Ефремовы. Без ретуши, стр. 19

Еще один спектакль 1963 года в постановке Ефремова – «Назначение» А. Володина («Пять вечеров»). Еще одна современная вещь, но уже с иным подтекстом. Сюжет: на место начальника, возглавлявшего в течение нескольких лет некое учреждение, приходит его выдвиженец (Лямин) – человек умный, талантливый, но не привыкший принимать жесткие решения. Он пытается вести политику, прямо противоположную той, которую – под девизом личной выгоды – проводил его предшественник. И, как это ни парадоксально, интеллигентному и мягкому человеку приходится проявлять черты, абсолютно не свойственные ему ранее. К тому же у него катастрофически осложняется личная жизнь: он полюбил собственную секретаршу. Роль Лямина исполнил Олег Ефремов.

В 1963 году в «Современнике» мог выйти в свет еще один спектакль, но не вышел. Речь идет о пьесе «Олень и шалашовка» А. Солженицына, которая была основана на личном лагерном опыте автора 1945 года (лагерный пункт «Калужская застава» в Москве) и 1952 года (Экибастузский лагерь). В те годы лагерная тема была весьма популярна в среде творческой интеллигенции. В итоге бардовская песня, например, откликнулась на это появлением таких певцов, как Александр Галич и Владимир Высоцкий. Однако в театр и кино эту тему в итоге так и не пустили, поскольку наверху попросту испугались широкой популяризации не только темы репрессий, но и лагерного быта как такового. Спустя два десятка лет с этой темы будет снято это табу, что тут же даст толчок криминализации массового сознания в СССР и началу бандитского беспредела на территории нашей страны. Кстати, именно тогда, в мае 1991 года, Ефремов и поставит-таки «Оленя и шалашовку» на сцене МХАТа имени А. П. Чехова, что весьма символично.

Однако в начале 60-х эту постановку все-таки не допустили – ума у наших правителей еще хватало. Поэтому пьесу Солженицына в «Современнике» ставить не разрешили, хотя актерам жуть как этого хотелось. По словам Б. Любимова:

«Современник» «жил Солженицыным». Его любили, ценили, постоянно говорили о нем, особенно о его пьесе «Олень и шалашовка». Предполагалась ее постановка. Пьеса лежала в литчасти, но текст получить было невозможно… Пьесу хорошо знал весь театр – не только актеры, но даже мои коллеги по электроцеху, рабочие. Они мне объяснили, что такое «олень», что такое «шалашовка», рассказывали о замысле спектакля, по которому мы, осветители, должны были в какой-то момент из зрительских лож софитами «слепить» зрительный зал – как прожекторами на зоне. … Врезался в память этот образ, очень театральный: осветители, направляющие свет софитов на созданную художником «зону»…

К пьесе автором прилагается «краткий словарь лагерного языка», в котором объясняется, что шалашовка – это «лагерница легкого поведения, способная на любовь в непритязательных обстоятельствах…»

Отметим, что, когда А. Твардовский узнал о том, что «Современник» хочет поставить эту пьесу, он в присутствии Солженицына назвал современниковцев «театральными гангстерами». Чем, конечно, сильно обидел писателя, который относился к этому театру как к новаторскому, передовому. А теперь послушаем самого А. Солженицына:

«Непростительным же считал Твардовский и что с «Оленем и шалашовкой» я посмел обратиться к «Современнику». Обида в груди А. Т. не покоилась, не тускнела, но шевелилась. Он много раз без необходимости возвращался к этому случаю и уже не просто порицал пьесу, не просто говорил о ней недоброжелательно, но предсказывал, что пьеса не увидит света, то есть выражал веру в защитную прочность цензурных надолб. Более того, он сказал мне (16 февраля 1963 г., через три месяца от кульминации нашего сотрудничества!):

– Я не то чтобы запретил вашу пьесу, если б это от меня зависело… Я бы написал против нее статью… да даже бы и запретил.

Когда он говорил недобрые фразы, его глаза холодели, даже белели, и это было совсем новое лицо, уже нисколько не детское. (А ведь для чего запретить? – чтоб мое имя поберечь, побуждения добрые…)

Я напомнил:

– Но ведь вы же сами советовали Никите Сергеевичу отменить цензуру на художественные произведения?

Ничего не ответил. Но и душой не согласился, нет, внутренне у него это как-то увязывалось. Раз вещь была не по нему – отчего не задержать ее и силой государственной власти?..

Такие ответы Твардовского перерубали нашу дружбу на самом первом взросте.

Твардовский не только грозился помешать движению пьесы, он и действительно помешал. В тех же числах, в начале марта 1963 г., ища путей для разрешения пьесы, я сам переслал ее В. С. Лебедеву, благодетелю «Ивана Денисовича». «А читал ли Твардовский? Что он сказал?» – был первый вопрос Лебедева теперь. Я ответил (смягченно). Они еще снеслись. 21 марта Лебедев уверенно мне отказал: «По моему глубокому убеждению, пьеса в ее теперешнем виде для постановки в театре не подходит. Деятели театра «Современник» (не хочу их ни в чем упрекать или обвинять) хотят поставить эту пьесу для того, чтобы привлечь к себе публику – (а какой театр хочет иного?) – и вашим именем и темой, которая безусловно зазвучит с театральных подмостков. И я не сомневаюсь в том, что зрители в театр будут, что называется, «ломиться», желая познакомиться… какие явления происходили в лагерях. Однако в конце концов театр вынужден будет отказаться от постановки этой пьесы, так как в театр тучами полетят «огромные жирные мухи», о которых говорил в своей недавней речи Н. С. Хрущев. Этими мухами будут корреспонденты зарубежных газет и телеграфных агентств, всевозможные нашинские обыватели и прочие подобные люди…»

В 1964 году Ефремов (в тандеме с Г. Волчек) поставил спектакль «В день свадьбы» В. Розова, действие которого происходило в деревне. Сюжет такой: идет подготовка к свадьбе – все в праздничном настроении, составляют меню, невеста Нюра покупает наряд, близкие готовят подарки.

Вся деревня только и говорит о свадьбе Нюры и Михаила. И все бы было хорошо, но в деревню приезжает первая любовь Михаила Клава, они вместе выросли в детдоме. Они тайно встречаются и признаются друг другу в том, что всегда любили друг друга. Но так как свадьба уже намечена, им придется расстаться навсегда. Василий, брат Михаила, уговаривает жениха расторгнуть свадьбу, ведь то, что испытывает Михаил к Нюре, не есть любовь. Но Михаил не соглашается с братом, он чувствует вину перед Нюрой. Но и та понимает его чувства. В итоге прямо за свадебным столом невеста… отпускает жениха. Это была пьеса о самопожертвовании, о том высоком человеческом чувстве, на которое сам Ефремов оказался не готов проявить. Ведь у него в тот самый момент, когда он ставил «В день свадьбы», произошел похожий случай.

Женщины Олега

Испорченная свадьба

Как мы помним, еще с середины 50-х Ефремов крутил любовь с актрисой Ниной Дорошиной. Причем в этом тандеме роли были следующие: Дорошина любила, а Ефремов позволял себя любить. При этом в ЗАГС они не шли, предпочитая жить гражданским браком. Более того, в процессе этого романа Ефремов успел жениться на другой женщине (Алле Покровской, в 1962 году), и спустя год у них родился сын Михаил, о чем я расскажу чуть ниже. Именно в 1963 году и произошла история, о которой пойдет речь в этой главе.

Дело было летом в Ялте, где Дорошина снималась в фильме «Первый троллейбус». Ее партнером там был молодой студент Щукинского театрального училища Олег Даль. Он влюбился в Нину с первого взгляда и буквально потерял голову – ночами стоял под ее окном, предлагая руку и сердце. Но Дорошина ответила отказом, поскольку любила Ефремова и с нетерпением ожидала его приезда на съемки. Но тот в ближайшие выходные так и не приехал.

Причем Нина узнала, что в Москве он увлекся другой актрисой – Аллой Покровской. Убитая этим известием, Дорошина поздно вечером отправилась на ялтинский пляж, чтобы искупаться. Море штормило, но Нину это не остановило – она стала отплывать от берега все дальше и дальше. А потом ее захлестнула волна и она стала тонуть. И наверняка бы утонула, если бы на берегу не оказался Олег Даль, который пришел туда со своими друзьями. Услышав крики о помощи, Олег первым бросился в море. И в итоге спас Дорошину от гибели. После чего они вдвоем вернулись в гостиницу и проговорили в номере всю ночь. А утром Олег снова предложил Нине выйти за него замуж. И та согласилась – назло Ефремову. В тот же день они отправились в ЗАГС и в Москву со съемок вернулись уже будучи мужем и женой. По словам самой Н. Дорошиной: «Во время съемок фильма мы с Олегом поженились. Я была его первой женой. И я готовила его к поступлению к нам в театр и, конечно, увлеклась им. Тогда это был двадцатилетний мальчик, очень обаятельный, искренний и влюбленный в меня. Я была старше его на семь лет. Он ухаживал за мной, и все было очень красиво. Мы на последние деньги купили обручальные кольца. А 21 октября 1963 года была наша свадьба, весь театр гулял на ней…»