Адмирал Де Рибас, стр. 43

– Турецкий уполномоченный по размену пленных, – с достоинством сказал де-Фонтон.

– К какому народу вы принадлежите? Вы француз?

– Это не имеет отношения к делу, сударь, – сухо ответил де-Фонтон и тем дал понять, что разговор кончен, что ему следует отправиться на свое судно.

Мадам Али Эметте с горничной Франциской приехали в Хаджибей на следующий день в венской коляске с небольшой охраной из наемных казаков. Ее лицо по турецкому обыкновению было скрыто под чадрой. Были видны только ее почти черные глаза, холодные и высокомерные. Но грациозная стать и легкая походка выдавали прежнюю, известную де-Рибасу красавицу.

Де-Рибас учтиво приветствовал прибытие мадам Али Эметте, справился, не было ли чего дурного с ней в долгом пути.

Она столь же учтиво поблагодарила де-Рибаса за участие к ней и просила тотчас устроить ей встречу с Исмет-беем, что и было исполнено. Перед отправкой первого турецкого транспорта с пленниками в Стамбул Осип Михайлович приказал устроить прощальный ужин. Русские офицеры и турецкие пленные, которые были в начальственных чинах, расселись на цветастом ковре. Баранина подавалась в больших блюдах и каждый брал ее руками. Здесь были трехбунчужный Мехмет-паша – мухафиз Измаила и двухбунчужный Ахмет-паша – комендант Хаджи-бея, были турецкие офицеры чинами по менее, была угрюмая натянутость между русской и турецкой сторонами.

– Господа, – сказал де-Рибас, – война ожесточила наши сердца. Сражаясь, каждый из нас был в уверенности, что он сражается за правое дело. У каждого своя вера, свой государь и свое отечество. Но мы отдаем дань почтения мужеству турецких воинов в сражениях, мы склоняем головы в сознании того, с каким достоинством они испили горькую чашу их поражений и неволи. Мы преисполнены к вам добрыми чувствами и мирными намерениями в надежде на добрососедство наших великих держав. Господь создал человека по образу своему и подобию, потому все люди в его божественном понятии братья. Между ними должны быть мир и благоволение. Земли и воды, господа, на всех хватит. Ежели случаютца между людьми насильственные убийства и увечья, то едино от происков и навождения нечистой силы, исключая, когда сие бывает оборонительно. Мы, господа, защищали свое отечество. Не мы начинали эту войну. Мы немедля отозвались на мирные пожелание Порты Оттоманской. В добрый путь.

Много забот у де-Рибаса было с Салих-агой и теми турецкими пленниками, которые состояли с ним заодно по нежеланию возвращаться в Турцию.

Салих-ага в янычарском войске был орта-баши, по-российским понятиям командир полка. В многочисленных сражениях он отличался храбростью и умом. Под Измаилом Салих-ага – одним из немногих турецких начальников вывел свой отряд из сражения, хоть и понесшим большой урон, однако без утраты боевой решительности. На сторону русских Салих-ага перешел перед Мачинской битвой. К тому побудила его несправедливость, жертвой которой стал престарелый его родитель, казненный по ложному доносу. В плену вокруг Салих-аги сплотилось некоторое число других османлисов, по разным причинам не желавших возвращаться в Турцию.

Салих-ага отличался суровой, почти нелюдимой внешностью, властностью в движениях, умом и рассудительностью.

О решении Салих-аги и его товарищей остаться в России, де-Рибас рапортовал по начальству, от себя присоединив, что это прошение турецких пленников должно быть уважено по человеколюбию и милосердию. Означенным туркам должна быть дана удобная земля к поселению где пожелают, равно возможность остаться в своей вере, о чем они просят российское правительство. Пущай также турки по вечному их поселению в России обзаводиться семьями, но так, чтобы имели не более одной жены, как то должно быть по российскому закону, и чтобы жен своих не держали в затворничестве, а более на свободе.

Вскоре последовало испрошенное де-Рибасом решение высших властей об отводе туркам достаточно земель близ Николаева и основании там турецкого поселения с мечетью.

Сообщая о том Салих-aгe в собрании прочих турецких пленников, не исключая тех, кто избрал возвращение на родину, Осип Михайлович указал, что ныне и впредь эти земли открыты для турок, буде они пожелают сюда прийти не с мечом, а с оралом для разных мирных и полезных человечеству занятий. Из сих мест изгнаны, господа, не турки, желающие упражняться в мирных промыслах, а едино турецкие сумасбродства и насилия.

После отправки в Стамбул турецких пленников де-Рибасу было приказано оставить службу и поспешать санным путем в Петербург. Станционные смотрители оповещались, что едет-де генерал де-Рибас, для коего должно держать наготове лошадей, ибо сама императрица пребывает в ожидании его превосходительства.

От Хаджибея до Петербурга Осип Михайлович доехал немногим более чем за три недели и как был с дороги в медвежьей шубе, запорошенной снегом, ввалился в дом и поднял такой переполох, какого тут отродясь не видали.

Настасенька первой бросилась к мужу в объятия и едва не лишилась чувств от счастья. Прибежали Софи и Катенька, показался сам Иван Иванович в шлафроке и столпилась вся прислуга. То-то было ахов, охов, восторженных воплей и смеха.

Уснул Осип Михайлович под утро. Ночь прошла в разговорах с Настасенькой. Пополудни его потребовал Иван Иванович, который эти дни недомогал, а потому и к столу не шел.

Просторный кабинет-библиотека Ивана Ивановича – излюбленное место его уединения, зашторенные окна в полумраке. Иван Иванович сидел в глубоком кресле, сухие ноги в шерстяных чулках на подушке, на коленях руки с подагрически скрюченными пальцами.

– Осип Михайлович?

– Я, папенька.

– Заходи, голубчик, садись, здесь садись, – Иван Иванович указал рукой в ту сторону, где полагалось быть другому креслу, но камердинер передвинул его – само по себе обстоятельство пустое, однако Осип Михайлович, знавший Ивана Ивановича бодрым и зрячим, от того был в неловкости.

– Как доехал? Зима-то нынче снежная, вьюжная. В Петербурге вон сколько сугробов навалило, – Иван Иванович говорил так, будто он только вернулся в дом с улицы, где видел, как дворники деревянными лопатами чистят от снежных завалов улицы.

– Благодарение Богу, доехал в благополучии.

Семейная тайна

– Призвал я тебя по делам. Чую сердцем – недалек день моей кончины, смерть вижу. Пожил, однако, довольно, пора и честь знать. А дело у меня к тебе такое, Осип Михайлович… Не хочу унести в могилу великую тайну, быть может, важности государственной. Глянь-ка, голубчик, нет ли кого в кабинете да дверь прикрой покрепче. Бери кофей. Так вот, голубчик Осип Михайлович, миропомазанница наша Екатерина Алексеевна вовсе не дочь генерала в прусской службе герцога Ангальт-Цербстского, а более принадлежит к роду Гедиминовичей, от коего ведут свой корень князья Трубецкие. С матушкой императрицы герцогиней Иоганной во время пребывания моего во Франции для науки я был в связи по взаимной любви и расположению. Сия Иоганна и ранее будто замечаема была в супружеской неверности, посему почиталась ветрен-ной. Сам я рожден вне брака от связи батюшки моего Ивана Юрьевича Трубецкого со знатной дамой – шведской графиней Спарре. Родителя моего пленили шведы под Нарвой и содержали в неволе до 1718 года. От супружества с Нарышкиной к тому времени у него были две дочери. По приезде жены его с дочерьми в Стокгольм мне исполнилось три года отроду и я был взят в семейство отца, где супруга его в законе по доброте своей заменила мне мать. Что же до природной матушки, то сродство ее рождение мое скрыло, и вступила она в брак с кавалером ее круга. После сочетания законными узами дочери моей старшей Софи, в православии Екатерины, с наследником российского престола принцем Голштинским я поселился в Петербурге и пожалован был в камергеры к его императорскому величеству. Однако пребывание мое при малом дворе было недолгим. Всесильный министр граф Бестужев, знавший, что я природный отец супруги наследника престола Петра Федоровича и опасаясь моего влияния на малый двор, велел мне и сестрице моей единокровной Анастасии – принцессе Гессен-Гомбургской оставить Петербург и отправиться за границу для поправления здоровья на водах. К перевороту, убиению Петра III и восшествию на престол Екатерины я не имел прикосновения, но по близким связям с императрицей стал ее первым советчиком в делах государственной важности. Многое я отвратил и на многое благодетельное государыню надоумил. При дворе о моих отношениях с императрицей разное разглагольствовали. Предполагалось и отцовство мое, но более по внешней сходственности да еще на том, что мои связи с Иоганной неоднократ возобновлялись как во время ее пребывания в Петербурге, так и при моих наездах за границу. Потому, голубчик Осип Михайлович, я и в законный брак не вступал. От связи с хохлушкой из малороссийской шляхты прижил Настасеньку – супругу вашу, сударь, которая вся в мать и внешностью, и нравом. Теперь, голубчик, тебе должно быть ясно, почему императрица оказала вам с Настасенькой честь быть восприемницей Софи и Катеньки. Ты, Осип Михайлович, можешь уповать на покровительство государыни, но милостивица наша не должна знать, что сия семейная тайна ведома тебе. Речь здесь о тайне важности государственной. И то сказать: может ли внебрачная дочь незаконнорожденного отца быть лигитимной государыней одной из величайших империй Европы и Азии? Итак, сударь, вы женаты на единокровной сестре великой императрицы Екатерины Второй, а его высочество наследник престола Павел Петрович приходится вашей супруге Анастасии Ивановне племянником. Сие не тайна для государыни и отныне для вас. Государыня особо вам не покровительствует, вы не были жалованы по ее прихоти и впредь жалованы не будете. Но государыня следит за вашей службой, с вами ее благоволение.