Я - гнев, стр. 38
Она увеличила громкость на рации, но та молчала. Ариес знала, что на другом конце — Ева, Джой и Джек, и это ее слегка успокаивало. Если бы что-то случилось, они бы уже с ней связались.
Ариес прошла мимо жены Грэхема. Ей было уже не помочь. Стараясь не смотреть на рваную рану в груди женщины, Ариес поднялась наверх. Они с Натаном заглянули во все спальни, но на втором этаже не было никаких тел.
Грэхем лежал на ковре в гостиной, лицом вниз. Кто-то выстрелил ему в затылок. Падая, Грэхем задел книжный шкаф — на полу валялись книги и диски.
— На кухне три тела, — сообщил Натан, возвращаясь из столовой. — Пожилые люди. Никаких следов ребенка.
Ариес кивнула. Судя по всему, маленькой дочки Грэхема в доме не было.
— Наверное, ее забрали.
— Тут еще кто-то был?
— Да, девушка лет двадцати. Ее, возможно, тоже увели.
Натан скривился. По-видимому, он думал о том же, о чем и Клементина. Загонщики убили мужчин и стариков и увели с собой маленькую девочку и молодую девушку. Это было отвратительно.
— Пора уходить, — сказал Натан. — Ариес!
Она не успела ответить.
Натан ничего не заметил, но Ариес видела все. Сквозь открытую дверь столовой в гостиную бесшумно вошел загонщик и встал позади Натана.
Все произошло слишком быстро. Она не успела даже вздохнуть.
Натан удивленно воззрился на нее. Загонщик схватил его за голову, и Натан вытаращил глаза.
Резкий рывок.
Громкий хруст.
Натан упал на пол. На его лице навеки застыло удивленное выражение.
Может быть, Ариес закричала — она не слышала своего крика. В ушах у нее зазвенело. Не успело тело Натана коснуться пола, как она взмахнула ножом и кинулась на загонщика.
Тот попытался ударить Ариес, но она его опередила. В венах бился адреналин. Ариес вонзила нож прямо в грудь загонщику. Хлестнула кровь, забрызгивая ей лицо, заливая рубашку.
На этот раз Ариес точно закричала — она издала долгий пронзительный вопль. И не поверила своим ушам. Это был чей-то чужой голос, не ее; не могла она так кричать.
Она отпихнула загонщика. Тот попытался выдернуть у себя из груди нож и свалился на стол, захлебываясь собственной кровью. Ариес упала на колени и прижала к себе Натана, пытаясь вдохнуть жизнь в его застывшее тело.
— Не умирай. Господи, пожалуйста, не умирай! — шептала она. Во рту у нее пересохло, и когда она сглотнула, горло словно оцарапало стеклом.
Натан глядел на нее удивленными голубыми глазами.
Но свет в них потух.
Ариес не слишком удивилась, когда рядом с ней остановилась пара грязных ботинок. Она подняла голову и увидела еще одного загонщика. Он ухмылялся. На голове у него красовался драный колпак Санта-Клауса, из-под которого выбивались сальные космы. В руках загонщик держал огромное ружье. За ним стояла загонщица — женщина с обесцвеченными волосами. Темные корни отросли уже сантиметров на пять.
— Счастливого Рождества! — сказал загонщик.
У Ариес не было оружия. Ее нож по-прежнему торчал в груди у загонщика, который катался по полу вне зоны досягаемости.
Она закрыла глаза.
Мейсон
Даниэля привели к нему где-то в восемь вечера. Загонщики бесцеремонно откинули полог палатки и втолкнули Даниэля внутрь. Один из загонщиков ухмыльнулся, обнажив кривые гнилые зубы. Его зловонное дыхание сразу распространилось по всей палатке. Перед уходом он пнул Даниэля в бок.
Выглядел Даниэль неважно.
— Боже мой, чувак! — воскликнул Мейсон, склоняясь над ним. — Что эти ублюдки с тобой сделали?
— Пригласили на ужин, — ответил Даниэль. — Немного рассердились, когда я отказался. Видимо, мне стоило бы поучиться правилам этикета.
Мейсон подавил смешок.
У Даниэля шла из носа кровь, щека раздулась, но в целом его лицо не сильно пострадало. Он медленно поднялся и сел, охнув и схватившись за живот. Темные глаза Даниэля на миг застыли, когда он скривился от боли. Мейсон заметил, что на лодыжке у него нет браслета.
— Держи, — сказал. Мейсон. Он протянул Даниэлю рулон туалетной бумаги. Незадолго до этого к нему зашел Чаплин и принес миску, чашку, туалетную бумагу — все, что было нужно для выживания. По всей видимости.
— Они наняли каких-то бандюганов, — сказал Даниэль, отмотав немного бумаги и промокнув нос. — Все было как в плохом кино. Меня отвели в темную комнату. Привязали к стулу. Не хватало только лампочки над головой. Грудь мне здорово помяли, но лицо портить не стали. Наверное, поняли, что иначе я не смогу клеить девушек. Но не думаю, что в ближайшее время смогу заниматься спортом.
— Какой же ты все-таки клоун, — заметил Майкл.
— Только с тобой, — сказал Даниэль, осматриваясь. — А ты не знал, турист? С Ариес я никогда не дурачусь. Она думает, что я самый серьезный парень на свете. Интересно, почему так? Может, у меня раздвоение личности?
Мейсон нахмурился. Может, Даниэля в свое время приложили головой о стенку. Было трудно судить.
Даниэль помолчал, вглядываясь в лицо Мейсону.
— Она ведь тебе нравится, — сказал он.
— Кто?
— Ариес, тупица.
Мейсон ничего не ответил. Он не хотел ввязываться в этот разговор. Ариес он не собирался обсуждать ни с кем, тем более с Даниэлем.
— Это же очевидно, — продолжил Даниэль. — Когда я ее упоминаю, у тебя на лице появляется это дурацкое выражение. Но, может, оно и к лучшему. Ты ей куда больше подходишь, чем я. Ты честный парень, Дауэлл.
Мейсон взял миску с кружкой и встал:
— Пойду за едой. Тебе что-нибудь принести?
— Нет, не нужно, — сказал Даниэль, снова скривившись. Он прилег и подложил под голову грязное одеяло. — Не думаю, что мне удастся удержать еду в желудке. Лучше посплю.
Мейсон пожал плечами и вышел.
Почти все покинули палатки и направились на кухню, где несколько пленников приготовили что-то умеренно съедобное. Над костром висел огромный котел, и длинноволосая женщина наливала каждому немного капустного супа. Рядом с ней стоял человек, который раздавал хлеб. Больше ничего не было — даже соли и перца. Возле длинных столов стояло ведро, и люди кружками зачерпывали из него воду.
Большинство детей и женщин уже сидели и ели. Поскольку столовых приборов не было, они отхлебывали суп через край или вылавливали из него капусту пальцами и хлебными корочками. В очереди остались только мужчины. Мейсон пристроился в конец. Он заметил Чаплина, но тот стоял довольно далеко, спиной к Мейсону, и с кем-то разговаривал.
Потом Мейсон заметил кое-кого еще.
В один миг с него слетела вся сдержанность.
Мейсон сам не заметил, как уронил кружку и миску, не заметил, как растолкал несколько человек, пробиваясь вперед. Но когда он остановился перед непомерно высоким парнем, замахнулся и со всей силы засадил ему кулаком в челюсть, он отдавал себе полный отчет в своих действиях.
Со всех сторон послышались крики. Кто-то рванулся к Мейсону, кто-то, напротив, от него. Его схватили сзади, но Мейсон вывернулся.
— Подонок! — прохрипел Мейсон.
Долговязый парень дважды моргнул. Он ничего не сказал — только шагнул вперед и завел руки за спину.
— Ударь еще, — попросил он.
Мейсон ударил. Потом еще и еще раз — пока остальные пленники наконец не оттащили его в сторону, орущего и пинающегося.
В лагере не было льда, но кто-то добрый обмотал Мейсону руку холодной мокрой тряпкой. Сломанные пальцы пронзала боль, но Мейсон старался не обращать на нее внимания. Не лучшая идея — бить кого-то поврежденной рукой. Судя по ощущениям, он себе только навредил.
Он ушел. Бросил меня. Бросил нас.
В голове у него звучал голос из прошлого.
Пол.
Высоченный индеец молча сидел за столом напротив него. Им дали поговорить наедине, но далеко не отходили — на случай, если у Мейсона снова сорвет резьбу.
Но он уже остыл. Приступ слепой ярости кончился, и теперь Мейсон сидел, положив руку в карман и поглаживая здоровыми пальцами пузырек с песком. В последний раз он разговаривал с Полом в Банфе — тот рассказывал историю об индейском воине, который любил одну-единственную женщину, но оставил ее. Потом Пол, не говоря ни слова, прокрался наружу и ушел, бросив Синичку одну. Ладно, не одну, а с Мейсоном — но без лучшего друга детства.