Сашенька, стр. 119
Сатинов: Я заболел, серьезно заболел, я доложил о своей болезни коменданту и приехал в Сухановку, как только смог.
Комиссия: Товарищ Сатинов, вы были знакомы с осужденными, а именно с Александрой Цейтлиной? Может, вас постиг нервный срыв, вызванный буржуазной сентиментальностью?
Сатинов: Нет, слово коммуниста. Я просто отравился. В наше неспокойное время враги народа должны быть уничтожены».
— Понимаешь, что произошло? — спросил Максим.
— Палачи были в стельку пьяные, Сашенька, Ваня и остальная сотня заключенных ожидали расстрела, а Сатинов так расстроился, что сказался больным. И что происходит?
«Голубев: Когда мы напились, то стали обсуждать безнравственное поведение врагов женского пола, в особенности заключенной Цейтлиной- Палицыной — небезызвестной Сашеньки. Мы были наслышаны о ее отвратительной сексуальной распущенности, о том, как она использовала свои дьявольские женские чары, чтобы соблазнять и заманивать других предателей, а поскольку товарищ Сатинов еще не приехал, мы, под влиянием выпитого испытывая отвращение к ее предательству, решили начать с нее. Мы привели ее в мою столовую и…»
Зеленой ручкой возле этого предложения Сталин написал: « Хулиганы».
— Теперь послушаем Блохина, — сказал Максим.
«Комиссия: Товарищ майор, вам было приказано привести в исполнение приговор над 123 заключенными, однако вы подали жалобу о поведении коменданта».
— Блохин — лучший сталинский стрелок, — объяснил Максим.
— Он лично расстрелял за пару ночей 11 тысяч заключенных поляков в Хатыни. Он всегда носил поверх формы кожаный фартук мясника и фуражку.
«Блохин: В полночь я прибыл, чтобы приступить к своим обязанностям командира расстрельной команды и привести в исполнение приговор над 123 осужденными. Я хочу доложить Центральному комитету, что обнаружил коменданта и его товарищей абсолютно пьяными в присутствии заключенной Цейтлиной, с которой они обращались в манере, не подобающей советским офицерам и противоречащей чекистской морали. Она уже была частично раздета.
Я выразил решительное несогласие, предложил лично привести приговор в исполнение, но меня выставили за дверь. Я попытался дозвониться товарищу Сатинову. Когда он приехал, я все доложил ему. Эти пьяные беспардонные негодяи насмехались над моим профессионализмом и мастерством в этом деликатном деле. Они заключали пари и кричали».
Зеленым подчеркнуто «пари». « Где- то в 00.33 они вывели заключенную Цейтлину во двор возле служебных гаражей, хорошо освещенный фонарями.
Температура на улице была приблизительно 40° мороза.
Голубев: Когда она вышла во двор, мы привели приговор военного трибунала в исполнение, но в пьяном угаре, из- за непростительной задержки товарища Сатинова… мы привели его в такой недопустимой, легкомысленной и развратной манере. Да, я признаю, нам была интересна эта агент- соблазнительница как женщина».
Катенька похолодела.
— Господи, — прошептала она.
— Они ее изнасиловали?
— Нет, если бы изнасиловали, так бы и сказали, — ответил Максим. — Но их явно заворожила ее красота, ее репутация соблазнительницы.
Они слышали о записи утех Сашеньки и Бени.
«Сатинов: Я приехал в 3.06 и заметил во дворе нечто необычное, там, где водитель припарковал мою машину. Я раньше говорил Центральному комитету, что моя задержка частично была вызвана этим безобразием.
Комендант Голубев был пьян и попытался утаить то, что совершил. Я выслушал майора Блохина и сверился со списком приговоренных к расстрелу.
Я заметил, что отсутствует заключенная Цейтлина, и приказал коменданту отвести меня к ней. После этого приказал коменданту Голубеву и майору Блохину начинать.
Заключенных приводили в камеру, специально оборудованную для этих целей. Я, от лица ЦК, засвидетельствовал расстрел 122 заключенных. Будучи преданным партии коммунистом, я обрадовался ликвидации этих врагов народа, предателей и негодяев.
Голубев: Мы попрали высокие моральные принципы Коммунистической партии, но я душой и сердцем предан делу партии и лично товарищу Сталину. Я готов к суровому наказанию, вверяю свою судьбу в руки ЦК. Около трех, наконец, приехал товарищ Сатинов. Он повел себя неподобающим образом, проявив буржуазную сентиментальность…»
Сталин красным карандашом обвел это обвинение и написал:
« Сатинов сочувствие???»
— Что же произошло? Что увидел Сатинов? — спросила Катенька — казалось, это было жизненно важно для нее.
«Сатинов: Она была полностью… раздета. Комендант Голубев проявил извращенный инфантилизм и порочное мещанство, как я уже лично доложил товарищу Сталину. Признаюсь, разговаривая с Голубевым, я дважды его ударил, он упал на землю. Это говорил во мне разъяренный коммунист, а не буржуазная сентиментальность».
Максим присвистнул.
— Значит, то, что произошло с Сашенькой, заставило Сатинова, этого железного человека беспощадного поколения, потерять над собой контроль. Очень нетипично — подобная выходка на глазах у чекистов могла бы означать смертный приговор без суда и следствия.
— Но что он увидел? — Катенька поняла, что почти кричит.
— Подожди… — Максим продолжал читать. — Вот.
Он указал на самый конец документа. В лабиринте зеленых каракулей Сталин написал: « Брандспойт».
— Брандспойт? Я ослышалась? Максим покачал головой.
— Не думаю. Я слышал о подобном во Владимирской тюрьме в 1937 году. Думаю, они привязали Сашеньку к столбу и облили из брандспойта. Стояла необычайно холодная ночь. Они заключали пари, сколько времени пройдет… прежде чем она заледенеет. Как статуя.
Оба долго молчали. Вокруг в лесу слышался щебет жаворонков и зябликов, пчелы кружились вокруг цветущих вишен, а сирень просунула между серебристыми березками свои белые и сиреневые грозди. Оплакивая свою бабушку, которую она никогда не знала, Катя думала о том, чего натерпелась Сашенька той длинной страшной зимней ночью 1940 года. Потом Максим обнял Катеньку.
— Что мы здесь делаем? — наконец спросила она, выскальзывая из его объятий. Я еще поискал и кое-что нашел. Записи о погребении Сашеньки, Вани, даже дяди Менделя. После расстрела их кремировали, прах похоронили на одной из дач НКВД, в березовой роще, недалеко от Москвы. Позже, по приказу НКВД о массовых захоронениях, на могилах высаживали клубнику и черную смородину. Посмотри, вон на дереве табличка. Прочти.
«Здесь погребены останки невинно убиенных жертв политических репрессий.
Да будет земля им пухом!»
— Она здесь, да? — спросила Катенька, становясь поближе к Максиму. Он снова обнял ее, на этот раз она не возражала.
— Не только Сашенька, они все, — ответил он. — Они все, вместе.
28
Вечерело — этот розовый зернистый летний закат, казалось, подсвечивал Москву снизу, а не освещал сверху. Максим привел Катеньку в особняк Гетманов.
Она стояла на лестнице и махала ему на прощание.
Охрана пропустила девушку внутрь. В доме царила необычная тишина, Розу она нашла на кухне.
— Ты должна выпить чаю с медовиком, — заявила Роза, едва взглянув на девушку. Катенька поняла, что у нее заплаканное лицо и красные глаза. — Садись.
Катенька наблюдала, как Роза делает чай, добавляет в него мед и две чайных ложечки коньяка в каждую чашку. Похоже, ее тетя не очень-то скучала.
— Вот, — велела Роза, — выпей. Нам обеим нужно взбодриться. Не волнуйся об отце. Я чувствую, что тороплю его. Знаешь, у меня до сих пор перед глазами стоит тот крепыш со своим любимым кроликом. Я думала о нем всю жизнь, так стремилась его найти — но, разумеется, мы уже чужие люди. Скажешь, как мне поступить?
— Да, конечно, — заверила Катенька, продолжая дрожать от того, что узнала вместе с Максимом: перед глазами так и стояла мертвая Сашенька. Внезапно ей захотелось поделиться своими переживаниями, рассказать Розе все, сообщить, какой именно смертью умерла Сашенька, как это случилось, как она выглядела, что увидел Сатинов. — Мне есть что вам рассказать…