Таинства кулинарии. Гастрономическое великолепие Античного мира, стр. 95

В Средневековье в Англии замки правителей и всех великих были переполнены посетителями, коих всегда принимали с щедрым гостеприимством. Пышность, которую демонстрировали лорды, была поистине экстраординарной, и трудно понять, как их состояний хватало на такие невероятные проявления роскоши. У них были собственные тайные советники, казначеи, секретари, капелланы, герольды, герольдмейстеры, пажи, стражи, трубачи – одним словом, все чиновники, все слуги, каких было должно иметь при королевском дворе. Кроме этого многочисленного домашнего штата работников были еще труппы менестрелей, клоунов, жонглеров, бродячих актеров, канатных плясуний и т. д. Все они находили в замке пристанище на время великолепных пиршеств. В каждой из зал, открытых для гостей, давались представления в полном согласии с непристойными вкусами той эпохи. То была чудесная неразбериха, невероятный хаос, в котором до слуха доносились звуки кувырков, блюд и чаш, стучащих друг о друга, гармоничная музыка, суматоха танца, пение, шутки и отовсюду – неистовый смех. Единственно, лик благопристойности был слегка завуалирован.

Иногда термин entre-mets также применялся по отношению к декорациям, выставленным в пиршественной зале, которые представляли города, замки и сады с фонтанами, откуда текли всевозможные спиртные напитки. На обеде, что Карл V Французский устроил в честь императора Карла IV, состоялось грандиозное представление. Появилось судно с мачтами, парусами и оснащенное такелажем. Оно продвинулось к самой середине залы при помощи механизма, спрятанного от взоров присутствовавших. Спустя мгновение перед ними предстал Иерусалим, башни которого были усеяны сарацинами. Корабль приблизился, и город захватили прибывшие на нем рыцари-христиане.

Мысль о погребении вдохновила египтян на обычай к концу трапезы пробуждать у гостей бодрость и жизнерадостность. В залу входил слуга со скелетом или изображением мумии в руках и медленно обходил ее. Затем он приближался к гостям и говорил: «Ешьте, пейте, развлекайтесь сегодня! Завтра вы умрете».

Греция и, в особенности, Рим переняли это мрачное символичное изображение скоротечности времени и удовольствий. Образ грядущего погребения торопил получать наслаждения в настоящем. Никогда не открылась язычникам «надежда на вечную жизнь».

Глава 35

Римский ужин

Два пятилетия прошло с тех пор, как Рим повиновался Домицию Нерону, сыну Агриппины. Римляне, стадо презренных рабов, покорных подхалимов печально известного цезаря, уже отпраздновали девять годовщин его счастливого вступления на престол империи, и фламин Юпитера торжественно возблагодарил богов за каждый из этих годов, за все блага, что беспрестанно расточал на земле сей преданно любимый монарх.

Верно, что несколько знатных людей были ровней Нерону. Он и его мать отравили Юния Силана, проконсула Азии. Впоследствии юный император разделался с Агриппиной, и сенат рукоплескал этому ужасному преступлению, что всего лишь стало прелюдией к вопиющим поступкам, потрясшим повествовавшего о них историка.

Разумеется, фламин должен был вознести торжественные благодарения Юпитеру за то, что до сего времени он сдерживал коронованного монстра от совершения зла, позже отметившего его гнусное правление.

Римский ужин

Шел шестьдесят четвертый год христианской эры. Император провел некоторое время в Неаполе, откуда, как считалось, он отправится в Грецию. Но, внезапно изменив свои планы, он вернулся в столицу мира, чтобы, как говорили, подготовить неслыханно великолепное зрелище, такое, что мог задумать лишь Нерон.

Один из его старых освобожденных рабов, Кай Домиций Себа, решил отпраздновать возвращение в Рим и десятую годовщину царствования своего господина, который теперь стал его покровителем и другом. Этот человек владел несметными богатствами, пользовался широким доверием при дворе и был полон оскорбительного высокомерия и наглости, вселявших такой ужас в души самых благородных семейств империи, что они долгое время покорно склоняли перед ним свои головы. Как только среди римской аристократии пронесся шепоток о намерении великолепного Себы дать пир, как все воспылали желанием оказаться в числе гостей фаворита цезаря.

Однако проходили дни, приближалось время ночного празднества, а человек, приносивший приглашения, так и не появлялся.

У евреев не было ничего более простого и немудреного, чем приглашение к обеду, но у римлян этикет требовал, чтобы амфитрион послал одного из своих слуг к каждому, кого хотел осчастливить щедрым гостеприимством. Слуга, обычно освобожденный раб, переходил от дома к дому и с исключительной вежливостью оповещал хозяев о дне и точном времени пира.

В конце концов посыльный с приглашением от Себы явился к двум консулам года, Леканию Бассу и Лицинию Крассу, и они с вежливой благодарностью приняли необычайную честь, коей их снисходительно пожаловал отпущенный на волю раб.

Вслед за ними ту же благосклонность и с той же благодарностью приняли Агриппы, Анки, Коссы, Друзы и все те семейства, что были в Риме самыми знатными, влиятельными и благородными.

На следующий день примерно в два часа (трапеза должна была начаться в шесть) в банях Палатина и Дафниса, что возле Священной дороги, царило необычайное оживление. Mediastini поддерживали огонь под котлами, capsarii заботливо складывали одежды купальщиков, unguentarii продавали масла и мази, а fricatores, вооруженные чем-то вроде деревянной, железной или роговой ложки, strigil (банная скребница у древних), терли и скоблили кожу перед тем, как tractatores начинали бережно разминать суставы и умело массировали тело, становившееся в результате этих воздействий более упругим и эластичным.

Представители высших классов римского общества никогда не садились за стол до тех пор, пока не претерпят процедуру досконального очищения.

После бани они возвращались домой, чтобы отдать себя в искусные руки парикмахеров, что ожидали их, чтобы придать больше изящества прическам и с помощью пинцета и пемзы убрать первые седые волосы, признак прожитых лет, которые, сколько их ни удаляй, появлялись снова.

Далее следовала более серьезная процедура. Эпикурейцы никогда не пренебрегали состоянием своих зубов. Особенное внимание ему уделяли перед пиршеством. Своеобразная гастрономия в I веке н. э. не стала препятствием к изобретению зубного порошка, который очищал зубную эмаль, не повреждая ее, и укреплял десны, эти оплоты жевательного процесса. Некоторые употребляли вещества, вряд ли приемлемые для нас сегодня, поскольку против них восстает наша деликатность. Но использовались и менее неприятные средства. Люди с хорошим вкусом и светские дамы превозносили бычью желчь, козье молоко, пепел рогов оленя и свиных копыт, а также яичную скорлупу.

Итак, как выразился комик Плавт, зубы были «отделаны» или, скорее, таким образом готовы исполнить ожидавшую их работу.

Те, кто имел несчастье потерять некоторые из сих мощных гастрофагических помощников, заменял их искусственными из слоновой кости, что были мастерски сделаны абсолютно похожими на своих соседей. Взору было неподвластно отличить их: разве можно требовать большего?

Но клепсидра и знаменитые часы на Марсовом поле оповещали, что пора надеть легкую белую рубашку, чуть подлиннее, чем греческий паллиум. Завершив последнюю часть своего туалета, гости в сопровождении нескольких рабов направлялись в великолепные чертоги устроителя пира. За ними, как тени, следовали те самые голодные прихлебатели, о которых мы уже упоминали, с отвратительным раболепством прилагавшие все усилия, чтобы по пути добиться улыбки или слова от приглашенных гостей.

Прибывшую в atrium толпу римской знати проводили внутрь дома приживальщики Себы. Гордый освобожденный раб не беспокоился ни о ком, но, подобно богатым грекам, которым он подражал, предоставлял своим незнатным знакомцам труд заменить его, оказывая почести гостям во дворце.