Мауи и Пеле держащие мир, стр. 275

— Так вот откуда у вас прозвище «Металлика».

— Оттуда, — подтвердил он, — но, это полумера, сами понимаете. С нервами надо было что-то делать, и я стал искать в Интернете. Оказалось, сложно найти спеца по нервам в Океании. В курортных центрах было сколько угодно консультантов по борьбе с депрессией, но это не то. Вдруг, я набрел на сайт «Humanifesto», или сокращенно «Humi», там я нашел объяснения. Я разобрался, почему моя психика реагирует таким образом, и понял, что с этим надо делать.

— Подавить чувство вины? — предположила спецагент.

— Нет, не чувство, док Смит. Чувство, это ненаучно. Надо было подавить паразитный мем.

Джоан Смит постаралась быстро вспомнить все о мемах из курса психологии в разведшколе.

Мемы — единицы культурной информации. Это идеи, символы, манеры и образцы действий, осознанно или неосознанно, вербально или не вербально передаваемые между людьми. По мнению ряда психологов, большая часть поступков человека определяется не его личными качествами, а мемами, внедренными в его сознание. Мемы иногда сравнивают с вирусами, поскольку мемы заставляют человека действовать вопреки его объективным интересам, как вирусы заставляют клетку делать то же самое. Клетка принудительно производит вирусы, а человек принудительно воспроизводит и подкрепляет мемы своими речами и поступками.

— Я вижу по глазам, — сказал Пиркс, — что вы знаете кое-что о мемах.

— Знаю, — подтвердила она, и спросила, — по-вашему, чувство вины, это мем?

— Да, док Смит. Все, что можно выразить словами какого-то языка, сформированного в ходе историко-культурного процесса, это мем, потому что сам такой язык, это составной мем.

— Что теперь? — насмешливо спросила Смит, — Общаться только мычанием и жестами?

— Нет, — он улыбнулся, — надо использовать язык, созданный осознанно. В клубе humi в таком качестве применяется язык утафоа — реконструированный язык античных полинезийцев.

— Пиркс, вы же разумный человек! Разве вы не видите, что «язык утафоа» и «эпос утафоа» в изложении Донована О'Хара, известного под псевдонимом Ахоро, это фальсификация?

— Вижу. Но, любая другая историческая или религиозная литература — тоже фальсификация. Разница состоит в том, что язык и эпос утафоа позитивны, по крайней мере, для меня и для многих людей, которых я знаю и считаю своими друзьями. Так вот, научившись говорить и думать на языке утафоа, я стер мемы, мешавшие мне спать. Это объективная польза. И мне абсолютно без разницы, что на самом деле было 3000 лет назад. По-любому, мы никогда не узнаем этого. Разве что, физики придумают машину времени, что очень маловероятно.

— Ваш подход мне понятен, — сказала она, — но какое это имеет отношение к гуманизму? Как я считала, иммигрантское движение «Humanifesto» на Тувалу, основано на Гуманистическом Манифесте, подписанном в 1933 году в Нью-Йорке независимыми учеными и философами.

Штурм-капитан Пиркс утвердительно кивнул.

— Да. А в этом манифесте говорится так: «гуманизм рассматривает полную реализацию индивидуальности конечной целью человеческой жизни и стремится к ее становлению и осуществлению повсеместно и безотлагательно». И мы это установили сначала на Тувалу, затем, еще на нескольких архипелагах, в той мере, в какой это было технически возможно.

— Вы это установили, расстреляв всех инакомыслящих? — язвительно спросила спецагент.

— Мы расстреляли только активных переносчиков заразных моральных мемов Старого света. Называть их «инакомыслящими» нелогично, ведь они не мыслили, а выполняли программу, состоящую из тех самых мемов. Зачем нам такая ментальная антисанитария в обществе?

— Значит, Пиркс, вы их убили в санитарных целях, и теперь по ночам вы прекрасно спите.

— Выходит так, док Смит.

— …И, — продолжила она, — вы абсолютно уверены в своей правоте?

— Нет, — он качнул головой, — Ни один разумный человек ни в чем не уверен абсолютно.

— Ладно, Пиркс, пусть не абсолютно, но в достаточной мере, чтобы вести войну, как сказано в вашей хартии «любыми средствами без всякого исключения».

— Док Смит, — сказал он, — если уж цитировать, так полностью: «Каждый житель Меганезии находится под безусловной защитой правительства, эта защита не зависит ни от какой политики, ни от какой дипломатии, и осуществляется любыми средствами без всякого исключения. Поскольку нарушение любого базисного права одного гражданина есть тотальное нарушение всех базисных прав всех граждан, полиция и армия применяют против нарушителя прямую вооружённую силу». Это Второй Артикул. Да, я готов так действовать для защиты жителей. И мне интересно: что вы имеете против такого принципа?

Спецагент помолчала немного, собираясь с мыслями, а потом сказала:

— Я просто пытаюсь понять вас и вашу страну. Я еще не готова оценивать эти принципы.

— ОК, это разумно, — согласился он, — но я, в свою очередь хотел бы понять ваши принципы. Поскольку уж мы заговорили о том, кто, ради чего, и какими средствами готов воевать, то напрашивается вопрос: ради чего вы участвовали в боевых действиях, в разных точках?

— Это моя работа, я исполняю приказы.

— Хэх! И вам что, вообще все равно, ради чего это делается?

— Конечно, мне не все равно, но я верю, что наше правительство, в основном, стремится к справедливым целям.

— Что, вы реально в это верите, док Смит?

— Это сложный вопрос, — пробурчала она, и была благодарна Пирксу, что он не стал больше развивать эту тему.

А потом они добрались до самолета, свернули надувную лодку, и снова состоялся полет в «кислородных намордниках» — до «Дредноута», который сейчас был примерно на полпути от Соломоновых островов к Порт-Вила, главному городу Вануату. Пилот Пиркс обошелся теперь без экстрима, и его посадка на палубу супер-лайнера была мягкой, как приземление пушинки одуванчика.

— А я еще успею угостить вас чашечкой кофе в баре? — спросила Джоан Смит, интуитивно угадавшая, что Пиркс покидает борт «Дредноута» на этом этапе круиза.

— Успеете, — сказало он, и поинтересовался, — а вы точно не боитесь скомпрометировать себя публичным распитием напитков с таким неоднозначным субъектом, как Пиркс-Металлика?

— Я не боюсь, и даже не буду скрывать этот факт. Я укажу вас в своем научном репорте, как источник ценной археологической информации о древних утафоа.

— Хорошая шутка, — оценил пилот «Снежного эскадрона», и лучезарно улыбнулся.

*57. Магия эскимосов и любовь канаков

Рут Малколм по-свойски толкнула локтем в бок штаб-капитана Джона Саммерса Корвина.

— Алло, Корвин, эти твои девчонки, они случайно, не тупилаки?

— Кто-кто?

— Тупилаки, — повторила она, — эскимосские тюлени-оборотни.

— Рут! — укоризненно произнес он, — Ты взрослая девушка, а в сказки веришь.

— Ты, штаб-кэп, такой умный, — вмешался Фнир, — тогда объясни, как они это делают?

— Человек так нырять не может, — авторитетно добавил Ормр и показал вниз, в воду, где на достаточно ровном участке дна лагуны, на глубине 15 метров располагалась «промзона».

Ранее, в «промзоне» были размещены три «бочки» (центральные фрагменты от ядерных реакторов американских кораблей). Камуфляжная сетка фактуры «старые кораллы» вполне надежно скрывала их от взгляда вероятных наблюдателей недружественной авиаразведки. Теперь рядом с «бочками» был установлен на грунт продвинутый японский 30-метровый автоматизированный комплекс для выполнения опасных подводных работ. Он напоминал фантастического гигантского подводного муравья, застывшего на своих шести лапах, и с любопытством вытянувшего усики в сторону бочек. Пока что этого «муравья» прикрывали сверху экорафт и фрегантина, а три девушки — кйоккенмоддингеры работали на глубине с очередным рулоном камуфляжной сетки. Задняя треть тела «муравья» уже скрылась под фальшивыми «старыми кораллами». Сейчас очередь была за центральной третью.