Завет Кольца (антология), стр. 46

Кольцо на груди человека сверкало, как солнце. Потом на Гаргана опустилась тьма, и он вообще уже ни о чем не думал.

Ветер развеял облака, и впервые за долгое время выглянуло солнце. Оно осветило долину, мертвого дракона, Финраеля и маленькую девочку. Солнечные лучи, отражаясь от золотого кольца, ставшего удивительно легким, слепили девочку. Она сердито прищурила глаза.

Финраель Светлый улыбался.

Хорст фон Аллвёрден

Чистое сердце

(перевод Е. Шушлебиной)

— В мире нет ни магии, ни волшебников, ни привидений, Бевин, — поучал Тиам.

Я делал вид, что слушаю, чтобы не получить оплеуху. Этот худой человек мне не больно-то нравился, но все-таки он был моим хозяином и учителем. Кроме того, он кормил и защищал меня. Вместе с ним я объездил мир, а это всегда было моей мечтой.

Время от времени я говорил что-нибудь подходящее или просто кивал головой. Тиам заплатил моему отцу много монет за то, чтобы я стал его учеником и слугой. Я вел нашего ослика Мерцада, тащившего тележку с эликсирами и порошками мастера Тиама, с помощью которых он показывал свои фокусы. Еще на тележке лежали наша палатка и одежда учителя.

— Все зависит от ловкости рук и знания природных явлений. Волшебство — не более чем иллюзия; иногда требуется и небольшой взрыв, чтобы отвлечь внимание публики. Людям нужен обман. При легковерности этих болванов совсем нетрудно завладеть тем, что действительно ценно, а именно — их деньгами. — Тиам самодовольно улыбнулся и хлопнул себя по поясу, туго набитому золотом и серебром.

Он был скуп, но мы не голодали.

Такой образ жизни нравился мне гораздо больше, чем жизнь, которую я вел бы в деревне, выращивая бобы и капусту. Там было достаточно небольшой междоусобицы, одного налета солдат-мародеров, засушливого лета или града — и прощай, урожай! А впереди ждал голод.

Один старый точильщик, приезжавший в деревню каждый год осенью во время праздника урожая, пробудил во мне жажду странствий. Он рассказывал нам не только сказки и легенды, но и новости со всего света: описывал далекие города, в которых жили тысячи людей; рассказывал о войнах и подвигах, о глупости баронов и князей, а еще — о различных чудесах.

С тех пор как помню себя, я всегда радовался приближению этого праздника. Мы еще только заканчивали жатву, закладывали на хранение собранные овощи, закалывали двух свиней, коптили мясо и готовили колбасу, а я уже высматривал старика, которого в деревне прозвали Серым (настоящего его имени я никогда не знал), потому что у него все было серым. Его обувь была сделана из серой замши, накидка с капюшоном сшита из серого сукна, а волосы были совсем седыми. Даже его глаза были подернуты туманной серой пеленой, но он не был слепым.

Завидев его еще издалека, я ликовал. Малышом я забирался к нему на колени, а став постарше, садился на скамеечку у ног и слушал. И только мне одному он рассказывал свою первую историю.

С каждой новой историей во мне крепло желание отправиться в необъятный мир путешествий.

Днем, когда старик точил косы и топоры, я старался быть около него. Сделанная им заточка держалась потом целый год.

И всегда, когда он уезжал, я грустно смотрел ему вслед. Однажды он не приехал. Отец сказал, что он, наверное, умер.

Приехал другой точильщик. Но он не умел так живо и красочно рассказывать. Он ни в какое сравнение не шел с Серым.

Я всегда надеялся, что Серый возьмет меня в ученики, но он никогда не предлагал этого отцу. Зато это сделал Тиам, появившийся однажды ранней весной у нас в деревне. С самого начала он произвел на меня странное впечатление. Он пробыл у нас несколько недель, а когда окончательно прошли зимние холода и можно было ехать дальше, купил меня у отца.

С тех пор я следовал за ним из деревни в деревню, из города в город, где он за деньги показывал свое искусство. Что стало с моим предшественником, мне было неизвестно. Мастер избегал говорить на эту тему, упомянув только, что его звали Хильдебранд и что он сбежал от него.

— Ты понял, дурак? Люди — это ничто: они приходят и уходят, а их богатство остается, — Тиам был готов бесконечно философствовать на тему денег и восхвалять Бога или кого-то еще, кто подарил миру это изобретение. Он считал, что перемещение денег из кармана в карман движет миром.

Возражать ему было бесполезно. Тиам презирал людей; он видел только их деньги. Тем не менее, если слушаться Тиама, можно неплохо жить. В конечном счете мы делали то, о чем я всегда мечтал: бродили по миру и видели много нового. Я слушал поучения Тиама, но выводы из увиденного делал собственные.

— В основном люди — овцы, но некоторые из них — волки, — продолжал Тиам. — Вот я, например, один из хищников; конечно, не крупный, иначе я давно стоял бы во главе города или королевства. Но все-таки я всегда возьму то, что мне нужно. — Возможно, в рассуждениях Тиама была доля истины.

С тех пор, как почти год назад мы покинули дом моего отца в деревне Улбрин, я понял, что далеко не везде лучше, чем дома. За это время я многому научился, узнал кое-что о человеческой природе. Поэтому я не был в обиде на отца, который продал меня хозяину. Все-таки это было лучше, чем стать крестьянином или подмастерьем, которые за всю жизнь ни разу не покидают своей деревни.

Я заметил, что большинство людей живет инстинктами, многие, как, например, Тиам, думают только о деньгах, и лишь некоторые воспринимают мир сердцем.

Мало кто чтит заповедь защищать и уважать ближнего своего. И это неудивительно, если принять во внимание, что даже священник думает больше о наполненной кружке для пожертвований и роскоши своего храма, чем о нуждах прихожан, а ведь он должен служить образцом добродетели!

Я никогда не понимал, почему уважают людей, которые избивают, эксплуатируют или унижают других. Правда, мне всего двенадцать лет. Может быть, когда-нибудь я разгадаю эту загадку.

Шлеп! Мастер Тиам наградил меня оплеухой. Видимо, ему показалось, что я недостаточно внимательно слушаю.

— Болван! — набросился он на меня. — Запомни, ты не только мой слуга, но и ученик. Я выбрал тебя, потому что у тебя взгляд живее, рука проворнее и ум подвижнее, чем у большинства крестьянских олухов. Я знаю, однажды ты попытаешься меня обмануть; если я тебя на этом не сумею поймать, а такое трудно себе представить, — он самодовольно ухмыльнулся — считай, что обучение закончено. А до этого изволь слушать, что тебе говорят!

Я молча кивнул; любое возражение разозлило бы его еще больше.

Тиам мрачно посмотрел на меня. Я выдержал его взгляд. Он снова занес руку для удара, но передумал.

Мы пошли дальше. Тиам прекратил свои поучения. Чем ближе мы подходили к торговому пути, тем больше он нервничал. Между холмами уже была видна серая лента широкой дороги, вымощенной булыжником.

Мы свернули на тропинку, ведущую вверх по холму к основной дороге. Хотя подъем был пологий, Мерцад с трудом тащил тележку. Я старался помочь ему, подталкивая ее сзади.

С вершины холма открывался вид на широкую долину и дорогу, ведущую в Азатир, который был целью нашего путешествия. Там открывалась осенняя ярмарка, и Тиам надеялся выманить у посетителей с помощью своих трюков немало монет.

Я мечтал увидеть этот город. Тиам рассказывал, что в нем живет больше пятидесяти тысяч людей, а городские стены — не просто земляной вал, а каменная стена шириной в восемь и высотой в двадцать пять локтей. Я не мог представить себе, как пятьдесят тысяч людей могут жить в одном месте. Я умел считать до ста; большее число не укладывалось у меня в голове. (Правда, хозяин уже научил меня писать мое имя и начал обучать счету.)

Тиам задумчиво теребил бороду, глаза его сузились и превратились в щелки, а крылья большого острого носа трепетали. Я попытался отгадать его мысли, но у меня ничего не вышло. Внезапно лицо хозяина просветлело и приняло довольное выражение.