Медичи, стр. 44

– Такая жизнь, как ваша, найдет в себе силы и не будет разбита. Я не хочу подрывать ваше доверие, но вы сами убедитесь в верности моих слов. Об одном только прошу… Когда страдания утраченной и обманутой любви измучат ваше сердце, вспомните, что у вас есть верная подруга, которая сумеет смягчить ваше горе и вызвать в вас мужество и жизненную силу. Поведайте тогда мне о ваших страданиях, не несите их в одиночку, и надежда и вера в будущее опять озарят вашу жизнь.

– Благодарю вас, – с волнением сказал Козимо.

Он поцеловал ее руку, а когда взглянул в чудные глаза, то ему вспомнился грот в Сутрии, и образ Джованны как-то исчез в тумане, а голос Лукреции пел любовные песни Петрарки.

Слуги принесли багаж, Пикколо тоже явился. Козимо сейчас же удалился. Ему тяжело было видеть людей, он жаждал одиночества.

Глава 16

Монтесекко беспрепятственно дошел до остерии; улицы были еще безлюдны, так как весь народ теснился на площади собора, а немногие прохожие стремились туда же узнать о причине слышавшегося шума.

Луиджи Лодини с беспокойством встретил его.

– Что случилось, благородный капитан? – спросил он, видя бледное лицо Монтесекко. – Что означает этот шум и дикий рев в городе?

– Безумцы! – вскричал Монтесекко. – Они хотели свергнуть Медичи и сами себя погубили! Джулиано лежит убитый перед алтарем!

– А Лоренцо? – спросил Луиджи.

– Лоренцо спасен, народ проклинает убийц – они не избегнут своей участи. Джулиано они убили, но власть Медичи будет сильнее и прочнее, чем когда-либо. Меня все это не касается, но мне придется укрыться у вас, пока волнение уляжется. Обезумевший народ не разбирает правых и виновных.

– Здесь вы в безопасности, – сказал Луиджи, и острые глаза его лукаво блеснули. – Ваших солдат здесь уже нет, и никто не подумает искать вас у меня.

– Если спросят обо мне, скажите, что я уехал с охраной кардинала.

Он быстро прошел в свою комнату, а Луиджи злобно посмотрел вслед.

«Я понял из разговоров солдат, что что-то такое готовится. Они глупо взялись за дело, а дураки – плохие союзники. Умный плывет по течению и в волнах всегда найдет чем поживиться», – подумал Луиджи.

Он вышел во двор, отворил дверь в стене, окружавшей всю остерию, прислушался к гулу и пошел к городу, пробираясь возле заборов.

Монтесекко прошел через коридор в свою комнату и застал Клодину совсем одетой в свой мужской костюм. Она тоже слышала шум и, по привычке к походной жизни, приготовилась к каким-нибудь неожиданным событиям. Она испугалась, когда Монтесекко вошел бледный и расстроенный, подбежала к нему и с тревогой спросила:

– Что случилось?

– Большое несчастье, Клодина, – отвечал он, вздыхая с облегчением и плотно запирая дверь, – но оно может принести счастье.

Он вкратце рассказал ей обо всем случившемся.

– Но тебе, Баггиста, нечего бояться, не правда ли? – спросила она. – У тебя нет ничего общего с этими убийцами? Ведь ты не обнажил бы оружие против беззащитных?

– Нет, нет, конечно, хотя они старались втянуть меня в их злодеяния, но я отказался от всякого участия я согласился только охранять порядок в городе. Граф Джироламо тоже уже хотел отстраниться от них. Но все-таки мы должны укрыться, дорогая, пока ярость толпы уляжется, а потом я решил бросить службу у графа я поступить к Лоренцо, которому, конечно, нужен опытный и храбрый воин. Может быть, этот день, стоящий так много крови, принесет нам желанное счастье. Я больше не могу иметь дела с врагами Медичи, а если Лоренцо еще не нужна моя служба, то мы можем прожить пока на то, что осталось от последней вербовки.

Он достал из-под камзола кожаный мешочек и вынул из него два туго набитых кошелька.

– Это золото обеспечивает пока нам независимость, – сказал он, – но я не могу иметь его при себе в такое время.

– Ты никуда не пойдешь, Баггиста, – с испугом вскричала она. – Умоляю тебя, будь хоть один раз в жизни осторожным. Назови это трусостью, если хочешь, но мужество и храбрость тут не имеют ни цены, ни значения.

– Будь покойна, Клодина, – с улыбкой отвечал он, – меня самого не тянет в свет, который внушил мне сегодня глубокое отвращение, и теперь мое оружие будет служить только честному, благородному делу. Дай-ка мне стакан сиракузского. Оно весьма недурное у Луиджи, а мне надо подкрепиться. Все, что я видел сегодня, подействовало на меня сильнее, чем самый утомительный переход или самая жаркая схватка.

Клодина налила ему стакан вина, он выпил и прилег на диван.

– Я устал, – сказал Монтесекко, – у меня глаза слипаются, дай мне поспать немножко. Может быть, в скором времени нам предстоит много труда и забот.

Клодина поправила ему подушку, и он скоро заснул. Она же сложила руки и тихо молилась, со страхом прислушиваясь к усиливающемуся гулу голосов, доходившему из города.

Прошло около часа. Крики приближались, слышались отдельные грозные возгласы, и Клодина не знала, будить ей Монтесекко или нет.

Из города действительно шла буйная толпа, направляясь к гостинице. Из толпы, шедшей к воротам, как тень выскользнул Луиджи и пробрался вдоль заборов к боковой двери. Он прибежал в комнату Монтесекко, проснувшегося от шума.

– Они идут сюда, капитан! – вскричал Луиджи. – Я не могу не впустить их, если они потребуют… Может быть, они и не будут вас искать здесь, но приготовьтесь к опасности.

Монтесекко встал с выражением полного спокойствия и решимости.

– О Боже, Боже, помоги нам! – простонала Клодина, ломая руки.

Луиджи впился глазами в кошельки с золотом.

– Это надо убрать в безопасное место, да, кстати, и синьору, скрывающуюся под мужским костюмом, – я это давно понял, а теперь не время скрытничать. Я позабочусь о ней. Пусть выйдет в соседнюю комнату, а за золото я отвечаю.

Он отнес кошельки в соседнюю комнату и подтолкнул туда упиравшуюся Клодину.

– Он прав, Клодина, – сказал Монтесекко, – спрячься туда, я так хочу. Я и не в таких переделках бывал и буду спокойнее, зная, что ты в безопасности. Иди, я приказываю тебе… Повинуйся, время не терпит.

Уже слышно было, как стучали в ворота, и в то же время раздался звонок.

– Я должен им отворить, капитан, – сказал Луиджи. – Может быть, еще удастся их успокоить.

Он поспешно запер дверь в соседнюю комнату, где Клодина упала на колени, и побежал к воротам.

Монтесекко надел шлем и взялся за рукоятку шпаги.

Шум внизу все усиливался. Через минуту распахнулась дверь, дикая толпа ворвалась в комнату, засверкали окровавленные кинжалы и мечи, направленные на Монтесекко. Он вынул шпагу, левой рукой взялся за кинжал и крикнул громовым голосом:

– Назад, не подходить! Кто сделает шаг вперед, того я уложу на месте. Подло убивать невинного человека. Я дешево свою жизнь не отдам, и вы за нее мне заплатите немалой кровью!

Он размахивал шпагой перед собой; нападавшие отступили, но со всех сторон раздались угрожающие возгласы:

– Коли его мечом!.. Выбейте у него оружие!.. Это наемник проклятого кардинала!.. Он должен был охранять убийц!..

Монтесекко отбил несколько направленных на него мечей и закричал:

– Я не имею ничего общего с убийцами… Это вы убийцы, если хотите пролить кровь невинного человека. Ведите меня на суд… Я дам ответ и докажу мою невиновность… Назад! Или я буду рубить!

Толпа опять отступила, но голоса гудели, как рычание хищника, готовящегося к прыжку.

Высокий, плотный мужчина из цеха чесальщиков выступил вперед, говоря:

– Капитан прав, его вина не доказана, хоть он и имел сношения с преступниками… Благородный Лоренцо сам предостерегал нас против незаконного возмездия. Если он хочет предстать перед судом, то наша обязанность свести его в синьорию и передать совету.

Кое-где раздались слова неудовольствия, но толпа все-таки послушалась мастера из такого почтенного цеха. Шум стал утихать.

Монтесекхо вложил шпагу в ножны и сказал:

– Я подчинюсь решению совета… и верю вашему слову, – добавил он, обращаясь к чесальщику.