Чужие миры (авторский сборник), стр. 173

«Интересно, это трудно — быть Верховным Настоятелем?» — подумал он. И тут же понял, что очень скоро придется взвалить на плечи ношу потяжелее той, от которой счастливо избавился сегодня. Ношу, которая — воистину! — под силу лишь богам.

И он новыми глазами поглядел на Бина и Тао. Потому что никогда раньше не задумывался: каково было им последние два месяца?

— На Сао-Зу шапки таять начали, — улыбнулся задумавшемуся другу Юл Ю. Оказывается, он шагал рядом, шурша студенческим одеянием. — Лето.

И Даан улыбнулся в ответ, вспоминая привычные снега горных пиков и свежий воздух высот. Вспоминая здесь, в знойных южных степях. Шагая в туманное завтра и навстречу встающей малой луне. И еще понял, что никогда уже не вернется былая безмятежность.

А Каома — по-прежнему — глядел в Мир единственным Оком.

Опускался вечер. Первый спокойный вечер вне стен родного монастыря.

4

Ман отнял ото лба ладонь, которой заслонялся от солнца.

— Разошлись, — зачем-то сказал Поон. — И что дальше?

Горец невозмутимо поправил уздечку.

— Едем.

— За кем?

— За островитянами. Мне ведь нужен проводник, а не монах, верно?

Поон вздохнул:

— Они и вправду бойцы не чета моим… Кто же знал, что они монахи?

Ман фыркнул и вскочил в седло.

Начальник охраны медлил.

— Все равно не пойму — что они здесь делали? Так далеко от монастырей? И при чем здесь чужеземцы?

Горец-велш снисходительно поглядел на Поона:

— Хочешь совет, Поон? Забудь обо всем, что видел. И никогда никому не рассказывай. Чтобы не разделить судьбу… Ну, ты понял, да?

Поон поежился:

— Легко сказать, забудь…

Он прыжком оседлал своего коня и натянул поводья.

— И-и-э-ххх! Ладно, поехали за твоим драгоценным проводником…

Ман не ответил. Он думал, как быстро Матурана засечет их у себя на хвосте. Вряд ли позже темноты — в этом он был уверен.

Холмы снова обезлюдели. Вероятно, надолго. Еле слышный стук копыт быстро затих на востоке. Мир же обрел равновесие еще на четверть века. Небольшой срок, не правда ли?

Монастырь Эстебан Бланкес

Не могу сказать, что ранее я никогда не слыхал об этом монастыре. Во всяком случае, название тихо дремало у меня где-то на задворках памяти. Но я точно знал, что прежде никогда не видел этих стен, хотя исходил Картахену вдоль и поперек еще в юношеском возрасте.

Моя профессия обязывает знать все. Тем более — город.

Но все же я с удивлением отметил, что нахожусь здесь впервые.

Дальнее предместье, сущая глушь. Косая лощина меж двух холмов — кому пришло в голову строить монастырь в лощине? Обычно подобные постройки возводятся на вершинах холмов, на пригорках. На возвышениях, одним словом.

Еще тогда я подумал, что это необычный монастырь.

Он был отделен от города большим, похожим на гигантский лишай пустырем. Пыльные куры рылись в кучах мусора, на кур охотились жирные черные крысы. На крыс — худые бродячие коты. На котов — стаи облезлых псов, злющих и трусливых одновременно. Я не удивлюсь, если местные жители скажут мне, что у них пропадают младенцы из хижин.

По-моему, это не просто псы. Не просто бродячие собаки. Это — гнусные твари, отпрыски отвратительных волкособачьих свадеб. Они не сторонятся людей, как настоящие волки. И страшны в стае, как бывают страшны только обладатели серых шкур и ненасытных глоток.

Я машинально потрогал перевязь с метательными ножами под легким летним плащом. От стаи, пожалуй, в одиночку не отбиться. Может быть, вот она — разгадка? И монастырь тут, собственно, ни при чем. Стая. Их просто растерзала местная стая. Позабыв ненадолго о страхе перед человеком.

Я вздохнул и, решительно взбивая сапогами пыль, двинулся к стенам по извилистой тропинке, что вилась меж мусорных куч. Туда, где виднелись массивные монастырские ворота.

Чем ближе я подходил, тем тягостнее становилось у меня на душе. Хотя особых причин тому я не усмотрел — возможно, на меня действовал дух запустения, отпечаток которого с приближением к монастырю чувствовался все сильнее. А может, повлияла мрачная архитектура монастыря. Замшелые головы числом семь возносились к праздничному небу, но не становились от близости к небу менее мрачными. Наоборот, небо над монастырем начинало казаться мрачным, несмотря на яркость и голубизну. Головы храма, увенчанные круглыми шапками с алонсовскими крестами на куполах, все были разного размера. И еще создавалось впечатление, что они строились в разное время, потому что камень, из которого они были сложены, имел разные оттенки. Головы повыше и на более, толстых башнях — потемнее. Которые поскромнее — светлые, словно время еще не успело оставить на них темную накипь промелькнувших лет. На самой высокой голове под самым куполом виднелись выложенные из несколько более светлого камня слова: Эстебан Бланкес. На второй по высоте — Карлос Диего Лараззабал. На остальных тоже все еще можно было разобрать чьи-то имена — имена, неподвластные времени. Интересно, что это были за люди?

Лавируя в море мусора, я вплотную приблизился к воротам. Они были массивны и ветхи, как рукописные экземпляры Завета. Только поразительная стойкость римской лиственницы к гниению позволила им дожить до сегодняшнего дня — дерево оказалось долговечнее железа. Петли и запоры проржавели и искрошились, а ворота остались относительно целыми, хотя на внешней стороне створок рыжели ископаемые разводы поколений и поколений южного лишайника.

Левая створка сорвалась с умершей верхней петли и лежала нижней кромкой прямо на земле, вросши в нее на несколько пядей. Косая щель между покосившейся левой и относительно ровно стоящей правой сплошь была затянута сивой паутиной; в паутине танцевали на ветерке иссохшие мумии мелких насекомых.

М-да. Сюда давно никто не приходил. Впрочем, разве это единственный путь внутрь? Высокий монастырский забор тоже мог пострадать. Кто сказал, что Сантьяго Торрес и Фернандо Камараса прошли именно в ворота, а не в какой-нибудь давний пролом?

Я бы не удивился, если бы выяснилось, что они сюда прилетели. На воздушном шаре, например, или на помеле, позаимствованном у одной из сотен картахенских ведьм.

Улыбка еле-еле коснулась моих губ. Наверное, от мыслей о ведьмах.

Но почему-то страшно не хотелось нырять в щель между створками, и, смею вас заверить, вовсе не из-за паутины.

Что-то удерживало меня от приближения к монастырскому храму. Что-то такое, чему люди до сих пор не нашли разумного объяснения. Инстинкт. Чутье. Предвидение.

Но моя профессия как раз и заключается в том, чтобы нарушать инстинкты и идти вперед вопреки предвидениям.

Впрочем, осторожность тоже является частью моей профессии. Трусливая умная осторожность. Частью и залогом успеха.

Кому нужен мертвый сыскарь?

Никому. Только объекту сыска.

Поколебавшись, я все же решил сначала обойти монастырь по периметру. Снаружи забора.

Замшелые (а точнее — покрытые лишайником) стены охватывали монастырское подворье неровным кольцом; кольцо имело два характерных выступа около скитских башен. Грубо вытесанные блоки, наверное, еще в незапамятные времена привезли из каменоломен севернее Картахены. Теперь там прибежище дикого зверья. Дикого и одичавшего.

Замкнув кольцо, я с непонятным разочарованием убедился, что стены вокруг монастыря нигде не повреждены, и если Торрес и Камараса приходили сюда, они воспользовались именно воротами. Недавние мысли о воздушном шаре и ведьмином помеле — это лишь нервная шутка, не надо удивляться…

Паукам достаточно двух-трех дней, чтобы затянуть щель своими тенетами. Ну, возьмем для простоты неделю, паутина между створками ворот явно не первый день кормит хозяев и служит проклятием местным мошкам.

Торрес исчез полтора месяца назад. Камараса — чуть менее двух недель.

Они вполне могли войти на монастырское подворье и покинуть его тоже могли, так что паутина ни о чем не говорит.