Записки школьного врача, стр. 52

То ли не желая продолжать работу в гимназии, где ее некоторым образом унизили ученики, то ли опасаясь порчи отношений с Эмилией Леонардовной, Инга Аркадьевна спустя неделю уволилась.

– Аркадьевна поступила правильно, – сказала мне Ася Вадимовна. – Какой смысл дорабатывать один месяц в такой ситуации? Проще уйти сразу. Не удивлюсь, если узнаю, что она уже работает где-то, не дожидаясь начала нового учебного года. Если, конечно, ее работодатели не наводили справок у Эмилии…

– Это чем-то чревато?

– Очень! – грустно улыбнулась Ася Вадимовна. – Эмилия обожает поливать ушедших грязью. Наверное, ей кажется, что так она поднимает репутацию своей гимназии, типа – вон какие строгие у меня требования. На самом деле она опускает и себя и гимназию ниже плинтуса. В нашем педагогическом мире вообще принято хаять тех, кто уволился… А в медицине, интересно, как?

– Так же, как и везде, – ответил я. – Ушел – значит изменщик подлый. Это, наверное, такое общее свойство всех руководителей – воспринимать уход сотрудника как измену. Можно подумать, что при устройстве на работу мы приносим вассальную клятву…

– Не иначе. Увольнялась у нас среди года преподаватель ритмики, которую администрация не любила и всячески доставала, так Эмилия ей принародно лекцию прочитала о связи лояльности с порядочностью. Не поленилась ради этого в учительскую прийти. Больше всего меня умилила фраза: «Вы же не хотите увольняться по-человечески – сначала найти себе замену, а потом уходить!» Представляешь? Сами выжили человека, да еще хотят, чтобы она им замену нашла! Как будто подбор персонала входит в наши обязанности! Ну не стервы, а? Скоро полы мыть заставят!

– Стервы, – согласился я. – Не гимназия, а мафия какая-то. В том смысле, что вход – копейка, а выход – уже рубль.

– И еще омерта – обет молчания с круговой порукой, – добавила Ася Вадимовна. – Но так, наверное, везде.

– Мне трудно обобщать, – признался я. – Я ведь до этого только в поликлинике работал. Маленький у меня опыт.

Забавы молодых

Сон про пятнадцатую детскую больницу – мой самый страшный кошмар. Начинается он всегда одинаково – я стою в коридоре, наблюдаю за мухами, которые неторопливо ползают по обшарпанному потолку, изредка перелетая с места на место, и думаю о том, почему в больнице столько мух? Для опытов они их, что ли, разводят?

– Мухи для опытов не нужны, – прочитав мои мысли, говорит женщина в фланелевом халате – мама одного из пациентов.

– Почему? – спрашиваю я.

– Потому что в свободное от опытов над людьми время доктора предпочитают изгаляться над собачками! – с ненавистью отвечает моя собеседница. – Еще со школы помню благообразного бородатого дедушку Павлова с его садистскими опытами. Наверное, у собак он считается кем-то вроде Саурона.

– Что вы делаете в коридоре?! – кричит дежурная медсестра, кривоногая, толстозадая и чем-то недовольная. «Доброе утро», сказанное мне, в ее устах звучит подобно проклятию…

Персонал хирургического отделения пятнадцатой детской и в самом деле не отличался дружелюбием и приветливостью. Заведующий Максим Рудольфович во время обходов говорил всего два слова: «Ну-ну», что означает «хорошо», и «нах», что означало «плохо». С пациентами и их родственниками он вообще не разговаривал, считал, что кандидату медицинских наук и заслуженному врачу Российской Федерации не пристало размениваться по мелочам. С его поведением мирились – он хорошо оперировал, а за это хирургам прощаются любые грехи.

Другой колоритный тип – палатный врач – индус, которого зовут Деви Прасад, или доктор Деви. Он плоховато говорит по-русски, но все понимает. Тех, кто очень сильно надоедает ему своими жалобами, Деви старается поскорее выписать домой, на амбулаторное лечение.

Старшая сестра Любовь Ивановна целый день расхаживала по отделению и орала. На всех – и на сотрудников, и на больных, и на родственников. Под горячую руку доставалось даже Максиму Рудольфовичу. Помнится, как-то раз он собрался было уволить одну из двух буфетчиц за систематическое ополовинивание порций.

– Сначала найдите ей замену, а потом увольняйте! – топала ногами Любовь Ивановна. – Я баки с едой больше таскать не буду! Сами станете еду раздавать! Сами!

Заведующий покорно стерпел прилюдный разнос. Со стороны было интересно наблюдать их «беседу»: невысокий бородатый Максим Рудольфович был похож на гнома, которого отчитывает великанша – высокая, толстая и горластая.

В моем кошмарном сне все как в жизни. С одной малюсенькой разницей – я никак не могу найти выхода из отделения. Тыркаюсь во все двери, спрашиваю народ – все безуспешно. Выхода нет.

По мере нарастания моего отчаяния окружающие исчезают и я остаюсь один в совершенно пустом отделении. Даже мухи куда-то делись… Я бегаю по отделению до тех пор, пока не падаю без сил и просыпаюсь.

Марина уже встала. Судя по звукам, доносящимся с кухни, она готовит завтрак. Я спешу в ванную. После ночи, добрая половина которой прошла в любовных забавах, есть хочется ужасно.

За завтраком Марина начала рассказывать про бывшего гимназического завхоза, который проработал в гимназии всего одну неделю. Рекордсмен.

– На вид вроде нормальный дядечка, Владимир Михайлович, кандидат каких-то наук. Нам в первый день он понравился. Эмилия Леонардовна была просто очарована его интеллигентностью. На второй день я пошла к нему за бумагой для факса и скрепками, он выслушал меня и говорит: «А почему вы пришли без требования?» Я удивилась и спрашиваю: «Какого требования? У нас никогда не было никаких требований, прежний завхоз беспрекословно выдавал все, что надо». «Требования, завизированного директором гимназии, – отвечает мне это чудо и продолжает: – Вы должны собрать заявки у своих сотрудников, на их основании составить требование, завизировать его у директора и передать мне для исполнения в трехдневный срок». Где он видел у меня сотрудников?

– Мама дорогая! – восхитился я. – Требование на скрепки! Прелесть! Откуда к вам явилось такое реликтовое чудо?

– До этого он работал в какой-то накрывшейся медным тазом фирмочке по пошиву рабочей одежды. Неудивительно, что им пришли кранты – с такими-то сотрудниками. Так вот, я сначала подумала, что мужик так шутит, посмеялась и говорю: «Некогда мне, дайте что просила и я пойду». А он ни в какую, пишите требование – буду исполнять. Под конец мы даже поскандалили немного. Я вернулась к себе и наябедничала Леонардовне. Часа через два пришел ко мне сердитый-пресердитый завхоз и принес мне рулончик бумаги для факса и коробок скрепок. Леонардовна в тот день была в хорошем настроении и, наверное, поэтому не уволила завхоза сразу…

– А за что же она его уволила?

– Ты слушай, не перебивай. – Марина долила в свою чашку чаю. – Пару дней наш умный завхоз донимал Леонардовну различными служебными записками и докладными, причем не отправлял их по почте, а писал на бумаге и приносил мне, а потом отличился – обматерил родителя, который перепутал его кабинет с директорским…

– За что?

– За то, что тот отвлек его от важных дел. Небось очередную докладную писал. Родитель устроил грандиозный скандал, Леонардовна хотела уволить Михалыча по статье, но он умолил ее не портить ему трудовую книжку и отпустить по собственному желанию. Хотя если в книжке отмечено, что человек проработал где-то всего несколько дней, это по-любому плохой знак…

На улице я вспомнил о том, что сегодня первое апреля, но как разыграть Марину, не придумал. Хотелось чего-то остроумного, а в голову лезли заезженные варианты типа «а у вас вся спина белая».

В поликлинике мне крепко влетело за прошлогодний розыгрыш, в сущности – совершенно невинный. Утром, придя на работу раньше всех, я прикрепил скотчем на стену возле регистратуры объявление, которое напечатал дома:

«Желающие получить бесплатные путевки для трехнедельного отдыха с детьми в санатории „Варадеро“ на Кубе могут записаться у заведующей отделением в 312 кабинете. При себе иметь оригиналы свидетельств о рождении и паспорт».