Рассказы Ляо Чжая о необычайном, стр. 33

– Этого тебе знать не дано. Старый монах хочет именно так просить!

Через несколько дней он вдруг вышел за ворота южного города и улегся у дороги, как чурбан, не шевелясь в течение целых трех дней. Жители, боясь, что он умрет с голоду и доставит предместью хлопоты, пришли толпой уговаривать его перейти куда-нибудь в другое место. Если он хочет есть, его покормят, денег захочет – дадут! Но хэшан лежал с закрытыми глазами и не отвечал.

Тогда толпа стала его тормошить. Хэшан рассердился, выхватил из своих лохмотьев короткий нож и распорол себе живот. Залез туда рукой и разложил кишки рядами по дороге. Вслед за этим испустил дух.

Толпа ахнула от ужаса. Побежали в местное правление сообщить о случившемся. Затем похоронили монаха в бурьянных зарослях.

Потом как-то прорыли яму собаки, и рогожа обнажилась. Наступили на нее ногой – она была словно пустая. Разрыли – смотрят: нет, рогожа зашита по-прежнему и все же словно пустой кокон.

ПОКА ВАРИЛАСЬ КАША

(Продолжение старой истории) [65]

Кандидат второй степени (цзюйжэнь) Цзэн из провинции Фуцзянь одержал на экзаменах в Южном Дворце столицы блестящую победу и сейчас же с двумя-тремя товарищами по экзамену, тоже только что получившими степень, отправился гулять за город. Совершенно случайно они узнали, что в храме Будды Вайрочаны живет какой-то астролог, и вот сели вместе на коней, чтобы ехать туда погадать о своей судьбе.

Приехав, они вошли к астрологу в комнату и расселись. Тот, видя, каково их настроение, начал льстиво разглагольствовать. Цзэн сидел, обмахиваясь веером, и слегка улыбался.

– Скажите, – спросил он прямо, – есть у меня в судьбе «змей и яшма» первого министра [66]?

Гадатель сделал важное, серьезное лицо и сказал:

– Будете в течение двадцати лет первым министром в царствование великого мира.

Цзэн был очень рад.

Стал накрапывать легкий дождь. Цзэн с товарищами зашли укрыться от дождя в келью хэшана. Там был какой-то старый монах с глубоко посаженными глазами и высоким носом. Он сидел на молитвенном коврике, смотрел надменно и не обратил на вошедших никакого внимания. Те тоже, сделав ему кое-как приветствие, залезли на диван и стали разговаривать между собой, причем поздравили Цзэна со званием первого министра. Душа молодого человека была охвачена высочайшим подьемом, и он, обращаясь к своим спутникам, говорил им:

– Когда я буду великим министром, знай, Чжан Няньчжан, я тебя устрою в губернаторы на юг; тебя, свояк, – в генералы… Даже тебя, старина, моего слугу, и то устрою так, что у тебя будут тысячи. Тогда все мои желания будут удовлетворены. Довольно с меня!

Весь диван покатился со смеху… Дождь за дверями лил все сильнее и сильнее. Цзэн устал и прилег на диван. Вдруг он видит, что к нему являются двое императорских секретарей и вручают ему собственноручно подписанный указ государя, призывающего великого министра и наставника Цзэна к разрешению государственных задач. Цзэн, крайне удовлетворенный, сейчас же кинулся во дворец. Войдя к государю, он был принят лично и посажен пред его лицом. Государь говорил с ним очень долго и ласково и в заключение всего распорядился, чтобы все чины, начиная от третьего класса и ниже, зависели от его назначений и увольнений. Государь пожаловал ему расшитый змеей «ман» халат и яшмовый пояс, а также великолепного породистого коня. Цзэн облачился, поклонился государю и вышел.

Когда он пришел к себе, то перед ним был уже не тот старый дом, в котором он жил ранее… Расписные балки, резные скульптурные перекладины – все это было доведено до совершенства красоты и внушительной серьезности. Цзэн думал и не мог понять, как все это и с такой быстротой могло достичь такой чудесной перемены.

Однако, не подавая вида, он покрутил свою бороду, слегка крикнул – и сейчас же ему в ответ, как гром, прокатилось эхо ответных кликов свиты. Появились сановники всех степеней с подарками, состоящими из заморских вещей. Согнувшись, с раболепными приветствиями входили они к нему и выходили шеренгами. Теперь, когда приходили главы министерств, то он, как говорится, спешил им навстречу, «надев туфли задом наперед» [67]. Когда приходили их секретари и помощники, он делал им простое ручное приветствие и сейчас же заговаривал. Тех же, кто был ниже их, он встречал кивком головы – не больше.

Шаньсийский губернатор прислал ему десять певиц, и все они были девственницы, честные девушки. Из них две особенно были хороши. Одну звали Няоняо, а другую Сяньсянь. Обе они были удостоены Цзэном особого фавора. И вот он с ними, непричесанный, связав кое-как в узел волосы, сидел, развлекаясь и купаясь, проводя весь день среди пения и музыки.

Однажды ему пришло на память, что, когда он был еще неизвестным ничтожеством, Ван Цзылян, влиятельный человек в его городе, оказывал ему всяческую помощь и содействие. Теперь, когда он вознесен, как говорится, до «темных туч», бедный Ван все еще топчется на мелких чиновничьих местах. Почему бы не протянуть ему руку? И вот в один прекрасный день Цзэн пишет доклад государю, представляя Вана к должности советника и контролера при министерстве. Сейчас же получается на его имя указ, и Ван тут же назначен на должность.

Затем ему приходит на мысль, что шталмейстер Го в прежние времена, бывало, смотрел на него недоброжелательно. И вот он призывает к себе цензора Люя и государственного прокурора Чэнь Чана, сообщает им свои желания, диктует, что надо написать, – и через день оба чиновника уже сразу подают государю доклад, обвиняющий Го в преступлениях. Приходит на имя Цзэна указ о лишении Го чинов и должностей и об удалении его со службы. Таким образом, теперь его благоволение и его злоба получили определенное выражение, что доставило ему огромное удовольствие.

Однажды, когда он проезжал за городом, какой-то пьяный человек задел одного из его носильщиков, шедших впереди с его флагом. Сейчас же он распоряжается послать человека, веля ему связать пьяницу и передать столичному градоначальнику. И преступник тут же под палками издыхает.

Соседи по дому и имению, боясь его силы и влияния, отдают ему теперь самые жирные угодья, и с этих пор его богатства могут сравняться только с царскими.

Вскоре одна за другой умирают любимые им Няоняо и Сяньсянь. Цзэн с утра до вечера предается горестной думе, но вдруг вспоминает, что когда-то давно, еще в прежние годы, он видел у соседа необыкновенно красивую дочь и все хотел ее купить себе в наложницы. Но пока он был слаб и беден, от этого давнишнего желания приходилось отказаться. А теперь ему повезло, и он, значит, сейчас же может осуществить, что задумал. И вот он посылает своих наиболее опытных слуг и велит им насильно вручить соседу деньги. Через самое короткое время носилки с девушкой уже в его доме. Смотрит – а она стала куда красивее прежнего, когда он только что впервые ее увидал. И вот, смотря на свою нынешнюю жизнь, он видит, что все, чего он желал, исполнено и его удовлетворяет.

Прошел год. У придворных чинов начались какие-то перешептывания, как будто они в нем чего-то втайне не одобряли. Однако каждый из них стоял перед ним, словно игрушечный конь, и Цзэн, по-прежнему надменный и высокомерный, не задумывался над этим и не считался с ними.

Вдруг академик Бао, состоящий при дворцовом учреждении Лунтугэ, подает государю доклад, в котором, между прочим, говорит следующее:

«Позволю себе доложить вашему величеству, что известный Цзэн был раньше простой пьяница, картежник, никуда не годный, ничтожный уличный шатун. Стоило одному его слову понравиться, как августейшее внимание вашего величества уже ответило ему возвеличением. Отец его облекся в пурпур, а сын в ярко-красные одежды первого чина. Милость и высокое внимание вашего величества дошли в отношении к нему до самой крайней степени.