По-настоящему, стр. 39

Татьяна Мироновна, глядя мне через плечо, грустно улыбнулась и покачала головой. Да, я помнила, что медалистам нельзя выбирать свободную тему. Но писать какие-то избитые фразы о Болконском мне совсем не хотелось.

Я закончила сочинение стихами. Только уже своими. Может, это наивно и глупо, но мне почему-то показалось, что это правильно. Стихи сами просились, и получилось что-то в этом роде:

Дальше я уже не помню, но стихотворение получилось довольно длинное.

Стёпа писал о Раскольникове и Достоевском, Петербурге XIX века и нравственных проблемах «Преступления и наказания». Мне очень понравился его текст. Стёпка вышел из класса первым и ждал меня, осаждаемый вопросами сгрудившихся в коридоре родителей. Мы дождались Олю и Наташу и все вместе отправились ко мне домой. Попили чаю, поговорили, посмеялись. Потом я засобиралась к репетитору по истории, Ната – на занятие по музыке. Стёпа проводил меня до самого дома Анны Петровны, и кто бы знал, как мне не хотелось уходить на очередной урок… На улице лето, и так хочется гулять, взявшись за руки, целоваться так, чтоб кружилась голова, говорить о чём-то, вслушиваясь в каждый звук Стёпкиного голоса…

Занятие немного затянулось, и я вышла от репетитора позже обычного. Стёпка ждал меня на лавочке возле подъезда учительницы, погрузившись в чтение учебника по стилистике. От радости у меня даже дыхание перехватило – ведь я была уверена, что он уже давно ушёл домой. Мы отправились на набережную. Сколько свадебных кортежей встретили по дороге – не сосчитать. Взволнованные невесты, счастливые женихи, встревожено-сосредоточенные родители по очереди проходили мимо Вечного огня, фотографировались и исчезали в лимузинах всех цветов радуги.

– У нас всё это будет, – сказал Стёпа. – Я тебе обещаю. Я люблю тебя.

Какое-то время мы шли молча, глядя, как маленькие кораблики с шумом плывут куда-то вверх по Ангаре. На смотровой площадке Стёпа остановился и повернул меня лицом к себе.

– Риша, пожалуйста, обещай мне одну вещь, – серьёзно сказал он. – Вот здесь и сейчас.

– Что? Я против того, чтобы обещать вслепую, – попыталась пошутить я, как всегда, вспомнив Астрид Линдгрен.

– Обещай, что, если для тебя что-то изменится, ты… кого-то встретишь… ну другого… Влюбишься… Ты не будешь мне лгать. Я хочу знать правду. Всегда. Я же понимаю, через восемнадцать дней я уеду, а тебе будет грустно, скучно… Ты такая красивая, что я не сомневаюсь, целая куча парней начнёт осаждать тебя своими ухаживаниями…

– Но я же люблю тебя, – перебила его я.

– Но среди этих парней могут оказаться достойные. И ты можешь почувствовать вдруг, что влюбляешься в кого-то и что мы с тобой остались для тебя… где-то там, в прошлом, понимаешь?

– Стёпа… – начала было я, но он мягко приложил указательный палец к моим губам.

– Просто пообещай. Пообещай, что скажешь сразу. У тебя нет никаких обязательств передо мной, кроме одного: сказать правду.

Я обещала.

Наверное, это был идеальный момент, чтобы рассказать Стёпе о признании Макса. Но я так и не нашла нужных слов и промолчала.

2 июня 2000 года

Меня разбудил телефонный звонок. Звонила Татьяна Мироновна.

– Марина, доброе утро, – сказала она. В голосе слышалось волнение. – Тебе нужно срочно прийти в школу.

– Что-то случилось?

– В два часа мы должны отвезти сочинения медалистов на проверку РОНО. Тебе нужно срочно переписать своё.

– Как? Зачем? Я плохо написала?

– Нет, отлично. Но это не подойдёт. Ты слишком свободно написала. Неакадемично. Приходи скорее. Жду в двадцать седьмом кабинете.

Я побежала в школу. По дороге решила, что ничего переписывать не буду. Всё равно ни двойки, ни тройки мне не поставят.

Да, мне с детства внушали, что надо закончить школу с золотой медалью. Но никто никогда не говорил, зачем это нужно. Чтобы положить её на полочку и гордиться? Глупо. Чтобы родители могли похвастаться на работе? Мелко. Чтобы меньше вступительных экзаменов сдавать? Ерунда.

В школе, вопреки моим ожиданиям, было полно народу. Математический класс сдавал устные экзамены по физике и геометрии, лингвистический – по немецкому. Я поднялась на третий этаж, в кабинет русского языка и литературы. И удивилась во второй раз за это утро. Там сидели все претенденты на золотые и серебряные медали, а также те, кто претендовал на пятёрку по литературе в аттестате. Позже я узнала, что все «переписывающие» не поместились в один кабинет и их рассадили в два соседних. Всего было, наверное, человек тридцать.

За первой партой сидела испуганная Наташа. Рядом с ней что быстро-быстро строчила Оля.

Когда я вошла, Татьяна Мироновна показывала ей какую-то ошибку, которую надо было исправить. Стёпы не было. Как выяснилось потом, он сидел в соседнем кабинете.

– Ну наконец-то, Марина! – воскликнула Татьяна Мироновна, завидев меня. – Садись. Вот твоё сочинение. Давай быстренько выберем другую тему, напишешь про Раскольникова, ты успеешь…

– Татьяна Мироновна, – осторожно перебила её я, – я вам очень благодарна за этот шанс. Но писать новое сочинение или переписывать старое я не буду. Я хочу, чтобы всё было честно.

– Но тогда ты можешь не получить медаль! – она всплеснула руками.

– Почему? Вы же сказали, что я написала отлично.

– Да, отлично. Но тема очень свободная. Твою работу не утвердят как медальную.

– Значит, мне такая медаль не нужна! – воскликнула я. – Если всем всё равно, что я горбатилась на неё одиннадцать лет, если ради медали нужно ещё что-то подделывать и переписывать, то я такой медали не хочу!

Все подняли головы и с удивлением уставились на меня.

– Вы точно с Шамановым два сапога пара, – проворчала Татьяна Мироновна. Я вспыхнула. Она ободряюще похлопала меня по плечу. – Марина, Марина… Ну хорошо, пусть всё остаётся как есть. Ну тогда хотя бы один лист просто перепиши. Я не хочу, чтобы ты лишилась медали из-за глупой ошибки.

Я просто дар речи потеряла.

– Ты неправильно перенесла слово на третьей странице. Вот, посмотри. Здесь спорная языковая ситуация. Постарайся переписать без этого переноса.

И она чуть ли не силой усадила меня за парту. Я переписала нужный лист. Без переноса. Без помарок. Проверила дважды.

Когда я, уже попрощавшись со всеми, вышла из кабинета и направилась к лестнице, Татьяна Мироновна меня догнала.

– Мариша, подожди!

Я остановилась.

– Тебе ведь неприятно всё это? – спросила она.

Наверное, я поморщилась или сделала какую-то не очень красивую гримасу.

– Это как-то… фальшиво.

– Я понимаю тебя. И я с самого начала знала, что ты откажешься переписывать сочинение. Но я не знаю во всей параллели одиннадцатых классов никого, кто заслуживал бы золотой медали так, как ты. Глупо было бы проститься с ней из-за какой-то ошибки.

– Но вы же сами сказали, что сочинение на свободную тему могут не утвердить!

– А могут утвердить. Я об этом позабочусь…

3 июня 2000 года

Сегодня экзамен по английскому. Он прошёл без сложностей. Я даже почти не готовилась. Благодаря Иде Станиславовне, моей замечательной учительнице, которая занималась со мной последние восемь лет, я стала говорить по-английски… не думая. Как-то очень легко и естественно, как будто этот язык – мой. Сколько сочинений на английском написала я за эти годы, сколько книжек прочитала! И стала на самом деле наслаждаться языком.