По-настоящему, стр. 18

20 января 2000 года

Завтра – конференция по истории. Немного волнуюсь – там ведь будет больше двухсот участников, со всей области! То есть выступать с докладами должны сто человек, включая меня. Плюс приглашённые, плюс жюри… Сегодня было организационное собрание, и я даже немного растерялась от этой толпы школьников и учителей…

На самом деле мне совсем не хочется завтра кому-то что-то докладывать. В последнее время школа, уроки, домашние задания, вечная суета вокруг олимпиад кажутся мне такой глупостью… В мире так много вещей, которые намного важнее всего этого! Люди занимаются собой, и мало кому есть дело до того, что в Чечне гибнут молодые ребята. Или до того, сколько детей шатается без присмотра по улицам городов и из скольких вырастут самые настоящие воры и убийцы – ведь эти мальчишки и девчонки не знают ничего, кроме лишений и жестокости, а потому, повзрослев, отплатят миру злом за зло… Вот что меня пугает. Самое удивительное, что телевидение, радио и газеты освещают такие проблемы «весьма обзорно», да и то если случается что-то из ряда вон выходящее. А мне кажется, об этом нельзя не говорить.

Наташа так и не призналась, что была вчера в театре. Говорит, сидела дома весь вечер. Ну не могу же я проверять это у её родителей?

21 января 2000 года

Конференция по истории благополучно завершилась. Причём далеко не в мою пользу. Напишу об этом чуть позже – сейчас слишком болит голова…

31 января 2000 года

Прости, дружок, я совсем тебя забросила. Всё дело в том, что меня почти на неделю уложил в постель самый что ни на есть банальный грипп. Утром в день конференции у меня поднялась температура. Я почувствовала, что вся горю, и на всякий случай вооружилась градусником. Тридцать восемь и пять. Я испугалась, но маме ничего не сказала. Просто выпила таблетку аспирина и помчалась на конференцию. Впрочем, аспирин почти не помог. Мне становилось всё хуже, и доклад я прочитала с большим трудом. Смешно вспомнить: чтобы не упасть, я держалась за кафедру. Зато волнения почти не ощущалось. Немного странными показались вопросы – все преподаватели интересовались, читала ли я пятитомную «Историю Сибири». «Да, да, – ответила я. – Но, к сожалению, Ермаку в ней посвящено чуть меньше страницы». «Почему же вы не отразили это в списке литературы?» – осведомился кто-то. «Как не отразила? «История Сибири» в пяти томах числится там под номером 14!» – воскликнула я. Удивительно, что больше вопросов со стороны профессоров не было. Дальше спрашивали только сами ученики, и отвечать было легко и приятно. Правда, голова болела. Я плохо помню выступления других участников. Только одного мальчика – у него было очень оригинальное приспособление в виде рамы, из которой он попеременно вытягивал листы с портретами разных политических деятелей. Именно он и занял первое место. Я – третье. Впрочем, это уже не важно.

После конференции мне стало совсем плохо. Каким образом я оказалась дома, сказать с уверенностью не могу. Кажется, ехала на маршрутке. Следующие два дня из моей памяти стёрлись полностью. Знаю только, что градусник показывал одну и ту же цифру – сорок. Мама и папа чуть с ума не сошли.

Говорят, я даже бредила. И всё твердила что-то о Маше, о Димке, о Чечне… Когда Стёпа пришёл меня навестить, я приняла его за Диму и стала умолять, чтобы он поскорее вернулся домой. Честно, я ничего не помню.

Сейчас я чувствую себя почти прекрасно. Правда, в школу меня пока не пускают. Немного занимаюсь. Читаю. Принимаю посетителей: Стёпа приходит каждый день, Ната и Оля тоже…

О Стёпе разговор особый. Честно говоря, мне стыдно, что он видел меня такой: я бредила, бормотала что-то бессвязное… Но, что всего удивительнее, именно после этого наши отношения стали другими. В них теперь больше нежности, больше тепла, больше ещё каких-то неуловимых ощущений. Он навещает меня каждый день. Приносит шоколад, кассеты, книги – всё что угодно, лишь бы я не скучала. Книги особенно подкупают – должна сказать, у Стёпы отменный вкус. С его лёгкой руки я читаю Миллера и Вампилова. Меня поразило, что он любит драматургию. Чего-чего, а этого я никак не ожидала…

Но главное – вовсе не в книгах и конфетах. Просто как-то странно совпало, что Стёпа оказывался рядом во все самые ужасные моменты моей жизни. Когда погибла Маша, когда Димка уехал в Чечню, когда я валялась в бреду двое суток… Стёпа был рядом и абсолютно ничего не требовал взамен. Неужели такое и правда бывает?

А ещё я очень много пишу. И перечитываю все свои записи в дневнике – с самого начала. Мне кажется, что даже по тому, КАК я пишу, видно, что я меняюсь. С первого сентября, когда я завела дневник, прошло всего полгода, а как много всего случилось за это время…

2 февраля 2000 года

До Димкиного приезда осталось две недели!!! Всего две? Целых две? Он возвращается 19-го. Только бы всё было хорошо…

А я вернулась в школу. И, знаешь, дневничок, такое странное ощущение, как будто за те две недели, что я болела, всё изменилось. Или все изменились. Я чувствую, что мы со Стёпой стали намного ближе, чем были, как будто между нами появилась какая-то новая невидимая ниточка, прочно связавшая нас. И от этого мне иногда становится как-то не по себе. Всё-таки ещё ни одного парня я не подпускала к себе так близко…

…Был момент, когда мне очень нравился один мальчик. Я училась тогда в девятом классе, а он – в одиннадцатом. Петя Арпольский. Он был такой «звездой школы», красивый, умный, отличник, золотой медалист. По слухам, даже уехал в Москву, поступил в какой-то театральный вуз. Мне нравилось смотреть на него, я везде искала его взглядом, хотела, чтобы он обратил на меня внимание. Он не обратил – я была тогда маленькой невзрачной девочкой с длинной косой, да ещё и в очках. У нас была дискотека, для старших классов. И вот там случилось событие, после которого я поняла, что нужно срочно меняться. Диджей поставил медленный танец, и всех девочек «разобрали» мальчишки. А нас было ровно в два раза меньше, чем мальчиков. Я одна осталась сидеть на скамейке, мальчиков оставалось ещё очень много, но никто из них даже не посмотрел в мою сторону… К счастью, тогда мне хватило гордости не убежать из зала сразу же. И не показать никому, как сильно мне нравился Арпольский (а он, к слову, был на той дискотеке в числе «свободных» мальчиков). И хватило чего-то ещё, чтобы после этой дискотеки подойти к зеркалу, критически осмотреть себя и сказать маме: «Я хочу стать девушкой!» И мама помогла. Тогда я стала носить распущенные волосы, потом – не без помощи Маши – постриглась… Очки заменила удобными линзами. Скучные серые вещи исчезли, я стала носить элегантные костюмы, юбки, платья…

3 февраля 2000 года

Снова звонили с угрозами. Снова – потому что это уже было. Помню, мне было лет восемь, когда я впервые услышала по телефону холодный голос, обещавший убить меня, родителей и брата. Такие звонки для родителей не редкость – что поделаешь, издержки профессии. Может быть, именно поэтому я сомневаюсь, стоит ли мне идти на юрфак. Не хочу, чтобы моя семья дёргалась от телефонных трелей.

Знаешь, дневничок, меня до девятого класса водил в школу Димка. Утром мы вместе шли на уроки, днём – домой. Даже учась в вузе, он находил время меня забирать. А когда он был маленьким, его водили в школу родители. И оставляли на продлёнке, где воспитательница точно знала, КТО может прийти за этим ребёнком. Я ношу с собой газовый баллончик. Умею стрелять из пистолета. Разбираю и собираю оружие. Но главное – я знаю, как страшно бывает, когда кто-то из родителей звонит с работы и говорит: «Из дома не выходи. И ни в коем случае не открывай никому дверь. А в случае опасности стреляй». Не хочу, чтобы моим детям пришлось испытать это на себе.

– Квартира Андреевых?

– Да.

– А кто у телефона?