Пророчество орла, стр. 33
— Эй, — крикнула наружу Порция, — наведите порядок. Я плачу за это хорошие деньги!
— Все будет сделано, хозяйка, — кивнул один из провостов, не прекращая охаживать дубиной сбитого с ног моряка.
Оттащив обоих центурионов в безопасное место, Катон закрыл дверь, задвинул щеколду, чтобы никто за ними не последовал, и, оглядевшись, понял, что они находятся в большой кладовке, вдоль стен которой теснились большущие, чуть не в человеческий рост, амфоры с вином. В одну стену был встроен маленький письменный стол, на истертой поверхности которого лежала открытая счетная книга. Запертые ворота выходили отсюда прямо на улицу: за ними слышались крики, метались в панике тени, доносились удары. Но, как оказалось, за кувшинами находилась еще одна маленькая дверь. Порция махнула рукой, указывая на нее:
— Туда.
Кряхтя от напряжения, Катон поднял Макрона на ноги, обхватил за плечи и наполовину понес, наполовину поволок в дверной проем. Анобарб последовал за ним, таща тем же манером гораздо более легкого Миниция. За дверью находился длинный, узкий проход, освещенный в дальнем конце единственной масляной лампой. Звякая ключами, Порция открыла следующую дверь, и перед ними открылось скудно освещенное пространство. Катон опустил Макрона на вымощенный плитами пол, выпрямился и огляделся. Они находились в аккуратном, скромных размеров атриуме: в центре его поблескивал, отражая звездное небо, небольшой бассейн. В углу, над маленьким алтарем богов-хранителей домашнего очага светились масляные лампады. Из-за двери в заднем конце дворика доносилось мягкое журчанье воды.
— Удивительное местечко, — пробормотал Катон, переведя дух.
— Да уж, стараюсь хоть где-то поддерживать порядок, — с горечью сказала Порция. — Можешь сказать об этом своему приятелю, когда прочухается. И сразу же забери его отсюда.
— Моему приятелю? — Катон поднял брови. — Вообще-то, если не ошибаюсь, это твой сын.
Порция подняла на него глаза.
— Похоже на то… Ладно, тащи его в мою столовую, вон туда. Попробуем, когда придет в себя, потолковать с ним и вложить в его тупую башку хоть крупицу здравого смысла.
Столовая была так же опрятна и со вкусом оформлена, как и атриум. По римской традиции, здесь находился низкий стол и три ложа. На одно из них уложили Макрона. Миниция, по указанию Порции, унесли в спальню.
Анобарб в удивлении огляделся по сторонам:
— Вот уж не думал, что можно устроить себе такую жизнь на доходы от таверны, тем более такой, где вино не разбавляют водой.
Катон, не обращая на него внимания, посветил масляной лампой на затылок Макрона. Волосы слиплись от крови, однако череп, судя по всему, выдержал удар ковшом. Не приходя в сознание, Макрон стонал, вздрагивал и бормотал какую-то невнятицу.
Вскоре вернулась Порция с кувшином воды и старыми тряпками.
— Ну-ка, в сторонку, паренек, — бросила она Катону, усаживаясь на кушетку рядом с Макроном. — И не торчи без дела: раз взял лампу, так посвети ему на голову, вот сюда.
— Прошу прощения.
На глазах у Катона женщина осторожно смыла кровь, потом промыла ранку и приложила к ней тряпицу, а свободной рукой слегка потрепала Макрона по щеке.
— Вот уж не чаяла, что это повторится снова. Мальчишкой он вечно прибегал в порезах да ссадинах, и мне приходилось с ними возиться.
— Он что, был неуклюжим мальчишкой? — поинтересовался Катон.
— Неуклюжим? Ну, нет, я бы так не сказала. Другое дело, что он был сущим сорвиголовой. Вечно лез в драки, причем никогда не заботился о том, чтобы подобрать противника себе по росту и силе. Весь в папашу. Они меня чуть с ума не свели.
Катон нервно закашлялся.
— Поэтому ты их и бросила?
Порция смерила его ледяным взглядом.
— Паренек, а ты вообще кто такой?
— Марк Лициний Катон, друг твоего сына. Два года прослужил с ним вместе во Втором легионе.
— Легионер, значит.
— Нет, почтеннейшая, центурион. Как и твой сын.
— Макрон — центурион? Этот никудышный сорванец — центурион?
— И очень хороший, почтеннейшая.
Она погрозила ему пальцем.
— Меня звать Порция, так ко мне и обращайся. Никаких «почтеннейших», я не твоя бабушка, паренек.
— Как угодно, — кивнул Катон. — Только в таком случае, может, и ты, Порция, станешь называть меня не «паренек», а Катон?
Она вскинула глаза, но возмущение на ее лице быстро сменилось улыбкой.
— Хорошо сказано. — Снова повернувшись к сыну, Порция запустила пальцы ему в волосы и нахмурилась. — Это еще… Вот так шрам! Ужас! Удивительно, как он вообще жив остался.
— Да, досталось ему здорово, — подтвердил Катон. — Я был там, когда это случилось. Кельт едва не снес ему макушку. Он потом не один месяц провалялся в легионном лазарете. Мы лежали на соседних койках.
— Ты бывал в боях. По виду не скажешь, больно уж молод.
— Я бывал в боях. И если до сих пор жив, то во многом благодаря Макрону.
Порция улыбнулась.
— Вижу, ты хорошо к нему относишься.
Катон помедлил, а потом сказал:
— Да, очень хорошо. Сказать по правде, ближе его у меня никого нет. Отец мой умер.
Анобарб вдруг громко прокашлялся.
— Э… хм…
— В чем дело? — спросила Порция, вновь надев маску деловой, самоуверенной женщины. — Чего тебе надо?
— Мне бы… в нужник.
— Туда, по коридору, последняя дверь налево. И смотри смой за собой. Знаю я вас, мужчин, все неряхи.
После ухода торговца Катон хотел возобновить доверительный разговор о Макроне, однако короткий всплеск материнских чувств уже сошел на нет. Порция встала, забрала кувшин с окровавленной водой и, подойдя к росшему в кадке деревцу, полила его этой водой, а пустой сосуд поставила рядом с ложем Макрона.
— Придерживай тряпицу у его головы. Когда он очухается, его, скорее всего, потянет блевать. Пусть блюет в кувшин, а не на пол.
— А ты куда?
— Посмотреть, пережил ли мой суженый нападение твоего друга. Ну а потом пойду взгляну, что осталось от моей таверны. Ты-то в порядке?
Катон кивнул, и Порция удалилась в направлении атриума.
Опустив глаза и увидев, что кровотечение ослабло, он слегка прижал тряпицу к ранке. Макрон застонал и перекатился на бок.
— Ох, дерьмо… Кто это мне так врезал? Чувство такое, будто дом на башку грохнулся.
— Тссс… Лежи спокойно.
Макрон, однако, разлепил глаза и сморщил лоб, рассматривая окружающее его.
— Где это я?
— Ну, может, тебе тут не нравится, но похоже на то, что ты дома.
— Что?
Макрон быстро огляделся — как оказалось, слишком быстро. Глаза у него закатились, и его вырвало — конечно же, мимо кувшина, который Катон попытался подставить, подхватив с пола.
Глава шестнадцатая
— Похоже, я выставил себя сущим болваном, — простонал Макрон, сидя на койке и щурясь от света, падавшего в окно командирской казармы. — Катон, закрой эти хреновы ставни, а то свет меня прикончит!
Катон закрыл и зафиксировал ставни, чтобы те не распахивались от дувшего с моря ветерка, после чего вернулся к койке Макрона и склонился над его головой. Кровь над раной свернулась, образовав черно-пурпурную корку.
— Надо бы какую-нибудь повязку приладить.
— На кой она мне? Я не собираюсь походить на долбаного парфянина.
Макрон прощупал голову и вскрикнул, когда его грубые пальцы задели рану. Катон щелкнул языком.
— Вот на кой. Так что будь добр, не хватайся за башку, пока я не раздобуду повязку.
Оставив друга в комнате, он вышел в коридор и поспешил вниз. Гарнизонный лазарет находился напротив командирских казарм, по ту сторону плаца, не больно-то близко, но по пути Катон вспомнил про имевшийся у Миниция ящик со снадобьями и, остановившись перед дверью комнаты ветерана, прислушался. Изнутри не доносилось ни звука, и Катон подумал, что Миниций, возможно, дома у Порции.
Он вздохнул. Случившееся сулило вылиться во вражду между Макроном и Миницием, а им, с учетом всех сложностей и опасностей, ожидавших их в ближайшие месяцы, только этого и не хватало. Осторожно приоткрыв дверь, молодой центурион заглянул внутрь; никого не увидев, зашел внутрь и оглядел довольно аккуратную комнату в поисках сундучка. Тот нашелся быстро, под кроватью. Катон наклонился, ухватился за ручку и потянул на себя. Он оказался неожиданно тяжелым и противно заскрежетал по полу. Открыв крышку, Катон принялся рыться в содержимом. Бальзамы и мази его не интересовали — он выискивал льняной бинт, чем длиннее, тем лучше, а найдя, задвинул ящик обратно и вернулся к Макрону.