Доктор Данилов в госпитале МВД, стр. 24

— Да понял я, на что он мне намекнул! — Данилов не любил повторений. — Я думаю над тем, что мне делать!

— У тебя есть очень простой выбор — уходить на все четыре стороны или находить общий язык с людьми. И, судя по тому, что ты мне рассказал, он не намерен становиться на чью-то сторону, он просто хочет, чтобы у него в отделении была нормальная рабочая обстановка.

— Это я понял.

— Тогда постарайся понять и то, что при раскладе трое против одного во имя спокойствия легче избавиться от одного тебя, чем от трех других врачей. Тем более если у них есть какие-то личные зацепки. А зацепки эти, я уверена, есть у всех, ты же сам говорил, что к вам мало кто попадает «с улицы». Делай выводы, то есть выбирай.

Елена развела руками, показывая, что она сказала все и больше добавить ей нечего.

— Я подумаю до следующего дежурства, — пообещал Данилов.

— О чем? О том, надо ли тебе оставаться?

— О том, что именно надо сделать для того, чтобы остаться в госпитале.

— Данилов, а ты потихоньку взрослеешь, — похвалила Елена.

— Я потихоньку порчусь, — возразил Данилов. — Превращаюсь в двуличного конформиста, готового пойти на любые жертвы ради сиюминутных выгод. Двойная мораль — эскалатор успеха. Так, чего доброго, и подхалимничать начну или стучать начальству…

— Я ошиблась, — перебила Елена. — Нисколько ты не повзрослел. Беру свои слова обратно. Каким ты был, таким ты и остался.

— Это ты живешь бок о бок со мной и потому не замечаешь происходящих со мной перемен, — ответил Данилов. — На самом же деле я меняюсь день ото дня и все время в лучшую сторону. Скоро ты будешь жить с идеальным мужчиной современности!

— И очень скромным, — поддела Елена.

— Скромность придумали неудачники, которым нечем было хвастаться, — рассмеялся Данилов. — Хороший человек не обязательно должен быть скромным, но вот искренним он должен быть непременно.

Глава девятая

РЕАНИМАЦИОННЫЙ МЕРЧЕНДАЙЗИНГ

— В магазинах товары с истекающим сроком годности выставляются как можно ближе к покупателям, а мы передвигаем самых тяжелых поближе к выходу, чтобы вывозить легче было!

Кочерыжкин исправно следовал принципу: «сам пошутил, сам смеюсь». Сказал — и захихикал, жестами приглашая Данилова посмеяться вместе с ним.

Тяжелых пациентов, требующих медицинского наблюдения, действительно старались класть на первые от выхода койки, в вытянутом в длину зале, где койки стояли в две шеренги, но не для того, чтобы они находились поближе к двери, а для того, чтобы лежали напротив сестринского поста, под носом у дежурной медсестры.

«Тоже мне, реанимационный мерчендайзер», — неприязненно подумал Данилов, делая вид, что его заинтересовали анализы больного Воликова, поступившего ночью по «Скорой» с перспективным и интересным диагнозом «кома неясной этиологии». Его так и подмывало объяснить Кочерыжкину, что шутки делятся на уместные и неуместные, и что диплом врача не только дает человеку определенный статус, но и налагает на него определенные обязанности. Да и не стоит в полный голос нести всякую чушь в ординаторской при открытой двери.

Объяснить, конечно, было можно, но какой в том смысл? Сам виноват — явившись на дежурство, старался быть приветливым и дружелюбным, даже рассказал Кочерыжкину заранее заготовленный анекдот. Тот сначала опешил от такой неожиданности, ведь обычно Данилов держался с ним сухо, и сделал шаг навстречу — начал сыпать шуточками. Шутка про товары была третьей по счету.

Данилов сделал глубокий вдох и напомнил себе, что он теперь добрый и пушистый. И вообще — горбатого только могила исправит.

Вдоволь насмеявшись, Кочерыжкин сообщил Данилову свежую госпитальную новость:

— А в КДО вчера невропатолога Елпимову с поличным взяли…

КДО — консультативно-диагностическое отделение, нечто вроде поликлиники при госпитале — находилось на первом этаже «большого», или хирургического корпуса, рядом с приемным отделением и отделением лучевой диагностики.

— …на левом пациенте, оказавшимся подставным. Семьсот рублей она с него взяла. Рыдала, говорят, жутко, но слезами горю не поможешь, как ни рыдай, а дело откроют и до суда доведут. Семьсот рублей, а?! Это при том, что вырабатывала она тысяч семьдесят чистыми.

— Прямо так семьдесят? — удивился Данилов.

— Если не больше! Полторы ставки на приеме, консультации по отделениям, интенсивность, премии. Четыре года с лишним у нас работала и была на хорошем счету. То-то я удивлялся, что ее дважды в неврологию приглашали перейти, а она отказывалась. В стационаре ведь куда приятнее работать, чем в поликлинике.

— Знаю я врачей, которым амбулаторная работа нравится больше…

— Вот все так и думали! — перебил Кочерыжкин. — И удивлялись, потому что в стационаре работа поспокойнее, чем в КДО, с их вечной суетой. А оказалось, что она с приработком не хотела расставаться. Если даже два «левых» пациента в день по такой таксе, то за месяц можно тридцать тысяч в карман положить. Надо будет сейчас на конференции подробности узнать у Альбиночки…

Начальника КДО Альбину Михайловну Кузенкову за глаза ласково и иронично звали Альбиночкой. Иронично — потому что была Кузенкова здоровой плечистой бой-бабой с громоподобным голосом, а ласково — потому что при всей своей внешней брутальности характер она имела добродушный и всегда была готова пойти навстречу коллегам.

— Слышали уже про невропатолога? — спросил Роман Константинович после обхода.

— Ростислав Александрович рассказал, — ответил Данилов.

— Подложила всем нам свинью, теперь как минимум до конца года нельзя будет положить никого из родственников. Сейчас на конференции Станислав Маркович сказал, чтобы всех «непрофильных» срочно перевели или выписали и больше к нему за разрешением на госпитализацию не подходили. Возможно, будет министерская проверка. А я только собрался маму в кардиологию положить.

По негласной традиции члены семей сотрудников могли лечиться в госпитале с согласия начальника.

— Может, все быстро уляжется? — предположил Данилов.

— Куда там! — вздохнул Роман Константинович. — Дай бог, чтобы в будущем году все вернулось на круги своя, если, конечно, еще кто-нибудь не отличится. Вы представляете, какой это прокол? Не новичка на испытательном сроке взяли с поличным, а давно работающего сотрудника! Думаю, что одной проверкой не обойдется. Сначала перетрясут весь госпиталь, выявляя тех, кто консультируется или лечится не по назначению, а потом начнут копать глубже.

— А с мамой вашей что-то серьезное? — спросил Данилов.

— Да нет, не так уж чтобы. Терапию надо откоррегировать, заодно и провериться. В общем-то в седьмой больнице ей то же самое сделают, только у нас условия лучше, в коридоре лежать не придется, и я каждый день рядом. Она четыре года назад полежала в седьмой недельку, да и выписалась под расписку. Ничего так больница, на уровне, но два дня в коридоре пролежать пришлось, пока в палате место не освободилось, а потом соседки попались не самые приятные — маразматическая бабулька, какая-то сектантка и сторонница уринотерапии, которая на глазах у всей палаты разливала свою мочу по бутылочкам и пила ее. Согласитесь, мало приятного.

— Мало.

— А у нас хоть можно рассчитывать на нормальных соседей. Да и отношение другое, как-никак все мы здесь — одна большая семья. Но вот видите, как получилось… Ладно, хватит о личном, давайте о деле. Из кардиореанимации нам переведут больного Осипова, который поступил к ним позавчера с острым инфарктом, но инфаркт не подтвердился. Нонна Тимофеевна с Денисом Кирилловичем сослались на великую перегрузку блока — аж целых семь человек, представляете? — и спихнули его к нам для дообследования, чтобы хотя бы понять, в какое отделение его потом отправить.

— Что тут думать, этому еще в институтах учат: «не знаете, куда класть, — кладите в терапию».

— Скорее всего мы так и сделаем, — согласился начальник отделения. — Понаблюдаем его сутки, покажем еще раз невропатологу, пусть окончательно определяются с корешковым синдромом, да и переведем. Только учтите, Владимир Александрович, что Осипов этот страшный зануда. Как сказал Денис Кириллович — мозгососущая пиявка.