Спин (ЛП), стр. 11

Глава 10

— Ты хочешь трахнуть ее?

Майкл кивнул. Он и Катрина сидели на табуретах у стойки маленького кафе, здесь она снимала фильм с существующим персоналом и обстановкой. Я держала свой планшет, с зажимом для бумаг и ждала, пытаясь не упустить из видимости Майкла.

— Именно так, — сказал он.

— Ты знаешь, если ты трахнешь ее один раз - она твоя.

Этот разговор происходил, словно вокруг никого не было. Как будто не было трех осветителей, играющих со световыми приборами и вешалок с одеждой, висящих выровненными рядами на стойке, и не было подготовки общего вида панорамы. Как если бы помощник кинооператора не направлял свой разноцветный световой метр на каждого, и не назывались номера очередного дубля.

— Ты хочешь трахнуть ее, — сказала Катрина с реальной настойчивостью. — Ты не получишь ее.

— Получу.

Катрина замахнулась и с глухим шлепком ударила Майкла по лицу. Звук эхом отозвался во всех уголках моего мозга. Я вздрогнула и посмотрела на них. Я не должна была этого делать. Это было очень личное дело между актером-режиссером, у остальных хватило здравого смысла игнорировать возникшую ситуацию.

Майкл перевел взгляд на меня, как только это произошло.

— Вот, — сказала она. — Вот это чувство. Вот сейчас.

— Я понял, — ответил он, приложив руку к губам, пытаясь заслонить свое лицо.

— Хорошо. Иди гримироваться. — Она подмигнула мне, как только Майкл пошел широким шагом, и позвонила оператору: «Мы снимаем его справа. Хочу, чтобы ты видел кадр с этой точки». Она ушла, громко раздавая команды, и я отметила в своем планшете изменение угла съемок.

Мы припозднились в съемочном процессе, и я в своей маленькой роли помощника режиссера по совместительству, подбадривала себя кофе и осознанием помощи Катрине, способствуя исправлению ее великой ошибки, которую она совершила.

В этой сцене участвовали Майкл, главный герой, и лучшая подруга главной героини. Его герой собирался назло главной героине затащить ее в постель, словно у него была миссия облегчить свои яйца. Он сосредоточился, уловил суть — понимая реплики и робкий характер героини, которая толком не осознавала, во что ввязалась. Он положил руки на ее юбку, словно уже владел тем, что было под ней, но его герой не нес ни грамма ответственности за свои поступки.

— Снято, выключить камеру! — крикнула Катрина.

Я отмечала сделанные кадры, после того, как сцена была полностью отснята.

— Вот твой Оскар, — прошептала я Катрине.

— Я просто хочу, чтобы кто-нибудь прикоснулся к этой вещи с десяти футов. — Она взяла мой планшет, пролистывая листки. — Мы никогда не доходили до последней строки на тридцатой странице. Я думаю, что мы можем сделать дубляж диалога фильма.

— Мне кажется, ты оставишь WDE позади себя. Честно. Так далеко, как ты пообещала больше ни с кем не судиться.

Она издала — пф-ф звук, который ничего не обещал.

— Перерыв на обед, всем!

Помощник продюсера подбежал ко мне, когда я убирала свои бумаги.

— Здесь мужчина, который спрашивает вас.

Мне потребовалось полсекунды, чтобы вычислить, кто это был.

— Темные волосы и карие глаза?

— Ага. Он принес обед.

— Конечно, он принес мне обед. — Я поправила волосы, зафиксированные в прическе, и одернула рукава.

— Нет, — сказал он. — Он принес обед каждому. Вам он принес вино.

* * *

Съемки фильма не зависели от солнечного света и могли растянуться на целый день. Я, как помощник по сценарию, могла появиться в шесть вечера, чтобы переснять сцену, хотя съемки уже продолжались двенадцать часов. Поэтому никто не уходил, когда была работа, которую нужно было сделать, еда и закуски предоставлялись на всю команду. Крупное производство получало больше сервиса, верхняя линейка съемочной группы (актеры, директор, режиссер, продюсеры) пользовались изысканной кухней, нижняя линейка (оператор, технический персонал, осветители, ПА, ПР, и др.) получали что-то хорошее, но менее дорогое. На съемках у Катрины каждый получал среднего качества еду из трейлера, втиснутого на углу парковки. Несколько длинных столов с откидными стульями стояли на парковочных местах. Ужин, выставленный Антонио, нарушил нашу привычку употребления картофеля фри и бургера. (прим.пер. ПА, ПР – персональный администратор и помощник режиссера)

Он был одет в серую спортивную куртку с кроваво-красным поло и держал бутылку красного вина, в согнутой руке. Женщина лет шестидесяти стояла рядом, а он рассказывал что-то Катрине. Перед ними были четыре подогреваемые жаровни с блюдами, тарелками, посудой, и линией выстроившихся в ожидании людей.

— Ты не имеешь права вторгаться на съемочную площадку, — сказала Катрина, но я видела ее глаза, с жадностью смотрящие на еду. Это была крестьянская еда — мясистая, без изысков, предназначенная накормить всех еще на четыре или пять часов неустанной работы.

— Mea culpa, — сказал он. — Твой помощник по сценарию принял мое приглашение на ужин, и Зия Джиована подумала, что было бы грубо доставить еду только для нас. (прим.пер. Mea culpa (ит.) — виноват, моя вина.)

— Это моя вина, — сказала я. — Я забыла тебе сказать.

Она резко повернулась и ухмыльнулась.

— Ты лжешь.

— Если это означает, что ты можешь просто поесть, тогда я каюсь, виновата. — Я указала на Антонио. — Вы, сэр, напористый.

— Каюсь, — сказал он. — Разреши мне разделить это с тобой.

— Я думаю, ты только что добился этого. — Я взяла тарелку с лазаньей, но Антонио забрал ее и передал человеку, стоявшему позади меня.

— Пойдем. Я не буду кормить тебя здесь.

Он потянул меня, но я дернулась назад.

— Мне нужно работать.

Катрина даже головы не подняла от своей еды, произнеся:

— Мы должны снять следующий кадр. Я напишу тебе, когда мы будем готовы. Проваливайте.

Я позволила Антонио обнять меня и повести по тротуару. Свободной рукой он по-прежнему держал бутылку за горлышко. Соседство вокруг было из светящихся огней промышленных крыш с фабриками, превращающими чердаки в лофты и жилыми квартирами над высококлассными ресторанами.

— Есть место, за углом, — сказал он. — Там нет лицензии на спиртное, поэтому мы принесем с собой.

— Дай мне посмотреть. — Я протянула руку за бутылкой и осмотрела этикетку. — Напа? Ты принес вино из Калифорнии?

— Это не хорошо?

— Это великолепное вино, но я представляла себе, ну ты знаешь, итальянское.

Он засмеялся.

— Я пытался не быть напористым. Встретить тебя на половине пути.

— Это так ты называешь «не быть напористым»?

— Ты можешь убежать. Я не буду преследовать тебя.

— Не будешь? — Я отдала ему бутылку.

Он улыбнулся.

— Эх, буду.

— Тебе не приходило в голову, что, может быть тебе нравится преследовать меня, и если я перестану убегать, тебе может это наскучить?

— Я не заскучаю. Там еще слишком много всего, что сделать.

— Забавно, — сказала я. — Это то, что мне кажется наиболее скучным. Все, что с этим связано.

— Ты делаешь то, что тебе не нравится? Что ты любишь?

Мы пересекли квартал ресторанов. Мощеные улицы были переполнены. Накрытые столы располагались прямо на тротуарах. Тепло ламп спасало от прохлады с бухты.

— В действительности, я ничего не люблю.

— Давай. Расскажи мне, что было тем последним, от чего ты получала удовольствие, что заставляло чувствовать тебя живой.

Я остановилась, чувствуя несоизмеримое разочарование от его вопросов.

Он повернулся ко мне лицом, пятясь назад.

— Твои поцелуи меня не в счет.

— Забавный парень.

Парковщик в белой рубашке и черном галстуке бабочке чуть не врезавшись в меня, увернулся, открывая дверь подъехавшего автомобиля.

— Подумай хорошенько, — сказал Антонио. — Последняя вещь, которая заставила тебя любить жизнь.

— Я не хотела бы об этом говорить.

Его брови взметнулись.

— Я думаю, смогу научиться полюбить эти вещи тоже.