Сашенька, стр. 115

Как он может вот так уйти? Как может так легкомысленно оставить Розу, не сказав, что случилось с ее матерью?

Катенька взглянула на Марико, та жестом указала на низкий стул у кровати.

— Можете с ним поговорить, — сказала Марико. — Пару минут. Он спрашивал о вас. Он думал о вас и вашем исследовании. Поэтому я и позволила вам войти.

— Он меня слышит?

— Думаю, да. Иногда он шевелит губами. Он что-то сказал о маме, но трудно разобрать. Доктора говорят… Мы не уверены…

Марико облокотилась о дверной косяк, выпрямила спину и потерла лицо руками. Катенька встала, склонилась над кроватью, вновь взглянула на Марико.

— Говорите, говорите. Катенька взяла руку Сатинова в свои ладони.

— Это Катенька. Ваш исследователь. Говорю «ваш», потому что у вас изначально были на руках все карты, вы руководили мной… Если вы меня слышите, дайте знать. Можете пожать мне руку или моргнуть. — Она подождала, пока он еще раз вздохнет; он задрожал всем телом, потом успокоился. — Я знаю, вы любили Сашеньку и Ваню. Я знаю, вы допустили чудовищную ошибку, и знаю, что вы спасли их детей. Но что стало с Сашенькой? Что вы видели? Скажите, как она умерла?

Никакой реакции. Катенька поняла, что этот старик — сама двусмысленность. Он помогал и поддерживал ее, одновременно ставя палки в колеса и вводя в заблуждение, так же он предал Сашеньку, а потом спас ее детей. Ей было его жаль, но в то же время она еще никогда так не злилась.

Несколько минут он лежал спокойно, потом тяжело задышал, его тело изогнулось. Вошла медсестра, надела ему кислородную маску и сделала укол — он снова успокоился.

— Через минуту придут мои братья, — сказала Марико. — Они спят дальше по коридору. Мы всю ночь провели без сна.

Катенька встала и направилась к двери.

— Мне очень жаль, — извинилась Катенька. — Спасибо, что позволили мне войти… Жаль, я не привела с собой Розу… Мне о многом нужно было его спросить. Я сама найду дорогу к выходу.

Внезапно они услышали голос маршала; Катенька обернулась, они обе бросились к постели. Губы Сатинова шевелились.

— Что он говорит? — спросила Катенька. Марико взяла его за руку и поцеловала в лоб.

— Папа, это я, Марико, я здесь, с тобой, папочка.

Его губы снова беззвучно зашевелились. Спустя пару минут они перестали двигаться; в комнату вошли родственники маршала, Катенька направилась к выходу.

* * *

На улице ее ждал Максим. Катенька бросилась к нему, в пахнущие кожей и сигаретным дымом объятия. Она была так рада, что он здесь.

— Он умирает? Ужасное зрелище. Но ты сделала все, что могла…

— Все кончено. Сил больше нет. Я позвоню Розе, сопоставлю свои записи и сведу ее, с кем она попросит.

— А сейчас что будем делать?

— Я вернусь домой. Хочу увидеть своих друзей, одного парня, который приглашал меня поехать с ним отдыхать. Может, это и к лучшему, что мы не узнаем, как умерла Сашенька. Папа был прав. Не следовало соглашаться на эту работу. Возвращаюсь к Екатерине Великой. Но ты отлично справилась, — заверил Максим. — Катенька, пожалуйста, приходи работать ко мне. Мы многого можем достичь вместе.

Она отрицательно покачала головой.

— Нет, спасибо. В подобных историях нет ни цветов, ни ягодок — сплошная рана. Может, это и дела давно минувших дней, но рана кровоточит, а горе безутешно. Переворачивать старые могилы не по мне. Слишком больно. Прощай, Максим, спасибо за все.

Она вытерла слезы и пошла прочь.

— Катенька! — позвал Максим. Она оглянулась.

— Катенька, можно я тебе позвоню?

24

Но перед убедительными аргументами Павла Гетмана Катенька спасовала.

— Вы просто не можете вот так все бросить и уйти, — кричал он, когда она позвонила сказать, что умывает руки. Потом добавил более спокойным голосом: — А как же моя мать? Она вас полюбила. Мы хотим, чтобы вы сделали для нас одну последнюю вещь. Считайте это личным одолжением Розе.

Прошло три дня после этого разговора, и Катенька с Розой летели в Тбилиси с несколькими телохранителями Павла, которые доставили их прямо в маленькую комнатку над живописным кафе в старом особняке.

— Лала, — позвала Катенька пожилую женщину. — Я кое-кого вам привезла.

Лала Льюис со своим неизменным бокалом грузинского вина в руках села в постели и вгляделась в дверной проем.

— Это она? Сашенька? — спросила Лала.

— Нет, Лала, почти Сашенька. Это Роза Гетман, Сашенькина дочь, которую вы называли Снегурочкой.

— Ох, — вздохнула Лала, простирая руки. — Подойди ближе. Я очень стара. Присядь на кровать. Дай на тебя посмотреть. Дай взгляну в твои глаза.

— Здравствуй, Лала, — дрожащим голосом произнесла Роза. — Прошло пятьдесят лет с нашей последней встречи.

Катенька видела, как Роза — нарядная, в белой блузе, голубом кардигане и бежевой юбке, седые волосы уложены в старомодную прическу — медленно подошла ближе, озираясь по сторонам. Казалось, она на мгновение заколебалась при виде протянутых рук древней старухи, но потом улыбнулась и как будто узнала Лалу, присела на ее кровать.

Лала схватила Розу за руки, не просто их пожала, а потрясла. Обе женщины молчали, но Катеньке было видно, что плечи Розы вздрагивают, а по щекам Лалы ручьями катятся слезы. Чувствуя себя лишней, она отошла к окну и выглянула на улицу. Ее тут же окутали звуки и ароматы Тбилиси: поющие мужчины на улицах, запах ткемали, лаваша, кофе и цветущих яблонь.

Это последний акт драмы, убеждала она себя. Она выполнила просьбу Павла: свела вместе двух женщин, причинив себе немыслимую боль. Теперь она вернется домой, к папе и маме и к Андрею.

Лала гладила Розу по лицу.

— Детка, я так мечтала вновь увидеть твою мать. Я должна тебе все о ней рассказать, потому что с ней никто не мог сравниться. Взгляни, вот ее институтская фотография в Смольном. Видишь? Я забирала ее каждый день в ландо барона. Самуил, барон Цейтлин, — твой дедушка, которого ты никогда не видела, но он все о тебе знал. Ни дня не проходило без мыслей о тебе и твоем брате Карло. В детстве ты так была похожа на мать — она-то вылитый ангелочек, — а глаза у тебя фиалковые, как у бабушки Ариадны. Ох, мое дорогое дитя, я, обычная девчонка из Англии, прожила довольно долгую жизнь, видела падение самодержавия, видела, как к власти пришли варвары, а теперь вижу здесь тебя — даже трудно поверить.

— Я уже не ребенок, — засмеялась Роза. — Мне пятьдесят девять.

— Намного моложе меня! — ответила Лала. — Помнишь те дни, которые мы провели вместе…

Роза кивнула.

— Кажется, помню… Да, помню, я увидела тебя в столовой на вокзале. Ты принесла любимое печенье Карло. Помню, как мы шли, держа тебя за руки…

— В то время я сама старалась выжить, — продолжала Лала. — Я потеряла свою дорогую Сашеньку, твоего деда. И потом была вознаграждена несколькими днями счастья с тобой и Карло. Когда я отдавала тебя новым родителям, я просто убивала себя. Я жила лишь одной надеждой на возвращение кого-то из близких мне людей. И знаешь, вернулся тот, кого я меньше всего надеялась увидеть.

— Лала, — перебила Катенька, — лишь Сталин мог сохранить Самуилу жизнь. Вы никогда не думали почему?

Лала кивнула.

— После смерти монстра вся страна была в печали и трауре. Некоторые заводы даже приостановили работу. Но я обрадовалась. Самуил был уже очень болен. Я спросила: «Теперь ты можешь мне рассказать, почему тебя освободили?» Он ответил, что не знает точно, но в 1907 году он дал приют и сотню рублей рябому грузинскому революционеру — позволил тому пожить несколько дней в сторожке, пока полиция его ищет. Позже он понял, что это был Сталин, а тот никогда не забывал добра.

Лала посмотрела на Розу, которую продолжала держать за руку.

Иногда она подносила ее ладони к губам и целовала.

— Теперь я могу умереть спокойно, — сказала она.

— Ты единственная моя связь с матерью, — ответила Роза. — Знаешь, я почти все детство ненавидела своих родителей. Они бросили меня, а я не знала почему. Не знала, что я сделала не так, почему они от меня отказались. Хотя и постоянно о них думала. Иногда мне снилось, что они умерли; я часто смотрела на Большую Медведицу, потому что помнила, как папа говорил мне, что всегда будет там.