По-настоящему, стр. 35

Дома Аню ждала её деловитая мама. Когда мы пришли, она как раз собиралась на работу. Она работает в больнице с двух часов дня до восьми вечера и остаётся с Асей по утрам, чтобы Аня могла уйти на занятия. Вечером Ане помогает вернувшийся из армии муж. Как и Анина мама, днём он работает (кажется, занимается компьютерами). Аня с гордостью сообщила нам, что и Денис и она летом будут поступать в институты. Аня на дневное отделение, а Денис – на вечернее.

Маленькая Ася так сильно изменилась! Ей почти четые месяца, она очень смешно пытается вставать на четвереньки и ползти, с интересом хватает все предметы, до которых может дотянуться, улыбается и смеётся. Схватила Стёпку за палец и очень радовалась, когда он стал ей агукать и корчить смешные рожицы… Стёпа откровенно наслаждался обществом малышки, чему я очень сильно удивилась – всё-таки для парня его возраста это совсем уж нетипично. А он пел ей какие-то детские песенки (и откуда он их только знает?), таскал её на руках и даже упросил Аню разрешить ему покормить девчушку из бутылочки.

– Вряд ли у тебя получится, – смеясь, сказала Аня. – Аська бутылочку берёт только у бабушки. Даже Денис не может её накормить.

– А вот мы и проверим! – воскликнул Стёпа, пощекотал девчушку и… с лёгкостью накормил её. Аня глазам своим не поверила. – Я знаю, как с маленькими обращаться!

Аня хихикнула.

– Такого парня нельзя упускать, – шепнула она мне на ухо.

Мы пробыли с Аней и малышкой около часа, а потом Аня стала укладывать её спать, и мы засобирались по домам.

– Стёпка, где ты этому научился? – спросила я, когда мы, проводив Олю до подъезда, пошли на набережную.

– Чему?

– Всему. Ну… то есть… – почему-то я никак не могла найти нужное слово, – с малышами обращаться, играть, кормить…

Он вздохнул.

– Вот так и знал, что ты спросишь. Я не хотел рассказывать никому, это наша семейная история, – он замялся. – Впрочем, ведь ты тоже однажды станешь частью моей семью, так что всё равно узнаешь.

Оказывается, у Стёпы был маленький братишка, Максим. Малыш родился, когда Стёпе было четырнадцать лет. Они всей семьёй очень ждали появления этого ребёнка, и даже Стёпа хотел, чтобы у него был маленький брат. «Надо же кого-то воспитывать», – усмехнулся он. Снова повисла пауза.

– Он был такой смешной, маленький, розовенький, с большущими голубыми глазами… Был, понимаешь? У меня БЫЛ брат. Теперь его нет.

– Что-то случилось?

– У него обнаружили порок сердца. Операцию должны были делать в Москве, но не успели… Он не смог перенести дорогу. Мама уехала в Москву с Максом, а вернулась одна. Ему даже годика не было.

Стёпа хмуро смотрел на воду, лизавшую серые плиты набережной. Я не знала, что сказать, и просто обняла его.

– Мне так жаль, – сказал кто-то моим голосом. Мне правда было очень жаль Стёпку, его родителей и Максима… Знаешь, дневничок, бывает иногда такое сильное ощущение, когда жалеешь кого-то почти до физической боли где-то в груди.

Вот именно это чувство не покидало меня следующие несколько часов. И почему-то мне показалось, что сегодня мы стали ещё ближе друг другу…

18 мая 2000 года

Олег пригласил меня в кино! Сегодня после занятий на курсах он просто достал из кармана пиджака два билета на ближайший вечерний сеанс.

– Извини, Олег, я не могу, мне нужно родителям позвонить, они будут волноваться, – сказала я.

– Автомат за углом. У меня есть карточка, – ответил он.

– Нет, Олег, извини, я правда не могу…

– Парень? – в лоб спросил Олег.

Я кивнула.

– Да. Мы даже обручены, – я показала ему колечко, подаренное Стёпой, которое я ношу на безымянном пальце левой руки, практически не снимая.

– Как всё серьёзно, – присвистнул он. – Только я ведь так, чисто по-дружески. Солнечная блондинка, неужели откажешь? Хотя я совершенно свободен с некоторых пор.

Я засмеялась.

– Ну прости, Олег, правда не получается. Мне нужно очень много сделать для школы. Давай как-нибудь в другой раз, а?

Он с театральным вздохом положил билеты обратно.

– Ну вот, придётся теперь продавать их по спекулятивной цене! Имей в виду, в следующий раз ты от меня так легко не отделаешься!

Мне оставалось только улыбнуться в ответ.

Странный он, этот Олег. У меня такое чувство, что всё его показное «шутовство» и «балагурство» – это просто маска. И когда я сказала, что обручена, глаза у него на долю секунды стали очень серьёзными. Неужели я ему нравлюсь?

Как рассказать об этом Стёпе? И надо ли рассказывать? Ничего ведь не случилось! Только почему-то я чувствую себя так, словно совершила что-то не очень хорошее.

А собственно, что? Просто понравилась. Не Стёпе. Но сколько ещё таких «не Стёп» будет в моей жизни? Должна ли я рассказывать своему самому любимому, самому близкому человеку обо всех таких случаях? Или нет? Я не знаю. Ведь наверняка где-то проходит та грань в отношениях, за которую заходить нельзя? Например, как мне кажется, нельзя читать дневники друг друга. Я не дала бы Стёпе свой. И не стала бы просить его дневник. То же самое с письмами – нельзя, никогда никому нельзя читать чужие письма, как бы интересно ни было. Даже если два человека вместе, даже если они любят друг друга, если женаты много лет, у каждого из них должно быть своё, личное пространство, куда никто не вправе вторгаться без приглашения.

Может быть, я так рассуждаю потому, что право на свою территорию и свои собственные чувства родители давали нам с Димкой с самого детства. У каждого из нас всегда была своя комната, свои личные вещи – книги, диски, кассеты. И никто никогда не рылся в моих вещах, не проверял тетрадки, портфель или содержимое ящиков стола. Мой дневник всегда лежит на столе, без хитроумных обложек с замками, и я уверена, что никто, кроме меня, его ни разу не открывал. Правда ведь, дневничок?

Так что с дневниками и письмами мне всё понятно. Но как быть с чувствами? Входят ли они в то самое «личное пространство», куда нельзя входить без спроса?

Спрошу у Стёпы.

19 мая 2000 года

Физика была скучной, но это была последняя физика в моей школьной жизни! Ура! В самом начале урока Галина Ивановна огласила «неспорные» оценки за год, а потом приступила к опросу тех несчастных, оценки которых колебались в пределах от тройки до пятёрки. Таких оказалось человек семь, и, пока они страдали у доски, мы со Стёпой бурно перебрасывались записками. О том, что не давало мне покоя со вчерашнего дня.

(Вклеен листок в клеточку, явно вырванный из тетрадки и неоднократно складывавшийся в несколько раз. Текст написан двумя разными почерками – Марининым (быстрый, размашистый, с сильным нажимом и специфическими «хвостиками» у букв «Р», «Ф», «У») и Стёпиным (аккуратный, ровный, словно по линейке, с большими округлыми буквами).

«С: Так о чём ты хотела поговорить на перемене?

М: Да так, ерунда всякая…

С: Не ерунда, Риша. Я же видел, что ты взволнована

М: Ну понимаешь… Я даже не знаю, как правильно это сформулировать… В общем, Стёпа, как ты считаешь, есть ли в отношениях двоих людей какие-то границы?

С: В смысле?

М: Ну то есть если два человека встречаются, любят друг друга, то, как ты считаешь, должны ли они друг другу всё-всё-всё рассказывать?

С: КОНЕЧНО! (так и написано – прописными буквами)

М: Всё-всё-всё?

С: Что ты имеешь в виду?

М: Например, должен ли ты рассказывать своей девушке, что какая-то другая девушка добивается твоего внимания?

С: Ты и так об этом знала. С самого начала.

М: (нарисована улыбающаяся мордочка) Стёпик, ну а если я бы не знала, ты бы мне сказал?

С: То есть кто-то к тебе пристаёт, а ты не знаешь, рассказывать мне или нет, так?

М: Зачем так грубо? (снова нарисована улыбающаяся мордочка)

С: (нарисован сердитый человечек с волосами дыбом) Значит, я прав?!!!