Листья коки, стр. 13
По положению луны Синчи определил, что полночь миновала. Но ему надо было одолеть еще три обычных перегона. Только бы хватило сил!
Синчи потянулся к сумке, в которой хранился запас листьев коки. Может быть, теперь пожевать? Это подбодрит, и он побежит быстрее… Но Синчи отдернул руку. Нет, он и так успеет. Должен успеть.
Глава девятая
Светлое пятно, мерцающее в сумраке ночи, оказалось городом. Это гладкие, высокие стены домов отражали слабый блеск луны. Куско был столь огромен, что бегун, приблизившись к нему, невольно сбавил темп. Город ошеломил Синчи, подавил своим величием. Самые высокие горы не могли бы сравниться с ним. Он показался Синчи грозным, опасным чудовищем, спящим во тьме.
Другие города, которые случалось видеть Синчи, можно было охватить взглядом. Тут же фасады зданий, крыши, какие-то стены и башни возникали из темноты, все умножаясь, разбегаясь по равнине чуть ли не до бесконечности. В глухой полуночный час громадный город спал в тишине, таинственный и страшный.
Однако стража над запертыми городскими воротами бодрствовала и грозно окликнула бегуна. Когда же он потребовал, чтобы ворота открыли и пропустили его внутрь, воины ответили смехом.
Синчи на минуту смешался, не зная, что предпринять. Разумеется, солдаты, особенно те, что несут сторожевую службу в столице, люди более значительные и важные, нежели простой бегун. Они вправе смеяться над ним, гнать его.
В обычных условиях он присел бы возле дороги и с неисчерпаемым терпением, отличающим представителей его народа, стал бы дожидаться, когда откроются ворота. Однако за это время Синчи уже ощутил силу золотой бляхи и понял, что она и его делает человеком значительным. Поэтому он поборол обычную робость и требовательно крикнул:
— Если там есть кто-либо из главных, разбирающийся в знаках, пусть подойдет! Я прибыл по важному делу сына Солнца!
Он извлек из-за пазухи бляху и высоко поднял ее. Разумеется, с крепостных стен даже при свете факелов невозможно было различить, что он показывает, однако самый жест и слова гонца произвели впечатление. Через минуту из ворот вышел начальник стражи, увидел бляху и отступил на шаг в сторону.
— Можешь идти в город. Ты можешь войти куда угодно в любое время.
— Да. Я несу очень срочную весть и кипу. Где мне найти святейшего уильяк-уму?
Воин поглядел на восток. Там еще не видно было никаких признаков рассвета, но, несмотря на это, он решительно сказал:
— Уильяк-уму? Он, вероятно, уже в храме.
— В храме? Но в каком? Тут, наверное, много храмов.
Воин напыжился: он был житель столицы, Синчи же прибыл из далекой провинции.
— Разумеется. Вероятно, больше, чем тебе довелось видеть за всю свою жизнь. Однако сегодня все идут только в Кориканчу. Не знаешь, что это? Это самый большой, самый богатый храм во всем Тауантинсуйю. Там перед восходом солнца будет восседать на своем золотом троне сам сапа-инка Уаскар, и солнце там каждый год зажигает новый священный огонь.
Воин оглядел небо, затянутое плотной пеленой туч, но Синчи не уловил его беспокойства. Синчи торопливо расспрашивал:
— Перед восходом сам сын Солнца будет в храме? О, тогда я должен торопиться, чтобы вовремя найти святейшего уильяк-уму и вручить ему кипу. Покажи мне дорогу,
Тот махнул рукой.
— Иди никуда не сворачивая. Попадешь прямо туда. Все будут спешить только в Кориканчу.
Улица оказалась широкой, почти прямой и была вымощена гладкими каменными плитами. Тут было темнее, чем За пределами города, так как по обеим сторонам вздымались высокие, по преимуществу глухие стены. Кругом ни одного огонька.
Толстые сандалии бегуна застучали по камню, отдаваясь Эхом среди улиц спящего города. Синчи попробовал идти тише, ступая легко, как на охоте.
Однако через минуту заметил, что он не один: город уже не спал. В темноте маячили силуэты множества закутанных в плащи людей, все громче звучали шаги. На бегуна, который по привычке снова ускорил шаг, никто не обращал внимания.
Синчи, обгоняя толпу, упорно стремился вперед. Воин был прав: все следовали только в одном направлении, не надо было даже и расспрашивать о дороге.
Потом Синчи увидел огни: множество факелов из смолистых ветвей толы и в их блеске — массивную кладку храма. Такого строения ему еще не приходилось видеть. Громадные стены были сложены из камней, так тесно пригнанных друг к другу и столь гладких, что они отражали свет, как металлическая поверхность. Широкие двери были распахнуты настежь, и внутри все сияло огнями.
Синчи сбавил шаг, потому что у храма стояла плотная, с каждой минутой увеличивающаяся толпа. Но он упорно пробирался вперед, с удивлением замечая здесь множество инков и кураков в праздничных нарядах. Если даже они не могут проникнуть в храм, то как же он, обычный бегун, сумеет добраться до самого верховного жреца?
Он вспомнил о золотой бляхе, полученной от ловчего, вытащил ее и стал просить, чтобы его пропустили. Просил он, однако, тихим голосом, так как его смущали люди, застывшие в сосредоточенном ожидании.
Никто по-прежнему не обращал на него внимания, и, когда Синчи уже потерял надежду пробиться, он натолкнулся на какого-то важного инку, который стоял, завернувшись в плащ, и высокомерно поглядывал вокруг.
— Позволь мне пройти, великий господин, — несмело прошептал Синчи. — Я служу сыну Солнца…
Инка гневно обернулся, но взгляд его упал на золотую бляху, которую протягивал бегун. Лицо инки сохранило надменность, но глаза заблестели.
— Ты прибыл с важным известием?
— Да, великий господин. К самому уильяк-уму. Спешно.
Инка смерил бегуна взглядом, задумался на минуту, наконец слегка пожал плечами и повернулся. Голос его, привыкший отдавать приказания, особенно громко зазвучал над притихшей площадью.
— Эй, дайте гонцу дорогу! Он следует по приказанию сына Солнца. Расступитесь!
Все обернулись, толпа заволновалась, однако повелительный голос высокородного инки заставил ее расступиться быстро и послушно.
Перед Синчи образовался словно живой коридор, через который он пробежал, смущенный, почти испуганный. Свой золотой знак он держал высоко и, показывая всем, повторял:
— По велению сына Солнца. Срочно. По воле сына Солнца…
Знатный инка, который помог гонцу пройти, внимательно наблюдал за ним и едва слышно шепнул своему товарищу, также завернувшемуся в темный плащ:
— У него на бляхе знак главного ловчего. Кахид отбыл в уну Уануко, откуда направил срочного гонца к уильяк-уму. Он не воспользовался обычной службой часки, а послал специального нарочного. Неужели ему что-то уже известно?
— Этот человек прокрадывался тайком. Ты заметил, как он смутился, когда ты громко приказал очистить для него путь? Или это обычный часки, простак с захолустных дорог, растерявшийся в столице, или же ему приказано действовать тайно. — Он нагнулся к самому уху своего товарища: — Зачем ты помог ему пробраться? Кахид не наш человек…
— Но он посылает кипу к уильяк-уму. Уж жрец-то будет Знать, как с этим поступить. Ты заметил, — добавил он через минуту, — как даже инки, стоящие в толпе, уступали ему дорогу? Достаточно только крикнуть: «По воле сына Солнца».
— Да. Но все-таки я должен поговорить с уильяк-уму. Нехорошо, что инки стоят перед храмом вместе с простым людом. Праздник — праздником, однако это унижает наше достоинство. Пусть отведут для инков отдельную площадку рядом с храмом, так продолжаться не может.
Его собеседник буркнул в ответ что-то невнятное.
Перед входом Синчи остановила стража, молодые рослые воины, но золотая бляха и магические слова «По воле сына Солнца» подействовали и тут. Стража расступилась, и Синчи в грязном, запыленном одеянии, в грубых сандалиях и в шерстяном, без всяких украшений шлеме на голове поднялся на широкие ступени храма.
Он ступал осторожно, так как зеркальная поверхность отшлифованных камней внезапно показалась ему более опасной, нежели обледенелые горные склоны на пути к Силустани. При виде высоких стражей, инков и жрецов, ожидающих на ступенях и у самых врат, при виде толпы, в глубоком молчании заполнявшей площадь, он окончательно растерялся.