тщательно чищу зубы. Быстренько полощу рот. Буль-буль-буль. Тьфу. Расчесываю воронье гнездо на голове, мигом заплетаю косичку, свисающую на правое плечо. Так, чуть-чуть основы под макияж, тонкий слой пудры. И самое главное — тушь для ресниц. Губная пома…
Бум, бум, бум!
— Две минуты истекли!
Ну уж нет. Мажу губы помадой, потом стираю обрывком туалетной бумаги.
Наверняка улыбается там, за дверью, и когда через секунду я распахиваю ее, то вижу, что была права. Стоит в дверном проеме, подняв руки и упершись ладонями в притолоку. Футболка задралась и приоткрывает твердые кубики брюшного пресса. От пупка вниз спускается едва заметная полоска волосиков и исчезает под поясом шорт.
— Вот это да! Ты только глянь! — присвистывает он, загораживая дверной проем, но я точно не собираюсь никуда глядеть. — Я ж говорю: чем проще, тем красивее.
Иду прямо на него, отталкиваю с дороги, пользуясь удобным предлогом прижаться ладонями к его груди.
— Я и не знала, что стараюсь быть для тебя привлекательной, — говорю я не оборачиваясь; швыряю вещи, в которых спала, в сумку.
— Ну надо же, — продолжает он. — Прогресс налицо — быстро, сексуально и совершенно безалаберно. Я тобой горжусь!
А я и не сообразила. Совала одежду в сумку как попало, совсем забыла, что надо аккуратно складывать. Нет, я вовсе не перфекционистка, нет у меня такой мании. Просто человек такой, вот и все. С одиннадцатилетнего возраста привыкла аккуратно складывать одежду и быть опрятной.
ЭНДРЮ
Глава 16
Разговор про утреннюю сексуальную неудовлетворенность. Ладно, придется поставить точку, а то еще подумает, что мне от нее только этого и надо. В другое время и с какой-нибудь другой девицей я бы давно уже вылез из постели, чтобы спустить в унитаз презерватив… но толь ко не с Кэмрин. С ней все иначе. Как ни тяжко придется (ха-ха-ха!), но эти игры надо заканчивать. Наше путешествие — серьезное дело, для нас обоих. У меня только один шанс, чтобы сделать все как надо, и будь я проклят, если облажаюсь.
— Ну, куда едем теперь? — спрашивает она.
— Сначала завтрак, — отвечаю я, поднимая сумку с пола, — но это важный вопрос, надо все продумать.
Она берет с прикроватного столика мобильник, проверяет, нет ли сообщений, кладет его в сумочку.
Выходим.
Ага, наша капризуля Кэмрин снова демонстрирует норов.
— Эндрю, я не могу есть в таких местах, — говорит она, усаживаясь на пассажирское кресло.
Городишко маленький, почти все заведения — фаст-фуд, остальные еще закрыты, утро-то раннее.
— Я серьезно, — гнет она свою палку, надув губки.
Ну до чего приятно на нее смотреть! Хочется взять ее личико в ладони и облизать, как мороженое, чтоб она завизжала: грубиян неотесанный, похабник!
— Если ты не хочешь, чтобы я весь ближайший час ныла и жаловалась на живот, не заставляй меня есть эту дрянь, особенно утром.
Поворачиваюсь и нарочно смотрю на нее, поджав губы.
— Да брось, не преувеличивай.
Я начинаю подозревать, что она вовсе не преувеличивает.
Кэмрин качает головой, пристраивает локоть на дверцу машины, закусывает большой палец:
— Нет, я правду говорю, от фастфуда меня сразу тошнит. Я не капризничаю, поверь, у меня всегда такая проблема в дороге. Как ни поеду куда-нибудь с мамой или с Натали, всегда одно и то же. Вечно приходится сворачивать с дороги, искать, где можно прилично поесть, чтобы мне не было плохо.
Ладно, похоже, не врет.
— Ну хорошо, не плачь, я совсем не хочу, чтобы тебя стошнило, — весело смеюсь я. — Проедем немного дальше, через пару часов что-нибудь да откроется.
— Спасибо тебе, — благодарно улыбается она.
«Ладно, чего уж там, не стоит…»
Через два с половиной часа доезжаем до Овассо, штат Оклахома.
Кэмрин замечает черно-желтую вывеску и, кажется, призадумалась: может, все-таки плюнуть и зайти сюда?
— Единственное место, где можно прилично позавтракать, — говорю я, сворачивая на стоянку. — «Уоффл-хаус». На юге они на каждом углу. Типа «Старбакса».
— Пойдет, — кивает она. — Салаты тут дают?
— Послушай, я согласился не заставлять тебя есть фастфуд. — Я поворачиваюсь к ней всем корпусом. — Но ни о каких салатах мы не договаривались.
Кэмрин недовольно морщится, наконец снова кивает:
— Ладно, не буду есть салат, даже если он будет с курицей или другими вкусностями, про которые ты, наверное, даже и не слышал.
— Молодец. Откажись — и все. Скажи: «Фу, бяка», — решительным тоном заявляю я и в шутку дергаю головой от отвращения. — Ладно, пошли, не могу больше, есть хочется. Умираю с голода. Голодный мужчина — злой мужчина.
— Ты с самого утра злой, — бормочет она.
Хватаю ее за руку и вытаскиваю из машины, привлекаю к себе. Она пытается спрятать лицо, щеки так и пылают.
Мне нравится, как пахнет в таких местах, как «Уоффл-хаус». Тут витает запах свободы, романтики дальних дорог. Девяносто процентов посетителей, жующих рядом, тоже в пути. Водители грузовиков, путешественники, забредшие похмелиться алкоголики — все, кто не живет скучной, монотонной жизнью социального рабства.
Ресторан почти полон. Мы с Кэмрин занимаем кабинку поближе к грилю и подальше от высоких окон. Возле одного стоит обязательный музыкальный автомат — символ культуры подобных заведений.
Официантка приветствует нас улыбкой; она стоит перед нашим столиком с блокнотом, нацелив в него карандаш.
— Принести пока кофе?
Гляжу на Кэмрин, но она уже изучает лежащее перед ней меню.
— Мне стакан сладкого чая, — говорит она, не поднимая головы.
Официантка отмечает в блокноте и смотрит на меня.
— Кофе.
Она кивает и отправляется за напитками.
— А что, если судить по названиям, тут довольно прилично, — говорит Кэмрин, глядя в меню и подперев щеку кулачком.
Указательный палец ее скользит по гладкой поверхности и останавливается на списке салатов.
— Ты смотри, — поднимает она голову, — у них есть салат с жареным цыпленком и салат с цыпленком, яблоками и орехом пекан.
Смотрит на меня с такой надеждой в глазах, что я не могу устоять.