Сага о короле Артуре (сборник), стр. 315
Ниниан. Эпизод с мальчиком Нинианом был мне тоже подсказан текстом «Vita Merlini». В одном месте там рассказывается, как Мерлин видит отрока, покупающего себе сандалии и ремешки, чтобы их чинить, когда порвутся. А Мерлин знает, что сандалии отроку не понадобятся, так как он в тот же день утонет.
Кердик Элезинг. В «Англосаксонской хронике» повествуется, как Кердик и сын его Кинрик на пяти кораблях высадились в Кердикоре. Кердик был Элезинг (то есть сын Элезы, или Эозы). Датировано это событие 494 годом.
При всех сомнениях в достоверности дат и мест первых завоеваний Кердика (считается, что Кердикора — это современный Нетли вблизи Саутгемптона) все хроники сходятся в том, что именно он был основателем первой западносаксонской монархии, к которому возводил свое происхождение Альфред Великий. О Кердике и о переменах в похоронных обрядах, упоминаемых Герейнтом, см. «Историю англосаксов» Ходжкина, том I, раздел IV.
Ллуд-Нуата, или Ноденс. Святилище Ноденса можно и по сей день видеть в Лиднее (Глостершир).
Песнь Мерлина. Текст песни «Тот, кто одинок» основан на англосаксонской поэме «Странник».
И, наконец, приношу извинения за все пробелы в моих знаниях по этому обширному предмету и могу только сказать, перефразируя то, что написали X. М. и Н. К. Чэдвики в предисловии к своей работе «Рост английской литературы»: «Если бы я вздумала прочесть больше, то никогда бы не закончила этой книги». Мало того, если бы я только знала, как много об этом написано, то никогда бы не отважилась взяться за такую тему. Вот почему я даже не могу перечислить все авторитеты, к которым прибегала. А только могу смиренно надеяться, что моя трилогия о Мерлине послужит отправной точкой для какого-нибудь энтузиаста.
НЕДОБРЫЙ ДЕНЬ
© Перевод С. Лихачевой
ПРОЛОГ
— Мерлин мертв.
Вздох, не более; и мужчина, прошептавший эти слова, находился на расстоянии вытянутой руки от жены, но стены единственной комнаты подхватили и многократно усилили фразу, точно акустический свод. Даже громкий возглас не произвел бы на женщину впечатления более сильного. Рука, раскачивающая громоздкую колыбель у торфяного огня, резко дернулась, так что ребенок, свернувшийся калачиком под одеялами, проснулся и захныкал.
В кои-то веки женщина не обратила на него внимания. В ее голубых глазах, несообразно светлых и ярких на лице потемневшем и увядшем, точно иссушенная водоросль, отразилась целая гамма чувств: надежда, сомнение, страх.
Ей не нужно было спрашивать мужа, откуда вести.
Несколькими часами раньше она заприметила парус торгового судна, идущего к заливу, где над скоплением хижин — единственным поселением на острове — высился новый чертог королевы, глядящий сверху вниз на главную гавань. Рыбаки, забрасывающие сети за пределами мыса, по заведенному обычаю подходили к чужому кораблю на веслах и громко требовали новостей.
Губы женщины приоткрылись, словно десятки вопросов подрагивали на кончике языка, но задала она только один:
— Неужто правда?
— Да, на сей раз правда. Матросы клялись и божились.
Женщина одной рукою схватилась за грудь, сотворив знак, ограждающий от чар. Однако во взгляде ее по-прежнему читалось недоверие.
— Да, но то же самое говорили прошлой осенью, когда… — Поколебавшись, селянка произнесла местоимение с особым почтением, словно титул: — Когда она еще жила в Дунпелдире вместе с маленьким принцем и вот-вот должна была разрешиться двойней. Я как сейчас помню. Из Лотиана пришло торговое судно, ты отправился в гавань, вернулся с деньгами и пересказал мне слова капитана. Во дворце, дескать, устроили пир — еще до того, как прибыли вести о смерти Мерлина. Она вроде бы «увидела» все с помощью своей магии, твердил капитан. Но слухи таки солгали. Ведун всего лишь исчез на время: это ему не впервой проделывать.
— Да, верно. Он и впрямь сгинул, куда — неведомо, и не объявлялся всю зиму. А зима-то выдалась скверная, вроде как здесь, на островах, да только магия помогла ему выжить, потому что в конце концов его сыскали в Диком лесу, свихнувшегося, что твой заяц, и отвезли выхаживать в Галаву. А теперь говорят, будто там он захворал и помер, еще до того как верховный король вернулся с войны. На сей раз это чистая правда, жена; мы узнали новость раньше всех, из первых рук. Корабельщики пристали в Гланнавенте пополнить запас воды, а Мерлин-то лежал на смертном одре менее чем в сорока милях оттуда. Матросы много чего еще порассказали: про битву к югу от леса и про новую победу верховного короля, да только ветер дул больно сильный, я не все расслышал, а подойти на лодке поближе не удалось. Схожу-ка в город, узнаю остальное. — Рассказчик понизил голос до глухого, еле слышного отзвука, — Кое-кого в нашем королевстве вести не слишком-то огорчат, даром что кровь — не вода! Помяни мое слово, Сула, нынче вечером во дворце опять зададут пир.
При этих словах он быстро оглянулся через плечо на дверь, словно опасаясь, что его подслушивают.
Хозяин хижины был невысок и коренаст, с синими глазами и обветренным лицом моряка. Всю свою жизнь он рыбачил в этом одиноком заливе самого крупного из островов Оркнейской группы, того, что называют Мейнленд. С виду неотесанный мужлан, соображал он туго, однако человек был честный и ремесло свое знал. Звали его Бруд, и минуло ему тридцать семь лет.
Его жена Сула была четырьмя годами младше, но, скованная ревматизмом и согбенная тяжким трудом, до времени превратилась в старуху. Невероятно, чтобы она приходилась матерью ребенку, спавшему в колыбели. И в самом деле, ни малейшего сходства не наблюдалось.
Ребенок, мальчик около двух лет, темноглазый и темноволосый, не нес в себе признаков скандинавской расы, что столь часто проявляются в жителях Оркнейских островов. Узкая ручонка, вцепившаяся в одеяльце, отличалась изяществом формы, темные волосы казались густыми и шелковистыми, а чуть раскосый абрис бровей и глаз, осененных длинными ресницами, наводил на мысль о наличии чужеземной крови.
Но не только ребенок выделялся на общем фоне. Сама хижина — совсем маленькая, немногим больше шалаша, — стояла на ровном участке солонцеватого дерна в некотором удалении от берега, с обеих сторон защищенная пологими склонами, что поднимались навстречу утесам, оградившим залив, а со стороны моря — скалистым хребтом, что протянулся вдоль воды, заслоняя нагромождения валунов штормовой полосы. В глубь острова простирались заболоченные пустоши; оттуда тонкой струйкой сочился крохотный ручеек и, минуя хижину, миниатюрным водопадом обрывался вниз, на взморье. На некотором расстоянии от линии прилива ручей перегородили, образовав нечто вроде искусственного резервуара.
Стены хижины были сложены из камней, собранных на штормовой полосе. Плоские глыбы песчаника, сорванные с утесов ветрами и морем и естественным образом выветренные, служили простейшим материалом для стен, удобным в работе и относительно плотным для защиты от непогоды. Известковый раствор не использовался, но щели замазывались грязью.
Каждая налетающая гроза отчасти смывала грязь, и тогда добавлялся новый слой, так что издалека хижина напоминала жалкую глиняную мазанку, крытую жесткими вересковыми стеблями. Старые, залатанные сети с подвешенными на концах булыжниками удерживали крышу на месте. Окон не было. Дверной проем, с низкой, приземистой притолокой, так что входящему приходилось сгибаться вдвое, закрывал лишь полог из оленьей кожи, грубо выделанной и твердой, словно дерево. Дым очага тусклыми язычками просачивался наружу по краям шкуры.