Дедушка и внучка, стр. 12
– Белое – тоже траур, – объяснила Мэри, – маленькому ребенку, который потерял обоих родителей, не годится ходить в голубом, мисс Дороти, право, не годится.
Дороти повернулась и посмотрела на Мэри с глубоким изумлением.
– Я не понимаю вас. Пойдите вниз и накройте стол к ужину. Я знаю, что вам приходится слишком много работать. Мне нужно поговорить с дедулей, и он пригласит в помощь вам множество слуг. Не беспокойтесь, ждать осталось совсем недолго, и вам нужно будет только ухаживать за тетей Доротеей и за мной. Теперь я придумываю новые платья для тети. Ей нужно много, много платьев. Идите, милая Мэри, оставьте меня одну.
– Но ведь вы не сможете застегнуть платьице, мисс.
– Ну, я как-нибудь это устрою.
У девочки было решительное личико, а времени до ужина оставалось совсем немного. Мэри знала, что опаздывать нельзя ни на минуту, поэтому служанка так и полетела вниз готовить кушанья. В коридоре она встретила Карбури:
– Дороти еще совсем крошка, а между тем она так настойчива и так обезоруживающе мила, что я ради нее готова в огонь и в воду.
– Уж если сказать правду, – шепотом заметил Карбури, – наш господин так любит ее, что, мне кажется, сделает все, чтобы только угодить ей.
– Да уж, ему придется прямо сегодня кое-что для нее сделать, – улыбнулась Мэри, – потому что она велела подать на стол третий прибор. Подумать только: крошка, которой нет еще и семи лет!
– Я поставлю для нее прибор, только если прикажет сэр Роджер.
– Вот увидите, мистер Карбури, – со смехом отозвалась Мэри. – Вам придется принести прибор.
– Да что и говорить. Все может быть! – ответил Карбури. – Я этому не слишком удивлюсь после того, что мне рассказали Петерс и Джонсон.
– И что же они вам рассказали? – поинтересовалась Мэри.
– Да как же, она была в грядках земляники! Представляете? Для нее было приказано снять сетки, и она собирала столько ягод, сколько ей хотелось, а старик бродил кругом, смотрел и то и дело весело смеялся. Он велел Петерсу и Джонсу заниматься своими делами и уйти в другую часть фруктового сада. Но, конечно, они продолжали глазеть издали, смотрели и дивились. С тех пор как в Сторм приехала маленькая мисс, чудесам нет конца!
– Вам придется поставить для нее прибор к обеду, вот увидите! Ну, я побегу жарить рыбу, – заспешила Мэри. – Это самая дешевая рыба, которую мы только могли достать, но я точно знаю: наш господин найдет, что я за нее заплатила слишком дорого!
Между тем Дороти в детской была сильно занята. В свои семь лет она уже действительно многое видела, встречалась с людьми самых различных классов общества и все пропускала сквозь свое чистое, невинное детское сердечко, глядя на мир счастливыми открытыми глазами. Она проходила мимо зла, не касаясь его, и всюду с восторгом замечала добро и счастье. Правда, она рано лишилась отца и матери, но для девочки они продолжали жить. Ее дорогая мама и горячо любимый папа любили голубое платьице цвета незабудки, и ей хотелось надеть его в этот вечер.
Поэтому она рылась в вещах, приводя все в ужасный беспорядок, и наконец нашла-таки платьице светло-голубого цвета, сделанное из очень нежной, мягкой, воздушной материи. Дороти выбрала также маленькие голубые ажурные чулки и голубые сафьяновые туфельки; отложила их в сторону, потом причесала щеткой темные курчавые волосы, опять вымыла лицо и руки и наконец оделась.
Но когда платье уже было накинуто на плечи, начались затруднения. Оно застегивалось сзади, и Дороти никак не могла достать до крючков и петель. Что тут было делать? Она собиралась войти в гостиную без пяти минут семь, то есть в то время, когда там появлялась тетя Доротея. Нельзя было терять ни минуты. И девочка решила, что можно обратиться за помощью только к одному человеку. Потревожить Мэри, занятую в кухне, она не хотела, не хотела также мешать и Карбури, накрывавшему на стол. Не бежать же далеко, в комнату тети Доротеи? А вот дедуля! Ведь его спальня совсем близко.
Она побежала по коридору и постучала в его дверь.
– Кто там? – спросил недовольный и удивленный голос.
– Это я, впусти меня, дедуля.
– Тебе нельзя войти, Дороти. Сейчас же уходи.
– Это очень важно, дедушка! Нужно, чтобы кто-нибудь застегнул мне платье.
– Я сказал, уходи, Дороти! Пусть Мэри застегнет тебе платье.
– Она готовит нам ужин. Дедуля, я вхожу!
– Нет-нет, уходи.
Дверная ручка тихонько повернулась. Дверь отворилась на дюйм, и маленькое сияющее личико заглянуло в комнату. Старый сэр Роджер только что побрился и стоял в жилете, собираясь надеть свой старый сюртук.
– Ах, ты прекрасно выглядишь! – одобрила Дороти. – И как ты напоминаешь мне моего папу! Пожалуйста, застегни мне платьице.
Старый сэр Роджер только что побрился и стоял в жилете.
Она быстро, одним прыжком подскочила к нему и повернулась спиной.
– Дитя мое, я, право, не знаю, что мне делать… И почему ты не послушалась меня и вошла в комнату?
– Дедушка, пожалуйста, застегни мне поскорее платьице и поторопись: мне холодно, у меня мурашки по спине бегают.
– Зачем ты надела это платье?
– Как зачем? Чтобы быть нарядной! Ведь я буду ужинать с тобой, дедуля. Ну, становись же на колени и застегни платье. Поскорее, поскорее!
– Конечно, я попробую, но я совсем не знаю, как это делается.
– Ах, какой ты непонятливый, дедуля, ты настоящий гусенок! Ну, разве ты не видишь крючков? Разве не видишь петелек? Нужно просовывать крючки в петельки, только и всего. Я уверена, что смогла бы застегнуть твое платье.
– Извольте стоять смирно, маленькая мисс. Да не вертись же так, Дороти! Ну, хорошо. Теперь готово. Я застегнул платье; правда, не очень хорошо, но все-таки оно держится.
– Оно застегнуто очень плохо, дедушка, но, будем надеяться, что завтра вечером ты застегнешь получше.
– Нет уж! Я не собираюсь больше его застегивать. Все, уходи. Сегодня ты больше не сойдешь вниз.
Дороти отступила на несколько шагов, прислонилась к одной из ножек большой кровати и прямо посмотрела деду в лицо:
– Я сойду вниз с тобой. Я нарядная-пренарядная, и знаю, что на самом деле ты шутишь и тебе очень приятно быть со мной. А погляди-ка, какие у меня миленькие туфельки! Ну, не прелесть ли они? Как ты думаешь, дедушка, я достаточно нарядна?
– Я нахожу, что ты самая странная, самая непослушная, самая…
– «Милая», скажи «милая» в конце, – подсказала Дороти.
Старый сэр Роджер не произнес слова «милая», но морщины на его лице разгладились. Он быстро надел сюртук, потому что часы пробили семь.
– Теперь возьми меня за руку, – приказала она.
Через минуту они рядышком вошли в гостиную. Мисс Доротея, одетая в свое привычное выцветшее платье, стояла возле окна на привычном месте, в привычной позе. Увидев отца и маленькую Дороти, она вздрогнула от неожиданности. Карбури тоже увидел их и скорее вылетел, чем вышел в столовую; быстро-быстро он поставил прибор «для маленькой мисс» и потом доложил, что ужин подан.
– Поставлено три прибора, Карбури? – спросила Дороти приветливым, ласковым голоском.
– Да, мисс Дороти, три прибора.
– Пойдем, дедуля, – Дороти взяла мистера Сезиджера под руку. – Я отведу тебя в столовую. Тетушка, милая, пожалуйста, иди вперед.
Глава VII
Бидди Мак-Кен
Маленький ребенок, который поездил с родителями по всему земному шару, сильно отличается от других детей. Он гораздо понятливее их. Если же это маленькое существо обладает по-настоящему чистым, доверчивым сердцем, встречи и знакомства с людьми различных положений и характеров не портят его.
С тех пор, как Дороти себя помнила, и почти до семи лет она встречалась с самыми разными людьми – и с очень хорошими, и с очень дурными. Последний год своей бродячей жизни она прожила в Канаде. Ее родители переезжали из города в город, из одного поселка в другой. Иногда у них бывало много денег, иногда жили почти впроголодь. Временами ее отец бывал необычайно мил и добр. В такие дни он смеялся и шутил, рассказывал смешные истории, уверял, что дочь пробралась в его сердце и заняла там самое лучшее место, что ничто на свете не заставит его оторваться от любимой девочки. Словом, что она – его бесценное сокровище, его единственная радость и любовь. Но через неделю он совсем менялся, почти не замечал Дороти, приходил домой смущенный, нервный и иногда (хотя девочка не особенно замечала это) больной. Он страдал непонятной для Дороти болезнью, заставлявшей горько плакать ее мать.