По-настоящему, стр. 50
Думаю, сцена была потрясающая. Димка не отпрянул, не дёрнулся, просто крепко подхватил меня и понёс к машине. Положил на заднее сиденье, захлопнул дверь и пошёл обратно, в здание журфака. Видимо, я лежала в забытьи, потому что не поняла, долго ли он ходил, и не помню, как машина тронулась с места. Когда я немного пришла в себя, он уже пытался помочь мне выйти. Рубашка на нём была совершенно мокрая.
– Идти сможешь, Риш?
– Не знаю.
Из открытой двери меня обдало липкой жарой. В машине было намного приятнее.
– Пойдём, – брат крепко взял меня за руку.
– Дим, я не хочу. Пожалуйста, – я почти плакала.
– Пойдём, говорю. Ты бы себя в зеркало видела. Не могу же я тебя такую домой привезти.
– Ты родителям не скажешь?
Димка остановился и посмотрел на меня в упор.
– Всё так плохо?
– Не знаю…
Мы зашли в просторный холл диагностического центра. Я бывала там раньше раза два или три. Брат посадил меня в кресло, а сам отправился на поиски врачей и медсестёр. Меня била дрожь.
Потом было УЗИ. Меня ещё никогда не обследовали так. Ужас, я чувствовала себя шлюхой, мне было так стыдно, так неприятно. Никогда, больше никогда!.. Потом делали анализы. Ещё анализы. Стучали молоточком по коленкам и локтям, щупали живот, грудь, смотрели глаза… Я устала ещё больше. Мне было очень страшно. Димка ждал под дверью.
– Ну что, доктор? – спросила я, когда хрупкая медсестра принесла в кабинет врача результаты моих обследований.
– Беременности нет. А вот нервный срыв налицо. Даю направление на госпитализацию, – сказал доктор и позвал Димку.
– Дима, пожалуйста, прошу тебя, мне нельзя в больницу, – запричитала я, когда он вошёл. – Мне ведь поступать!
Брат смотрел на меня как на сумасшедшую.
– Ты понимаешь вообще, что говоришь? Ты же себя так угробишь!
– Доктор, ну неужели нельзя таблеток мне каких-то дать, уколов? Я буду всё-всё делать, только, пожалуйста, не надо в больницу!.. – умоляла я.
Тут кто-то постучал в дверь, и врач вышел.
– Димка, ну пожалуйста, пожалуйста, забери меня отсюда! Ну ничего же страшного не случилось!
Брат вопросительно поднял брови.
– Ты на журфак поступаешь, – констатировал он.
Я кивнула.
– И для тебя это важно. А родителям говорить нельзя. Ясно.
Вошёл врач.
– Доктор, моя сестра не ляжет в больницу. Напишите нам, как лечиться, мы всё сделаем сами. Покой я обеспечу. Отказ от госпитализации подпишу, – сказал Дима.
Как же я была ему благодарна!
В машину мы сели молча. Дима аккуратно положил в нагрудный карман листочек с рекомендациями врача.
– Спасибо, – прошептала я.
– Ох, Риша, Риша… Надо же решиться на такую глупость! Тебе вот так нужен этот журфак?
– Нужен. Я не хочу быть юристом, Дим.
Он вздохнул.
– Тогда поехали в аптеку. И смотреть результаты твоего сочинения.
Когда мы подъехали к зданию журфака, результаты сочинения уже были вывешены на доске объявлений. Мою фамилию нашёл Дима. Почему-то она была в середине списка.
«Андреева – 50 баллов. Зачислена без тестирования».
У меня не было сил радоваться. Мы вышли, я достала мобильник и позвонила Стёпке. Наверное, в Москве было уже очень поздно, потому что трубку он не взял. Тогда я написала ему: «Privet! U menya dve novosti, I obe prekrasnye: ya postupila na zhurfak i ya ne beremenna». Он мне не ответил.
Димка отвёз меня домой и, напоив таблетками, которые прописал мне добрый доктор, отправил спать.
Я спала почти весь следующий день. Стёпа молчал. Ни звонка, ни эсэмэски.
Ближе к вечеру, когда в Москве, по моим подсчётам, было уже поздно, но не настолько, чтобы ложиться спать, я позвонила ему снова. Длинные гудки, потом – резко короткие. Следующие звонки – точно так же. А потом сообщение: “Pozdravlyau. Ту svobodna”.
24 июля 2000 года
Я ничего не понимаю. Плачу второй день. Он не отвечает. Я звонила раз тридцать, пока не услышала металлический голос автоответчика: «Абонент недоступен».
Неужели это… КОНЕЦ?!
26 июля 2000 года
«Stepa, v4em delo???»
«Ту dlya menya umerla».
27 июля 2000 года
Я всё-таки в больнице. В неврологическом отделении.
10 августа 2000 года
Две недели была в больнице. Меня привёз Димка, когда увидел, как я рыдаю над телефоном. Наверное, я рыдала очень необычно. Он не рассказывал, как это выглядело.
Про журфак знает только он. Мама и папа решили, что я перенервничала из-за экзаменов.
Димка спрашивал меня о Стёпе. Когда я перестала плакать (спасибо лекарствам) и смогла говорить, рассказала ему всё. Абсолютно всё.
Брат злился, рвался найти Стёпиных родителей, найти его самого и чуть ли даже не лететь в Москву. Отговорила.
В больницу приходил Олег. Каждый день. Он позвонил мне домой, трубку взяла мама и сказала, что я заболела. Олег приехал в больницу в тот же день, но не попал в приёмные часы, и мне передали от него свёрток – кулёк душистой клубники. На следующий день он приехал сам, смешил всех в нашей палате, показывал карточные фокусы и принёс мне огромную плитку шоколада. Так и ездил каждый день. Мне было приятно видеть его, общаться с ним. О Стёпе я не говорила, следуя официальной версии: нервное перенапряжение на фоне поступления.
Приходила, конечно, и Оля. И Наташа звонила мне на мобильный несколько раз. Только Наташе я рассказала, что случилось, Оле – не могла: она выглядела такой счастливой…
И вот я дома. Сегодня Димка привёз меня из больницы. Завтра мы с мамой и папой едем в санаторий. «На воды», как шутит Димка. Две недели будем пить минеральную воду, спать и гулять по горам. Я не горю желанием ехать, но и оставаться дома тоже тошно… Поездку в Турцию отменили: врач сказал, что жара мне сейчас «не показана», лучше горы, лес и приятная прохлада.
О Стёпе я думаю каждый день. Каждую минуту каждого дня. Я не понимаю, что случилось, почему он так поступил, почему ни разу больше не позвонил, не ответил ни на один звонок. Мне больно думать об этом, но не думать я не могу. Я скучаю по нему, я люблю его, мне без него плохо, пусто и тоскливо…
28 августа 2000 года
Лето клонится к закату. Мы с родителями вернулись домой. Прости, дневничок, я не брала тебя с собой. Хотелось НЕ писать. Получилось плохо – я привезла из санатория пухлую тетрадку с безнадёжно грустными стихами…
Никаких вестей. Ниоткуда. Мне не хочется вести дневник, не хочется читать книги, не хочется одеваться, укладывать волосы и выходить из дома.
Но Димка с Олей тащат меня гулять…
15 сентября 2000 года
Самое странное и страшное, что это всё ещё не прошло. Я помню тот вечер и тот взгляд, те прикосновения и те слова… Не могу забыть. Наш столик на двоих, шампанское и наши безумно влюблённые глаза. Я бы отдала всё на свете, чтобы повторить это. Вернуть, пережить заново… Не расстаться – насовсем, навсегда… Мне кажется, с отъездом Стёпки из меня просто вынули душу. Меня как будто бы нет, но я всё-таки почему-то ещё есть…