По-настоящему, стр. 20
Стёпа прищурился.
– Я напишу об этом статью. Завтра принесу тебе почитать. Хочешь?
8 февраля 2000 года
Подозреваю, что Стёпа писал статью всю ночь. Во всяком случае, в школе он сильно клевал носом и не был готов ни по одному предмету. Статью он дал мне перед химией, я спрятала её в учебник и жадно читала добрую половину урока.
Три с половиной листа размышлений на такую непростую тему! С примерами из художественной литературы и даже со ссылками на Библию! Нет, я не могу согласиться со всеми Стёпиными выводами. Но как здорово он пишет – добавить бы немного статистики, и эту статью возьмёт любая газета. Вот уж кому действительно нужно поступать на факультет журналистики!
Когда я сказала об этом Стёпе, он даже слегка покраснел от удовольствия. «Я тебе потом кое-что расскажу», – загадочно шепнул он мне на ухо.
Потом?..
9 февраля 2000 года
Утром в фойе школы появился приказ об исключении Ани. За «аморальное поведение».
Перед первым уроком класс жужжал и гудел, как растревоженный улей. Татьяна торжествовала (я не могу понять, откуда в человеке столько злости! Ведь Аня, насколько мне известно, ничего плохого ей не сделала!). На большой перемене все, кто ходил навещать Аню, дружной толпой направились в кабинет директора.
Директор благоухал. Иначе это назвать невозможно – в его кабинете было трудно дышать от стоявшего там едкого цветочного запаха какого-то парфюма. Мне нравится, когда от мужчины приятно пахнет, но не до такой же степени! При виде семнадцати старшеклассников, сгрудившихся в дверях, он даже присвистнул.
– Чем обязан, молодые люди?
Все загалдели, потом резко замолчали, кто-то толкнул меня в спину, и я поняла, что говорить от лица общественности придётся мне.
– Мы видели приказ об исключении Ани Симоновой. Это неправильно и несправедливо. В её поведении нет ничего аморального.
– Так… – директор сложил руки домиком и с усмешкой посмотрел на нас. – То есть вы считаете, что это достойно – в шестнадцать лет стать мамой? Бросить занятия? Растить ребёнка без отца? И вы предлагаете мне не исключать Симонову, оставить её в гимназии в качестве старшеклассницы, примера для младших гимназистов?
– Да, у Ани родилась девочка. Между прочим, просто замечательная! И Аня замужем, если уж вас так беспокоит моральная сторона. Но даже если бы и не была… Это что, имеет значение для школы? Она хорошо занималась и, даже когда уже не могла ходить на занятия, всё время звонила мне, спрашивала, что мы изучаем, чтобы не отстать. Она будет передавать тетради, и учителя смогут выставлять ей оценки. А потом – ближе к лету, вернётся в школу, чтобы сдать экзамены и получить аттестат, – сказала я. С лица директора сошла насмешливая мина. Теперь он смотрел на меня исподлобья, скрестив руки на груди.
– Да-да, – зашумели за моей спиной одноклассники.
– Вы посмотрите журналы, у неё же ни одной тройки нет, ни за одну четверть! – воскликнула Оля.
– Аня – хорошая девочка! – сказал Стёпа.
– А почему же тогда не исключили Тосю Плотникову из 10-го «А»? Она уже несколько раз была беременна от разных парней, и это все знают! – выкрикнула Юлька (это правда, у Тоси очень своеобразная репутация).
– Я не изменю своего решения, – сказал директор твёрдо. – Приказ уже подписан. Если Симонова придёт в школу и правильно себя поведёт, может быть, я найду возможность восстановить её. Но, вообще, у нас здесь гимназия, а не публичный дом! Всё, разговор закончен. Вам пора на уроки.
Никто не шевельнулся.
– Вы что, не слышали? – директор встал и стукнул кулаком по столу. – Марш на занятия.
Я открыла было рот, чтобы начать спорить, но Стёпа буквально отодвинул меня в сторону.
– А мы вам не стадо овец. И не надо нами командовать. Мы пришли заступиться за свою одноклассницу, с которой вы поступили несправедливо. И не уйдём, пока вы не отмените приказ об исключении Ани.
Когда он сказал это, моё сердце совершило невероятный прыжок сначала вверх, а потом куда-то глубоко вниз. Лицо Рудольфа Петровича покрылось красными пятнами. В воздухе повисла напряжённая тишина. И тут через нашу толпу в кабинет протиснулась… Татьяна Мироновна. А за ней шли Нина Петровна, Анна Леопольдовна, наша англичанка Любовь Игнатьевна… И ещё целая толпа учителей – фактически все те, кто вёл уроки у нашего класса и кто знал Аню как ученицу. Со стороны это выглядело, наверное, как в финальной серии каких-нибудь «Простых истин». Учителя молча встали перед директорским столом. Татьяна Мироновна положила на стол сорванную с доски объявлений бумажку – тот самый приказ.
– От лица всех учителей хочу вам сообщить: мы против, – сказала она. Мы одобрительно зашумели. – Никто не позволит вам отчислить девочку за то, что у неё родился ребёнок. Она должна получить образование.
– Бардак какой-то, – пробормотал директор, извлекая из кармана надушенный платок и вытирая вспотевший лоб. – Чего вы все от меня хотите?
– Отмените приказ, – ответила Татьяна Мироновна.
– Аннулируйте его, – поддержали Любовь Игнатьевна и Нина Петровна. Директор взял со стола приказ и разорвал его на мелкие клочки.
Потом поднял телефонную трубку, набрал несколько цифр и усталым голосом сказал: – Юлечка, аннулируйте приказ об исключении Симоновой.
Мы победили! Ура!
10 февраля 2000 года
Дружок, мне страшно. До боли, до дрожи во всём теле… Эти ужасные люди звонят каждый день. Чего они только не говорили! Знаешь, когда беру трубку, чувствую себя той самой маленькой испуганной девочкой, какой была десять лет назад. И не скажешь никому, не объяснишь, почему я не могу пойти туда или туда, почему дома зажигаю свет во всех комнатах, как только прихожу от репетитора, почему дёргаюсь, когда слышу звонок в дверь… Я говорю себе: «Не боюсь!» Нельзя, чтобы эти люди, кто бы они ни были, почувствовали, как мне страшно. Вчера папа принёс с работы определитель номера и специальную кассету – записать разговор. Номер не определился. Наверное, звонят из автомата. Зато родители узнали голос. И сразу как-то переменились в лице. Оба.
– Мама, папа, в чём дело? Что происходит, я не понимаю! Объясните же, наконец!
Молчание. А потом обсуждение того, каким образом обеспечить мне какое-то подобие охраны. Самое абсурдное предложение: не ходить в школу, а также на музыку, историю и английский. Пока всё не уляжется. К счастью, у меня есть хорошие аргументы против: последний год, скоро поступать и, в конце концов, не могу же я сидеть дома вечно!
– Лучше расскажите мне, кто нам угрожает. Ведь папа всегда говорил, что опасность надо знать в лицо…
Родители переглядываются.
– Это Кулковский, – говорит после недолгого молчания папа. – Брат того Кулковского, который получил пожизненное заключение за серию убийств и изнасилований. Дело расследовала мама. Он умер в тюрьме неделю назад.
После этого разговора меня снабдили хорошим электрошокером, ещё одним баллончиком и большим количеством советов. Ходить куда-то – только вместе со Стёпой. Дверь никому не открывать. Поздно вечером из дома не выходить…
Я понимаю, так надо. Только не хочу больше такой жизни. Ни себе, ни своей семье. Той, которая будет…
11 февраля 2000 года
А наш директор, Рудольф Петрович, уволился. Его обязанности пока исполняет завуч, Елизавета Петровна. И все этому очень рады. Она славная и, хотя бывает строгой, никогда не срывается на учеников и не выдвигает абсурдных требований. Хоть бы она стала директором школы!
12 февраля 2000 года
Полчаса назад от меня ушла Наташка. Полдня она проплакала у нас на кухне. Она всё-таки была в театре. И всё-таки переспала с Петровским.
Честное слово, от одной мысли об этом меня начинает тошнить. Я не могу понять, зачем она это сделала: ведь Ната прекрасно понимает, что у Петровского таких как она – вагон и маленькая тележка, и отдавать свой единственный первый раз такому вот человеку… Но я не осуждаю её.