Тайпи. Ому (сборник), стр. 28

На следующий день перед восходом солнца Джимми и молодой тайпи отправились в путь на двух пирогах, в которых гребли туземцы, находившиеся, как и Джимми, под защитой табу. Тоби пришлось остаться.

Вечером он был на вахте и первым увидел лодки, входящие в бухту. Он напряг зрение, стараясь увидеть меня: но меня там не было. Обезумев, он спустился с мачты и схватил Джимми, крича во весь голос:

– Где Томмо?

Старый моряк испугался, но сделал все, что мог, чтобы успокоить Тоби, уверяя его, что оказалось невозможным доставить меня на берег этим утром. Он добавил, что завтра снова отправится в бухту на французской шлюпке и если опять не найдет меня на берегу – а он не сомневался, что найдет, – он прямо пойдет в долину и спасет меня во что бы то ни стало. Однако и на этот раз он запретил Тоби ехать с ним, и тому ничего не оставалось, как покориться.

На следующее утро Тоби увидел, что французская шлюпка отчалила вместе с Джимми от берега. «Сегодня вечером я увижу Томмо», – думал Тоби. Но много, много дней прошло, прежде чем это случилось…

Едва шлюпка скрылась из виду, капитан дал приказ сниматься с якоря. Напрасны были мольбы Тоби. Не успел он опомниться, как паруса были подняты и судно отошло от берега.

– Какие страшные бессонные ночи я провел! – сказал он, когда мы увиделись. – Часто я вскакивал с койки, думая, что вы стоите передо мной, упрекая меня в том, что я бросил вас на острове!

Осталось сказать всего несколько слов. Тоби покинул судно в Новой Зеландии и после множества приключений вернулся домой – через два года после того, как оставил Маркизские острова. Он считал меня мертвым, и у меня были все основания полагать, что его нет в живых. Но нам предстояла еще одна встреча, которая сняла наконец тяжесть с сердца Тоби.

Ому

Глава 1

Стояла середина яркого тропического дня. Судно, к которому мы стремились, стояло примерно в лиге от земли, и это была единственная темная точка на широких просторах океана.

По приближении стало видно, что судно невелико, экипаж неряшлив, как неряшлив и вид палубы. Такелаж дал слабину, и вообще во всем виде кораблика чувствовалось печальное положение дел. Четыре лодки висели по обе стороны бортов. Утверждали, что перед нами китобойное судно.

Небрежно опираясь, через фальшборт на нас взирали моряки – изможденные парни в шотландских матросских куртках и выцветших синих бушлатах. Лица многих покрывал пока еще робкий загар, который вскоре под беспощадным солнцем тропиков мог превратиться в ярко-бронзовый.

На юте стоял тот, кого я назвал бы первым помощником. На нем была широкополая шляпа, и он опустил подзорную трубу, только когда мы приблизились.

Когда мы подошли к судну, по палубе пронесся гул, и все с изумлением воззрились на нас. И было чему изумляться: с моих плеч свисала мантия из местной ткани, волосы и борода были не стрижены. Меня со всех сторон засыпали вопросами.

Капитан был еще совсем молодой человек, бледный и хрупкий. Он спросил, хочу ли я поступить на судно, я ответил, что, конечно, хочу, но только если он согласится взять меня на один рейс и рассчитает, если будет на то мое желание, в ближайшем порту.

Помощник капитана Джермин помог мне подняться на палубу, осмотрел мою ногу и, обработав, перевязал ее куском старого паруса. Кто-то набросил на меня синюю куртку; кто-то, желая превратить меня в цивилизованного человека, размахивал над моей головой огромными ножницами для стрижки овец, приводя в божеский вид мои волосы и бороду.

Мне дали в кубрике шаткую верхнюю полку двухъярусной койки, застланную обрывками одеяла; дали старую жестяную кружку, кусок солонины на черством сухаре, и соленый вкус этого скудного ужина показался мне восхитительным после пищи в долине…

Задолго до рассвета мы были у входа в бухту Нукухива, а утром отправили к берегу шлюпку с туземцами, которые доставили меня на судно. Когда она вернулась, мы поставили паруса и вышли в открытое море…

На судне царили беспорядок и распущенность, никто не думал о завтрашнем дне. Капитан захворал и почти не выходил из каюты. Старший помощник с лихвой восполнял его отсутствие, носясь по всем палубам. Бембо, маори-гарпунщик, мало с кем общался, часть времени ловил на бушприте тунцов, а иногда среди ночи будил команду, исполняя каннибальский танец. Он производил впечатление очень спокойного человека, хотя я подозревал, что он отнюдь не безобиден. Доктор же отказался от должности судового врача и объявил себя пассажиром, едущим в Сидней.

Еда была отвратительной. Солонина воняла, словно протухшая, говядина была жесткой и безвкусной, сухари раскрошились и были тверды как камень и источены червями. Кроме того, через день нам давали баланду – чуть теплый гороховый суп. Не было ни картофеля, ни ямса, ни бананов. Зато регулярно выдавали писко – род туземной водки, и это, по мнению матросов, искупало все неудобства.

Итак, капитан держался подальше от берега, – команда разбежалась бы, если бы очутилась в гавани. Управлять матросами очень трудно, если они знают, что поблизости земля. Именно поэтому многие китобойные суда по многу месяцев не бросают якорь. Если возникает необходимость, они ложатся в дрейф в восьми или десяти милях от берега и посылают на берег шлюпку. Матросами на таких кораблях можно управлять, только как рабами на галерах. Офицеры всегда держат наготове кинжалы и пистолеты.

Мы держали курс на Хайтайху, деревушку на одном из Маркизских островов, чтобы заполучить восьмерых матросов, несколько недель назад покинувших корабль. Надеялись, что к этому времени они уже будут готовы вернуться к своим обязанностям.

На судне был матрос, отличавшийся необыкновенным уродством и прозванный поэтому Красавцем. Он был плотником, а потому ему дали также прозвище Стружка. Ко всему, у него был ужасный характер. Он все время враждовал с Джермином и гордился тем, что только он один позволял себе не выбирать выражения в разговорах со старшим помощником.

Как-то плотника, который должен был быть на вахте, не оказалось на месте.

– Где Стружка? – заорал Джермин.

– Я отдыхаю, – ответил Красавец из кубрика.

Помощник пришел в неописуемую ярость. Но плотник молча и невозмутимо продолжал курить трубку. Надо пояснить, что ни один офицер никогда не спустится в кубрик, ему приходится ждать, пока матрос соблаговолит выйти, – в кубрике очень темно, и можно запросто, спускаясь, получить чем-нибудь тяжелым по голове, не успев даже понять, кто нанес удар.

Они обменивались репликами и бранью, пока старший помощник окончательно не потерял голову и не спрыгнул вниз. В полутьме ему удалось схватить плотника за горло. На старшего помощника набросился один из матросов, но остальные оттащили его – чтобы все было по-честному.

Завязалась потасовка, Джермин поскользнулся и упал, а Красавец, усевшись ему на грудь, не давал подняться. Старший помощник молча, отчаянными усилиями пытался подняться на ноги.

И тут сверху послышался дрожащий голос. Это был капитан, случайно увидевший схватку. Перепугавшись насмерть, он решил обратить дело в шутку.

– Что это происходит? – спросил он. – Мистер Джермин, плотник… Что вы делаете? Выходите на палубу.

– Мисс Гай, это вы? – прокричал доктор тонким голосом. – Отправляйтесь домой, а то как бы вы не пострадали.

– Как вам не стыдно, сэр? Я обращался не к вам, а к мистеру Джермину. Выйдите выйти на палубу, сэр, вы мне нужны.

– Черт побери, как я могу туда попасть? – в бешенстве завопил старший помощник. – Спуститесь вниз, капитан, и докажите, что вы мужчина. Стружка, пусти меня! Когда-нибудь я отплачу тебе за это! Ну же, капитан!

Гай совсем растерялся.

– Э-э… не стыдно ли вам? Плотник, сэр, отпустите его! Позвольте мистеру Джермину выйти на палубу.

– Проваливай, – ответил Красавец. – Убирайся на корму!