Центурион, стр. 66
— Утаскивайте его, — а сам поспешил обратно.
Жар теперь был и вовсе несносен; он жег открытую кожу, как в раскаленной печи. Дым стоял толщей; пришлось встать на колени и так пробираться в угол. Юлия скорчилась там рядом с раненым, прикрыв лицо руками и прерывисто, с сипом дыша.
— А ну наружу, быстро! — схватил ее за локоть Катон.
— Без него никак, — выдавила та сквозь переливы слез. — Как же я его одного брошу…
Катон одной рукой сграбастал ее, а другой потянул за тунику лежачего. Человек скатился с безжизненной податливостью; рот его был бессмысленно открыт.
— Все, он отмучился. Мертв. Давай же, ну!
Секунду Юлия упиралась, затем кивнула, взяв его руку и надрываясь от кашля. Катон полез к выходу, волоча ее за собой. Внезапно что-то мощно треснуло, и с крыши вокруг посыпались пламенеющие обломки.
— Наружу! — выкрикнул Катон. — Бежим!
Они двинулись в сторону двери; дым ел глаза так, что пришлось зажмуриться. Затем Катон вытянутой рукой больно ударился о стену. Пробираясь на ощупь, он отыскал дверную притолоку и вытолкнул Юлию вперед себя из комнаты как раз в тот момент, когда потолок сзади стал рушиться в сыпучем грохоте черепицы, дерева и штукатурки. Жаркая волна, полыхнув следом, опалила ноги; Катон тем временем пихнул Юлию вдоль колоннады, подальше от огня. В несколько скачков они вынеслись во внутренний двор, в судорожном приступе кашля натирая проеденные дымом глаза.
Едва восстановив дыхание, Катон склонился над женщиной:
— Юлия… ты в порядке?
Та все еще заходилась кашлем и смогла лишь отрывисто кивнуть.
— Чего ради ты вообще там торчала? — сверля ее взглядом, с запоздалой злостью напустился он. — К праотцам раньше времени хотела уйти? — Впрочем, гнев тут же иссяк, и он нежным движением отвел ей с перемазанного сажей лба волосы, а затем поцеловал и бережно обнял. — Больше так никогда не делай, слышишь? Ни-ког-да. Поняла?
Юлия в ответ кругло, по-детски моргнула, как-то растерянно улыбнулась и через секунду снова зашлась кашлем.
— Юлия? — спросил Катон с волнением, тревожно чувствуя, как ее хрупкое тело содрогается в его руках. Но кашель постепенно унялся, и после нескольких судорожных вдохов Юлия доверчиво припала к Катону, обвив ему руками шею.
— Зачем ты туда за мной пришел? — прошелестела она ему на ухо сиплым шепотом.
— Как зачем? — он губами притронулся к ее шее. — Потому что я люблю тебя.
Слова вырвались совершенно невзначай — он даже не успел спохватиться, — и теперь его охватила и боязнь, и отчасти легкость: ведь сказал он правду, и хорошо, что сказал ее открыто. Ведь он и вправду ее любил.
Юлия отвела голову и посмотрела ему в глаза глубоко-глубоко.
— Катон… мой Катон. Любимый мой.
Поцеловались они лишь наспех: к ним уже спешили люди. Катон, встав, поднял и поставил Юлию на ноги.
— Доставь дочь посланника в ее резиденцию, — велел он одному из солдат. — И пусть кто-нибудь там обработает ей ожоги.
— Слушаю.
Дюжий иллириец подхватил Юлию как тростинку, она и пикнуть не успела. В то время как солдат шагал к выходу со двора, Юлия через его плечо одними губами еще раз произнесла заветное слово, от которого у Катона и без пожара стало жарко в груди. Вот они скрылись из виду, и он оглядел двор, оценивая обстановку. Место, отведенное для больных и раненых, полыхало зловещим багровым огнем — Аид, ни дать ни взять — от главного здания до самых стен цитадели. Однако раненых отнесли на безопасное расстояние, и их уже выносили за пределы двора санитары и ауксилиарии. Катон стоял, прикидывая, насколько опасен пожар. С одной стороны его распространение преграждал свод арки, а на другом конце естественным препятствием служила крепостная стена. Так что куда ни шло. Он все еще стоял на месте, когда во двор вбежал солдат из другой центурии. Завидев Катона, он бегом припустил через двор для доклада.
— Господин префект! Вы срочно нужны!
Катон, подобравшись, взрычал:
— А ну, встать, как подобает перед командиром!
— Слушаю, господин префект! — мгновенно отреагировал тот, вытягиваясь в стойке и глядя Катону через плечо. — Прошу простить, но центурион Парменион вместе с приветом передает, что ему в помощь срочно нужны все возможные в наличии люди.
— Что стряслось?
— Прямое попадание в зернохранилище, господин префект. Несколько выстрелов легли рядом. Полыхает так, что удержу нет.
Глава 26
Наутро воздух был тяжел от прелого, горьковато-едкого запаха гари. Макрон ткнул калигой одну из все еще тлеющих корзин с почерневшим, частично обугленным зерном, от которого при ударе отшелушивалась корочка спекшейся золы. Напротив конюшен дымились пожженные остовы хлебных закромов. Где-то среди ночи у повстанцев вышел запас снарядов, и у защитников появилась возможность вплотную заняться тушением многочисленных пожаров, что заняло время до самого рассвета. До сих пор тлел непотушенный угол царских покоев, куда через высокое окно влетел шальной снаряд и поджег гобелены опочивальни. Правитель на время тушения был вынужден спешно ретироваться в свой зал приемов, куда теперь никого не пускали телохранители из греческих наемников.
В блеклом свете близящегося утра пелена дыма висела над цитаделью подобно савану, сумрачность которого усугублялась облаками от потушенного огня; мириады дымчатых струй всходили над выгоревшими строениями.
— Сколько удалось сберечь зерна? — тихо осведомился Макрон.
Катон сверился с вощеными дощечками:
— Тридцать корзин. Уцелело и большинство заготовленной конины. Сейчас люди у меня проверяют, что еще можно спасти из засыпных емкостей с фуражным зерном. Судя по всему, остаток будет небольшой.
— Понятно. — Макрон с тягостным вздохом махнул на дымящие напротив руины. — Так сколько у нас остается норм дневного рациона?
— По текущему распределению… на пару дней.
— Два дня, — невесело повторил Макрон. — Это при том, что людям рацион и так уже урезан наполовину.
— Можно урезать еще вдвое. Но тогда они скоро ослабеют настолько, что не смогут сдержать еще один приступ. — Катон поднял глаза от дощечек. — Боюсь, есть и еще одна каверзная новость.
— Правда? — криво усмехнулся Макрон. — Гляди-ка ты, нечаянность какая… Излагай.
— На тушение пожаров ушла уйма воды. Остаток ее запаса в емкости меньше одного локтя. Так что ее запас истечет примерно тогда же, как кончится еда. Ну а если последует еще одна ночка вроде этой, то тогда мы только в поджарки годимся.
— Вот срань, — ругнулся Макрон. — Неужто у тебя совсем уж нет для меня хороших новостей?
— Кое-что есть, — Катон ткнул стилом в дощечку. — Потери у нас достаточно легкие. Восемь умерших, из них пятеро иждивенцы из горожан. Ранено двадцать: трое от камней, остальные с ожогами. — Катон отложил свои записи и уставился на руины складов. — Не пойму только, почему они не предприняли еще одну попытку протаранить ворота или влезть на укрепления. Ведь наверняка догадывались, что мы на борьбу с огнем снимем со стен всех подчистую.
— Ответ, вообще-то, очевидный. Зачем расходовать людей, когда и так понятно, что нас можно выжечь или взять измором?
— Ну да, логично. — Катон зевнул и передернул плечами. — Какие будут приказания, господин старший по званию?
— М-м? — Макрон, прежде чем ответить, устало потер глаза. — Те из людей, кто ночь провел на стенах, пусть стоят в карауле первыми, остальные могут отдохнуть внизу. Заслужили. Передышка им необходима.
— А нам?
— Мы свое еще наверстаем. То первее, что главнее, — повернулся к другу Макрон. — Надо решить, как быть со снабжением пищей и водой — точнее, с его отсутствием. Надо бы послать к Термону, чтобы он созвал собрание: правитель, его советники, посланник и мы с Балтом.
— Будет сделано. На какой час звать?
— Чем скорей, тем лучше, — прикинул Макрон. — Часа, скажем, через три. В царском зале приемов.
— Слушаю.
Катон собрался было уходить, но тут друг тронул его за руку: