День "М", стр. 68

Коммунисты пришли к власти под красивыми лозунгами. Еще в октябре 1905 года в газете «Новая жизнь» они опубликовали программу своей партии. Среди многих других пунктов: короткий рабочий день при полном запрещении сверхурочных работ, воспрещение ночного труда, воспрещение детского труда (до 16 лет), воспрещение женского труда в тех отраслях, где он вреден для женского организма, введение двух выходных дней в неделю. Понятно, два раздельных выходных дня в неделю полноценным отдыхом не признавались: надо, чтобы два дня вместе.

И много там еще было написано, но суть программы (и всех остальных коммунистических программ) можно выразить одним лозунгом: работать будем все меньше и меньше, а получать вое больше и больше. Лозунг привлекательный. Миллионам дураков лозунг понравился, в октябре 1917 года коммунисты взяли власть, что сопровождалось радостными воплями тех, кому хотелось работать меньше.

Коммунистическая власть от обещаний не отказывалась, но хорошую коммунистическую власть нужно удержать, нужно защитить от врагов внешних и внутренних, а для этого надо много оружия. Следовательно, народ должен вкалывать больше, чем раньше, а то вернутся капиталисты и снова будут эксплуатировать трудящиеся массы.

Чтобы хорошую власть защитить, коммунисты ввели драконовские порядки на заводах: каждый рабочий — солдат трудовой армии, умри, но выполни невыполнимую норму, а то капиталисты вернутся…

«Верно ли, — вопрошал Лев Троцкий на III Всероссийском съезде профсоюзов в апреле 1920 года, — что принудительный труд всегда продуктивен? Мой ответ: это наиболее жалкий и наиболее вульгарный предрассудок либерализма». И начал Троцкий формировать рабочие армии по самым зверским рекомендациям, которые Маркс изложил в «Манифесте Коммунистической партии». Маркс верил в рабский труд (прочитаем еще раз «Манифест»), и Троцкий верил.

Рабский труд давал результаты, пока страна была в войне. Но Гражданская война кончилась, и в мирных условиях рабский труд оказался непроизводительным. Страну поразил небывалой силы кризис, и закрылись заводы, и не стало работы. Коммунисты боролись с безработицей, сокращением рабочего дня и рабочей недели, превратив всех в полубезработных с соответствующей получкой. Вместо семидневной недели ввели пятидневную — четыре дня работаем, пятый отдыхаем. И получилось в году не 52 недели, а 73 с соответствующим количеством выходных.

А еще ввели праздников целую охапку, наподобие Дня Парижской коммуны. При желании праздников можно много придумать. И рабочий день стал коротким на удивление всему миру. Это объявлялось завоеваниями рабочего класса, завоеваниями Октября.

А потом рабочий день начал понемногу растягиваться. Закрутилась страна, завертелась. Загремели, заскрежетали пятилетки. В небо стройки взметнулись: Днепрогэс, Магнитка, Комсомольск. Правда, получка, точнее ее покупательная способность, так и замерли на уровне пособия полубезработного. Народ работал все больше, но жизненный уровень никак не рос, хотя товарищ Сталин и объявил, что жить стало лучше и жить стало веселее. Все, народом созданное, уходило в бездонную бочку военно-промышленного комплекса и поглощалось Красной Армией.

Возвели, к примеру, Днепрогэс, рядом — алюминиевый комбинат. Американский исследователь Антони Сюттон, собравший материал о передаче западных технологий Сталину, приводит сведения о том, что Запорожский алюминиевый комбинат был самым мощным и самым современным в мире (А.С. Sutton. National Suicide: Military aid to the Soviet Union. Arlington house. N.Y. p. 174). Электричество Днепрогэса — на производство крылатого металла — алюминия, алюминий — на авиационные заводы, а авиационные заводы, известно, какую продукцию выпускают.

И с Магниткой та же картина: возводим домны, мартены, варим сталь, производим больше всех в мире танков, но жизненный уровень от этого никак повыситься не может.

Или Комсомольск. Заполярные комсомольцы в тайге героическими усилиями возводят чудесный город. Зачем? Да затем, что тут бесплатным трудом при поставке всего необходимого из Америки возводится самый мощный авиационный завод мира.

А маховик набирает обороты. И работать надо было все больше и больше. Вот уже пятидневную рабочую неделю превратили в шестидневную, и рабочий день вывели на уровень мировых стандартов, и чуть выше. И количество праздников урезали: надо, конечно, праздновать день смерти Ленина, но в свободное от работы время.

А потом наступил 1939 год, за ним — 1940-й. И как-то неприлично стало вспоминать о «завоеваниях Октября», об обещаниях коммунистической партии, о ее лозунгах.

В 1939 году в колхозах ввели обязательные нормы выработки: колхоз — дело добровольное, но норму не выполнишь — посадим.

27 мая 1940 года грянуло постановление СНК «О повышении роли мастера на заводах тяжелого машиностроения». Мягко говоря, суровое постановление. Мастер на заводе наделялся правами никакие меньшими, чем ротный старшина. Читаешь постановление, и вместо мастера дяди Васи в железных очках, в промасленном халате, с чекушкой в левом кармане представляешь надсмотрщика с кнутом на строительстве египетской пирамиды или с бамбуковой палкой — на строительстве Великой стены.

26 июня 1940 года прогремел над страной указ «О переходе на восьмичасовой рабочий день, на семидневную рабочую неделю и о запрещении самовольного ухода рабочих и служащих с предприятий и учреждений». Нравится тебе мастер с бамбуковой палкой, не нравится, а уйти с завода не моги. На какой работе застал указ, на той и оставайся. Рассчитаться с заводом и уйти нельзя. Рабочие приписаны к заводу, как гребцы на галерах прикованы цепями к веслам, как советские крестьяне к колхозу, как летчики-недоучки к самолетам. Стоило ли Государя Николая Александровича с Наследником к стенке ставить, чтобы оказаться приписанным к заводу вместе со станками и поточными линиями? Можно долго рассказывать об ужасах самодержавия, но такого при Николае не бывало.