Исповедь любовницы Сталина, стр. 67
— Н. И., советую вам уничтожить личный архив.
— Опоздали, Верочка! Письменный стол опечатан прошлой ночью, неизвестные лица связали мою дачную охрану и произвели там обыск. Исчезли важнейшие документы, фотографии, письма. Сволочи увезли в Москву личный сейф.
— Вы дневник вели?
Ежов покраснел.
— Немного этим делом грешил. Мелким, убористым почерком исписаны 5 тетрадей.
Я обомлела, шатаясь, спросила:
— Только правду, заклинаю вас, скажите: про меня там имеется хоть одна строка?
— Ваше светлое имя в дневнике не упоминается.
— Спасибо, Коля. Где находится дневник?
— В портфеле. Вы готовы взять его на временное хранение?
— Вы знаете, что я себе не принадлежу, поэтому я не могу оказать вам такую услугу.
— Кому можно довериться?
— В вашем положении нельзя хранить дневник, его надо сжечь.
— Верочка, возьмите драгоценности! В крайнем случае реализуете через комиссионные магазины. Жалко расставаться с жизнью, я ее бездарно проиграл. Сталину не верьте, при случае он закопает вас живьем…
Ежова назначили народным комиссаром речного транспорта. На этом посту он продержался до конца марта 1939 г., потом бесследно исчез…
Со Сталиным изредка перезванивалась. Новый год с его разрешения встретила в семье Молотова. Из знакомых были почти все вожди.
Год 1939
Близко познакомилась с женой Молотова. Дом их поставлен на широкую ногу. Роскошно-барственная обстановка, ковры, золото, бронза, серебро, парча, хрусталь, фарфор, картины, гобелены, уникальная библиотека. Полина Семеновна Жемчужная — законодательница мод, хозяйка и владычица. Она умеет среди правительственных дам задавать тон. Из них П. С. самая образованная и начитанная. На приемы к Молотовым тянулась вся высокопоставленная Москва.
Молотов говорит мало. Берия пьет и не пьянеет, рассказывает фривольные анекдоты, держит себя со всеми фамильярно. Маленков и Андреев сдержанны и молчаливы.
В. М. показал библиотеку, перед увиденными сокровищами хотелось опуститься на колени: книги — моя юношеская страсть.
— Здесь можно все найти, — сказал он, — самые редкие издания, вышедшие в царской России, в СССР и за границей. Недавно мы приобрели книги Пушкина с его автографами.
— В. М., вы даете читать книги друзьям?
— В библиотеку мы никого не впускаем, исключение сделаем для вас.
— Польщена!
Молотов порозовел.
В уютном концертном зале акустика изумительная, инструмент — «Стейнвэй». После ужина трудно петь. Но я не смогла отказать гостеприимным хозяевам. С удовольствием исполнила романсы Франца Шуберта. Я люблю произведения этого оригинального романтика. Затем пел И. С. Козловский, Качалов читал Пушкина, Лермонтова, Блока и полузапрещенного Есенина.
В. М. попросил меня пройти с ним в кабинет. Мы сели на диван, устланный персидским ковром ручной работы.
— В. А., я давно уже стал вашим поклонником, — сказал, заикаясь, Молотов. — Сегодня вы доставили нам эстетическое наслаждение. Позвольте преподнести вам на память работу художника Кустодиева и вазу для цветов работы французского мастера XVIII века.
Я была смущена.
Он взволнованно спросил:
— Я могу надеяться на вашу дружбу?
— Конечно. Я рада, что пришла к вам в гости.
— Для вас наш дом всегда открыт.
После спектакля «Тихий Дон» зашла в буфет выпить стакан чаю. Там ужинали отставные любовницы Сталина: Барсова, Шпиллер, Златогорова, Лепешинская. Проходя мимо моего столика, Бронислава Златогорова нарочно задела скатерть, посуда с горячей пищей рухнула на пол. Я случайно не обожглась. Женщины рассмеялись.
— Мы, Верочка, все равно выживем вас из Большого театра, — желчно проговорила коротконогая толстушка Барсова.
— Оставьте меня в покое!
Женщин объединила ненависть.
— Можешь жаловаться усатому батьке! — истерично крикнула Лелечка Лепешинская.
Я тихо спросила:
— Голубушки, птички певчие, что вам от меня надо?
— Кобыла, сколько платит тебе за каждый визит И. В.? — завизжала Шпиллер.
— Как вам не стыдно? Вы что, с ума сошли?!
— Иди, доноси! — остервенело орала бывшая любовница вождя.
— Ты посмела наплевать в наши души, и за это мы будем жестоко мстить, — тряхнув головой, прорычала белозубая маленькая Златогорова.
Я спокойно ответила:
— О вашем поведении станет известно товарищу Маленкову. Завтра утром вызову врача, возьму бюллетень.
— Это вы, Валерия Владимировна, во всем виноваты! Вы нас натравили на Давыдову, — плача, проговорила Лепешинская, обращаясь к Барсовой.
— У тебя, деточка, нет своей головы! Вместо мозгов опилки с соплями! — отпарировала другая премьерша.
— Не могу понять, чем вы только берете? — не унимаясь, сказала Шпиллер. — Нет фигуры, отсутствует голос, кусок вздутой глыбы!
— Сионистка проклятая! — завопила Барсова.
— Перестаньте кричать! — властно крикнула Златогорова. — Нас могут услышать.
— Подумаешь, польская гордячка, тоже мне, еще хвост поднимает! — оскорбила Барсова коллегу по сцене и по склокам.
Размахнувшись, Лепешинская изо всех сил дала Барсовой затрещину. В. В. завыла, стала звать на помощь…
Весь театр узнал об этом неприятном инциденте. Дирекция назначила комиссию. Вся четверка получила по выговору. Солистки оперы с поджатыми губами приходили ко мне просить прощения. И все равно эти отчаянные бабы продолжали заниматься травлей и преследованием. Из-за их коварства я пролила немало слез.
Мы встретились с Поскребышевым в закрытой столовой ЦК ВКП(б). В утренние часы там почти никто не бывал. Он сказал:
— В. А., вы, наверное, слышали, что арестована большая группа работников НКВД? Среди них бывший начальник Одесского областного управления комиссар государственной безопасности первого ранга Заковский. Ежов сделал его своим заместителем. Товарищ Сталин распорядился допросить негодяя.
— А. Н., какое я имею к этому отношение?
Поскребышев перебил:
— Вы — депутат Верховного Совета. Нельзя забывать о своих полномочиях. В час ночи за вами приедет машина. Таков приказ И. В.
День и вечер меня лихорадило. Как назло, Буденный прислал телеграмму, просил навестить. Маленков по телефону справился о здоровье, после незначительных фраз соединил со Сталиным.
— В. А., надеюсь, что вы будете на съезде?
— Непременно. Я получила постоянный пропуск, спасибо, дорогой!
— Вам сообщили, что вы включены в программу правительственных концертов?
— Да, я готовлюсь.
— Товарищ Поскребышев с вами беседовал?
— Сегодня утром, И. В.
— Берегите нервы, они вам пригодятся… До свидания.
Ночью мы подъехали к Лубянке. У центрального подъезда нас ждали. В просторном кабинете отдыхал Сталин. Он молча курил.
— И. В., — сказал Берия, — я предлагаю перейти в другое помещение, там все приготовлено для интимного разговора.
Сталин Согласился. Берия позвонил. Вошел его помощник, толстый, до синевы выбритый, самодовольный грузин с красными толстыми губами.
— Кабулов, приведите Заковского! Где зубной врач?
— Доктор ожидает вызова, у него все готово, — отчеканил помощник.
Меня отвели в смежную комнату, где через глазок и наушники все было видно и слышно.
Сталин, Молотов, Берия, Андреев, Каганович, Микоян, Шкирятов сели за большой, деревянный стол. Конвой ввел Заковского. Я его немного знала. Это плотный мужчина большого роста, далеко не старый, хотя над его лбом, таким же розовым, как и мясистые округлые щеки, серебрились пряди коротко остриженных волос. У него был тяжелый подбородок и оттопыренные, как большие морские раковины, хрящеватые уши. Взгляд его больших водянисто-голубых глаз казался рассеянным, скользким, но лишь до того момента, пока они не останавливались на собеседнике и в них не вспыхивал огонек гнева. Тогда их взгляд становился тяжелым и сразу выдавал волю и упорство их обладателя.