Записки школьного врача, стр. 18

– Господи! – в притворном ужасе я схватился за голову. – Как же я мог забыть о таких приятных вещах?!

Анорексичная нимфоманка Берсяева

Попробуй явиться на работу в приподнятом настроении, и тебе его сразу испортят. Это не теорема, это – аксиома, утверждение, не нуждающееся в доказательстве.

Четверг обещал быть хорошим днем. Никаких (тьфу-тьфу) рабочих проблем – раз. Во-первых, Эмилия Леонардовна в последние дни стала относиться ко мне чуточку приветливее – два. Не гладила меня по голове и не звала пить чай у нее в кабинете, но, здороваясь, слегка растягивала в улыбке кончики губ. Видимо, ей понравилось мое участие в воскресной пресс-конференции. А может, и это во-вторых, просто закончилось время, которое отводилось на мой личный «курс молодого бойца», то есть на тот период, когда меня положено было гонять, шпынять, вздрючивать по поводу и без, держать в ежовых рукавицах и все такое прочее. Ну и в-третьих, следуя совету Юры, я собирался сегодня влиться в коллектив. Целый час накануне вечером выбирал подарок для именинницы Агеевой в магазине канцелярских товаров, пока не остановился на стилизованном под старину блокноте, который можно было бы без натяжки представить в руках Пушкина или Гоголя. Молескин – так молескин. И бумага для упаковки нашлась подходящая – под старину, грубоватая, однотонная, насыщенного синего цвета.

Но когда у человека все хорошо, кто-то там, в посторонне-потустороннем мире очень недоволен. И этот кто-то непременно подбавит дегтя в ваш мед. Не сомневайтесь.

«Кто-то там» снова прислал ко мне мать Вовы Термышева. Скоро это станет у нее доброй традицией – привезти сына в школу и гулять возле запертой двери моего «медицинского департамента».

Мамаша Термышева никак не могла сойти с тропы войны.

– Здравствуйте, доктор! Так – сегодня уже без ерничанья по поводу фамилии и тон голоса не такой раздраженный. Уже хорошо. Может, она мириться пришла? Хотя чего ей со мной мириться? Она – клиент, а я – персонал. Не тот расклад, чтобы мириться.

– Здравствуйте, – вежливо, но без радушия ответил я.

Термышева попыталась войти в кабинет следом за мной, но я попросил ее подождать, пока я подготовлюсь к приему, то есть сменю куртку на халат, переобуюсь в «рабочие» мокасины и вымою руки. Нечего поваживать – у меня еще целых десять минут до начала рабочего дня!

Пока я готовился к приему, пришла Таня. Тем лучше – свидетель мне не помешает. Мы обменялись взглядами («Знаете, кто там в коридоре?» – «Видел уже!»). Таня еще закатила глаза к потолку – достала, мол.

Достала – не достала, а выслушать все равно придется. Дожидаться официального начала работы я не стал, пригласил Термышеву сразу. Раньше войдет – раньше выйдет.

– Поймите меня правильно, – без предисловий начала Термышева, – я не имею каких-то конкретных претензий, потому что на этот раз у ребенка все закончилось благополучно, без последствий, а моральную травму я ему уже компенсировала…

Я рос обычным ребенком – не хулиганом, но и не ангелом. Родители меня любили и часто баловали. Разумеется – утешали, когда мне требовалось утешение. Но к легким ушибам, что я, что мои родители относились одинаково – не придавали им никакого значения. Не перелом же, в конце концов!

– …И как я уже сказала вашему руководству, в целом гимназия мне нравится. Поэтому я не склонна переводить сына в другую школу…

«А если честно, то тебе просто жаль терять деньги», – подумал я.

Эмилия Леонардовна предоставляла пятипроцентную скидку тем, кто оплачивал обучение не за полугодие, а сразу за год. В скидках, я уверен, заключена какая-то особая магия. Скидки, пусть даже и копеечные, привлекательны и заманчивы. Большинство родителей оплачивало обучение сразу за год. По условиям договора, если ребенок во время оплаченного периода прекращал учебу в гимназии по собственному желанию или по желанию родителей, деньги не возвращались.

– …но я хотела бы иметь определенные гарантии…

– Простите меня, но гарантии следует обсуждать с администрацией. – Вежливая улыбка пришлась как нельзя к месту. – Этот вопрос не в моей компетенции.

– Я понимаю, не дура, слава богу! – огрызнулась Термышева. – Я просто объясняю ситуацию. От вас же я хочу услышать ответ на один вопрос – что именно вы, Сергей Юрьевич, как врач гимназии делаете для предупреждения травматизма и тому подобных явлений, наносящих вред ученикам?

Не знаю почему, но у меня возникло стойкое ощущение того, что наш разговор записывается. И что он будет иметь какие-то отдаленные последствия. Интуиция сработала. У врачей она вообще хорошо развита, а у нас, педиатров, в особенности. Самые маленькие пациенты просто плачут и не могут рассказать, что именно их беспокоит. Вот и приходится угадывать.

– Этот вопрос, как все другие, вам следует задать нашему директору. – Я встал, и Термышева тоже встала, рефлекс сработал. – Вас проводить к Эмилии Леонардовне?

Этому приему не учат в институтах. Ему учат в поликлиниках и больницах, если, конечно, повезет с учителями. Встать – и в девяноста процентах случаев собеседник тоже встанет. «Вас проводить?» Ответов может быть два. «Да» – значит, провожаем, «нет» – идет сам. Но так или иначе – собеседник уходит, а именно это и нужно.

Если же порой (попадаются и такие твердолобые люди) собеседник остается сидеть, да еще заявляет: «Подождите, мы еще не закончили», то надо посмотреть ему в область переносицы и веско сказать: «Извините, но мне надо уйти (выйти, бежать, лететь…)».

«Если он и после этого не уходит, – говорил мой поликлинический наставник доктор Сазонов, – то следует немедленно убедиться в том, жив ли он вообще. Ты смеешься, а у меня так бабушка однажды концы отдала на приеме. Привела внучку, справку по бронхиту закрывать, села на стульчик, икнула да обмякла. Хорошо, что медсестра сообразительная со мной работала – сразу девочку к старшей сестре увела».

На этот раз все сработало без осечки.

– Изззвините зззза бессспокойссство… – прошипела сквозь сжатые губы Термышева и ушла.

Я позвонил по внутренней линии в приемную директора и сказал:

– Марина Максимовна, к вам идет Термышева.

– Спасибо, – ответила Марина.

На работе мы вели себя безукоризненно, демонстрируя чистые, незамутненные ничем личным, деловые отношения. Личное отложили до пятницы, запланировав совместный поход в ночной клуб. Ну, еще при встречах в гимназии, когда рядом никого не было, мы улыбались друг другу не дежурными улыбками, а приветливо, как принято говорить – «со значением». Ночь, проведенная в одной постели, произвела на нас обоих хорошее впечатление. По крайней мере нам хотелось продолжить знакомство. А еще Марина не спросила утром, хорошо ли мне с ней было, и не начала «препарировать» случившееся, обсуждая «как сделать лучше» и «как больше нравится». Терпеть не могу ни подобных вопросов, ни разговоров на эту тему. Секс в моем представлении – нечто такое, что не нуждается в детальном последующем разборе. В конце концов, все что хочется можно сказать (намекнуть и т. п.) во время, а не после.

День, начавшийся не самым лучшим образом, обернулся нешуточным переполохом во время второй перемены.

– В туалете убивают!!! – прокатилось по третьему этажу.

Вопила одна из восьмиклассниц, выскочившая из женского туалета.

Когда в туалете убивают – терять время на расспросы нельзя. Да и любопытно же посмотреть, хотя бы одним глазком, как именно убивают в туалетах. А то вся жизнь пройдет, можно сказать, даром.

Четверо учительниц, находившихся в это время в коридоре, переглянулись и дружно вломились в туалет – спасать убиенных и карать виновных, но не обнаружили ни тех, ни этих. Но зато обнаружили двух учеников одиннадцатого «Г» – Дарью Берсяеву и Игоря Брюкова. Раскрасневшихся и взъерошенных.

– Брюков, что вы делаете в женском туалете?! – хором спросили учительницы, пылая праведным (и надо заметить, весьма оправданным) гневом.

– Это он! – обличила из-за их спин осмелевшая свидетельница. – Он ее душил!